Чтобы понять, кто такой Юрий Мильнер сегодня, нужно вернуться в 1961 год. «Когда я родился 11 ноября 1961 года, родители назвали меня в честь Юрия Гагарина, который полетел в космос 12 апреля того же года. И это, мне кажется, был такой месседж, который они мне послали». Мильнеру выпало родиться в сверхдержаве, а именно сверхдержавы обычно порождают большие идеи и большие проекты. Одним из таких проектов, без сомнения, и был полет человека в космос. Еще ребенком Юрий, по собственному выражению, застал «хвост оттепели», последней советской эпохи великих надежд. На это время пришелся и пик культа науки.
Пожалуй, никогда ученые не пользовались таким высоким общественным признанием. Отец Юрия — экономист, мать — врач-вирусолог. Мильнер вырос в атмосфере споров между физиками и лириками, которые бурлили тогда на многих кухнях. Правда, физики в компании родителей все же преобладали. Мильнер хорошо помнит, сколь увлекательны были долгие разговоры взрослых о природе Вселенной и как его, еще ребенка, загоняли спать на самом интересном месте.
«Когда мне, наверное, было лет десять, я прочитал книгу Иосифа Шкловского «Вселенная, жизнь, разум», — вспоминает он. — Именно тогда меня заинтересовала тема жизни во Вселенной как большой экзистенциальный вопрос, на который нашей цивилизации нужно найти ответ». Эта книга в конечном счете и привела Мильнера на физфак МГУ в 1979 году, как водится, через математические и физические олимпиады, через журнал «Квант».
Говоря о своей юности, Мильнер отдает должное и фундаментальному, подобающему империи, образованию, и русской литературе: «Достоевский — среди прочего — пример глубокого проникновения в психологию человека. А навыки психологического анализа едва ли не основные в бизнесе». И, конечно, кино: «Наше поколение выросло на выдающихся советских фильмах». «Полеты во сне и наяву», «Неоконченная пьеса для механического пианино» — называет он некоторые из любимых. Но мы, конечно, помним и советский фантастический фильм «Москва — Кассиопея» 1974 года. Не мечтать о космосе тогда значило не мечтать вовсе. И этой детской мечтой Мильнер, которому в этом году исполнится 60 лет, увлечен сегодня больше всего. Правда, возвращение к ней было извилистым.
После окончания физфака МГУ в 1985-м он пошел работать в Физический институт Академии наук (ФИАН), в отдел теоретической физики Виталия Гинзбурга, но задержался там ненадолго: «В моей спальне висели портреты Эйнштейна, Дирака. И по сравнению с заданной ими высокой планкой, как я вскоре понял, мои возможности ограничены. Теоретическая физика — такая область, где есть несколько десятков человек, которые находятся на самом острие. Все остальные идут в их фарватере. Я понял, что я не на острие и вряд ли там окажусь». С 1989 года Мильнер занялся бизнесом: он, как и многие другие, стал торговать компьютерами. Хотя бизнес был скромным, Юрию удалось купить собственную квартиру по соседству с родителями. Впрочем, Мильнер-старший был не слишком доволен таким резким поворотом в жизни сына.
Он считал, что, если хочешь чем-то заниматься, нужно сначала выучиться. «Мне кажется это прямое следствие академического подхода ко всему в жизни. Логичный взгляд, но к бизнесу, наверное, не всегда применимый». Так судьба привела Мильнера в Уортон, одну из крупнейших бизнес-школ США. А попал он туда «достаточно фантастическим способом». У отца в Уортоне работал знакомый эмигрант из СССР, который обещал замолвить словечко в приемной комиссии. «Выезд из Советского Союза в Америку был еще вещью нетривиальной. Но я тем не менее нашел способ это сделать, — рассказывает Мильнер. — Я был знаком с издателем журнала «Квант», и мне удалось устроиться руководителем группы школьников, победителей Всесоюзной математической олимпиады, которые участвовали в симметричном обмене с американскими школьниками».
И тут любой скептик уверует в судьбу. Мильнер отправился во главе своей группы в Мэрилендский университет, где принимающей стороной был не кто иной, как Михаил Брин, отец Сергея Брина, основателя компании Google. «Когда мы с Сергеем Брином познакомились примерно 10 лет назад, мы в какой-то момент восстановили эту историю и обнаружили, что первый раз встретились в 1990 году дома у его отца», — говорит Мильнер. Михаил взял на попечение делегацию советских школьников, так что Мильнер смог отправиться на интервью в Филадельфию, где находится Уортон. Излишне говорить, что Мильнер не имел ни малейших шансов: он не сдавал ни GMAT, ни TOEFL и у него не было денег для двухгодичного обучения в одной из самых престижных школ Америки. «Но у меня с собой была одна козырная карта, которую я в конце разговора выложил на стол, — вспоминает он. — Мне было известно, что в том году впервые в истории Гарвард принял трех студентов из Советского Союза в свою бизнес-школу. А Гарвард и Уортон — две школы, которые постоянно конкурируют за первое место в рейтинге бизнес-образования. Я сказал, что если ваш конкурент зачисляет трех студентов из СССР, то вам нужен как минимум один. И поскольку других вариантов нет, а я явился как Ломоносов, издалека и почти пешком, то, мне кажется, вам надо серьезно об этом подумать».
Мильнера не только приняли, но взяли на себя расходы по обучению и даже нашли корпоративного спонсора, который был готов оплачивать его стипендию в размере $1000 в месяц. Бизнес-школу Юрий окончил без диплома, ему не хватило двух баллов. «Думаю, Уортон был полезен, но необязателен, — признается он. — Эти годы были весьма интенсивными. Для человека, который приехал из-за железного занавеса, вся терминология была слегка инопланетная. Первые месяцы я не понимал на лекциях вообще ничего. Например, я не знал, что такое «акции» или «облигации» и как это будет по-английски. Так что, наверное, для такого Ломоносова это был позитивный опыт».
Вернувшись в Россию после трех лет работы во Всемирном банке в Вашингтоне, Мильнер начал искать возможности для применения новых знаний, с тем чтобы построить нечто большое. «Уже с 1995 года такие возможности были связаны с тем, что называется сегодня стартапом, потому что основные компании были уже приватизированы и построить что-то большое можно было только с нуля». В 1999 году он наконец обнаружил такую возможность. Мильнер называет ее «золотой жилой» и «клондайком». Это был интернет. В России еще очень немногие были подключены к интернету. Но Мильнера вдохновлял успех Amazon, Yahoo и ebay. «Это и послужило основным толчком для того, чтобы начать строить интернет-компанию в России, которая впоследствии была консолидирована под брендом Mail.Ru», — замечает он.
— Вы на тот момент уже обладали капиталом?
— Я обладал капиталом в $1 млн, который сложился из моей зарплаты за некоторое количество времени, поскольку я был одним из немногих выпускников бизнес-школы в России и зарплату мне платили большую. Из этого миллиона $750 000 были вложены в Mail.Ru.
— Почему именно почтовый сервис?
— В тот момент я пытался проинвестировать в Yandex, но проиграл конкуренцию фонду Baring Vostok Майкла Калви и Ru-Net Holding Леонида Богуславского F 64. Следующий большой актив был именно Mail.Ru.
— Как вы познакомились с Алишером Усмановым?
— С Усмановым я, наверное, познакомился уже в 2008 году. История финансирования Mail.Ru была цикличной. Первыми моими инвесторами в 1999–2001 годах были американские фонды. С 2001 по 2004 год не было вообще никаких денег, за исключением какого-то количества российских. В 2005-м на этот рынок опять пришли иностранные институциональные инвесторы, такие, например, как Tiger Global, Naspers и Goldman Sachs. Но в результате кризиса 2008 года опять все зарубежные деньги исчезли, зато появился Алишер Бурханович Усманов и вложил в Mail.Ru довольно значительную сумму. В 2010 году состоялось IPO Mail.Ru, и компания снова привлекла значительные иностранные инвестиции. Знакомство с Усмановым произошло именно потому, что я искал инвестиции для Mail.Ru и говорил с довольно большим количеством потенциальных российских инвесторов. Но только он решился на это в самое тяжелое время, когда был реально серьезный мировой кризис.
— В интервью Forbes Усманов называет вас гением. А как вы его называете?
— Я его называю человеком с уникально широким образованием и с удивительной способностью быстро входить в разные инвестиционные темы. И я уверен, что инвестирование в 2008 году в такую рискованную тему, как интернет, требовало серьезной смелости.
Заработав после IPO Mail.Ru около $100 млн, Мильнер вполне мог остаться в рамках российского контекста и даже отойти от дел. Это был, конечно, водораздел, который случается в жизни любого бизнесмена. Синица в руке или журавль в небе. Но Юрию хотелось уже строить глобальный бизнес.
— Как вы придумали DST Global?
— Начиная с середины нулевых я хотел построить глобальный бизнес. Mail.Ru не подходил для этого. Именно DST Global за последние 10 лет стала международным бизнесом. Во-первых, потому, что наши инвестиции являются крайне дифференцированными с географической точки зрения: 40% инвестиций — это Америка, примерно 40% — Китай, 20% — Европа и Индия.
— А почему не Россия?
— Русскоязычные пользователи интернета составляют небольшой процент мирового населения, а ее технологическая среда не производила достаточно крупных глобальных компаний. DST Global специализируется на инвестициях на поздней стадии. В России в течение очень долгого времени вообще не было крупных интернет-компаний, за исключением, пожалуй, Yandex или Mail.Ru, но они уже были публичными на тот момент. Это именно бизнес-причины, по которым мы не видели каких-то существенных инвестиционных возможностей в России на тот момент.
Во-вторых, наши офисы расположены по всему миру: в Пекине, Гонконге, Лондоне, Нью-Йорке и Кремниевой долине.
В-третьих, у нас очень международная команда, все мои партнеры из Европы и Азии.
И наконец, у нас очень диверсифицированные источники финансирования. В целом они соответствуют географии наших инвестиций, поэтому с 2013 года у DST Global нет российских инвесторов. Кумулятивно объем российских денег не превышает 10% от привлеченных средств за все время истории наших фондов.
— Но Усманов говорил Forbes, что у него остается $200 млн в DST Global.
— Инвестиции Усманова в фонды DST Global также закончились в 2013 году, и с тех пор мы «подняли» еще четыре фонда, в которые он уже не инвестировал. При этом он был инвестором именно в наших фондах (в инвестиционном мире это называется limited partner) и не являлся совладельцем управляющей компании, которая на 100% принадлежит структурам благотворительной организации, финансирующей мои научные проекты, такие как Breakthrough Prize, Breakthrough Initiatives и др.
— Как вы познакомились с Цукербергом?
— Одним из инвесторов в Mail.Ru на довольно ранней стадии был инвестиционный банк Goldman Sachs, тот же самый банк, который помог Mail.Ru стать публичной компанией. Я обратился к тем людям из этого банка, которые работали вместе с нами над IPO Mail.Ru, и попросил их познакомить меня с Марком Цукербергом. А идея вложить деньги в Facebook пришла из опыта инвестиции, которая была сделана несколько раньше, — во «ВКонтакте». Именно эта инвестиция, которая, кстати, составляла далеко не контрольный пакет, и знакомство с Павлом Дуровым привели меня к осознанию фундаментальной ценности социальных сетей. Нам удалось убедить Марка взять деньги именно от нас, потому что мы уже довольно длительное время занимались изучением всех глобальных социальных сетей, особенно в Европе, Индии, Латинской Америке.
— То есть вы помогли не только деньгами, но и экспертизой?
— У нас имелся такой большой экселевский файл, в котором было много интересной информации про глобальные социальные сети. Естественно, про российские социальные сети там ничего не было, чтобы не облегчать конкуренцию Facebook с Mail.Ru и «ВКонтакте».
— Какой Цукерберг в жизни?
— У Марка уникальная возможность быстро учиться. Скорость обучаемости у него превосходит все, мною виденное в мире. Вообще Цукерберг сыграл значительную роль в моей жизни, поскольку стал моим партнером в благотворительной деятельности и одним из основателей премии Breakthrough Prize через несколько лет после того, как мы проинвестировали в Facebook. Как и Сергей Брин, который тоже стал соучредителем этой премии.
— Какими инвестициями вы гордитесь?
— Судите сами. С момента образования DST Global примерно 10 лет назад мы были сосредоточены на инвестициях в частные (непубличные) интернет-компании. За это время восемь таких компаний преодолели планку в $100 млрд капитализации. Нам удалось проинвестировать в пять из этих восьми. Кроме того, мы проинвестировали примерно в половину тех компаний, которые теперь стоят больше $10 млрд. Многие из этих компаний уже стали публичными, например американские Facebook, Twitter, Airbnb, Doordash, Snap, европейские Spotify и Farfetch, китайские Alibaba, JD и Meituan. Только по итогам трех недель в ноябре-декабре 2020 года в результате IPO, которые состоялись в этот период, мы планируем вернуть инвесторам более $10 млрд. Часть компаний, в которые нам удалось проинвестировать, например WhatsApp, были приобретены стратегическими инвесторами.
— Как повлияла пандемия на ваши инвестиционные стратегии?
— Пандемия привела к ускорению распространения всевозможных интернет-технологий. Только в Америке за прошлый год количество времени, которое проводит в сети средний пользователь, возросло на 45 минут в день. А за последние пять лет время в сети увеличилось на четыре часа в день. И поэтому сейчас происходит существенная переоценка стоимости интернет-компаний — некоторые уже стоят больше триллиона долларов. Это связано именно с фазовым переходом, который произошел за последние пять лет и особенно за 2020 год. Мы считаем, что в двадцатилетней перспективе кумулятивная капитализация всех потребительских интернет-компаний, которая сейчас составляет $7,5 трлн и за последние 10 лет уже увеличилась в 10 раз, увеличится еще более чем в шесть раз и превысит $50 трлн.
— Каковы основные принципы при принятии вами решений?
— Это 50% вычисления (спасибо физфаку МГУ), 50% процентов психологии (спасибо Достоевскому). Психология — это попытка разобраться, что за человек основатель компании, в течение небольшого времени, поскольку решения надо принимать быстро.
— Каким должен быть этот основатель?
— Cамый основной и главный параметр для меня — это любознательность, живой интерес к вопросам, выходящим за рамки очевидно необходимого.
— А конкретный пример приведете?
— Марка Цукерберга на очень глубоком уровне интересует, например, история. И его интересует наука, хотя на самом деле для ежедневного управления Facebook это не необходимо.
— Как любознательные люди делают хорошие компании?
— Они всем интересуются. Как все устроено. Как все работает, в том числе за пределами их компаний. Как все объяснить из первых принципов. Задают много вопросов и пытаются докопаться до самой сути. Вы сказали, что управляющая компания DST Global на 100% принадлежит вашей благотворительной организации. Что касается меня и моих партнеров по DST Global, то каждый из нас самостоятельно определяется с тем, как и в каких объемах заниматься благотворительностью. Мы с моей женой Юлей присоединились к «Клятве дарения» (Giving Pledge), которую инициировали Билл Гейтс и Уоррен Баффет. Условие — вложить как минимум 50% своего капитала в благотворительность. В нашем случае это существенно больше.
— А сколько?
— Подавляющее большинство средств этой благотворительной организации пойдет на науку. При присоединении к «Клятве дарения» нужно было сказать, на какой области тот или иной участник планирует фокусироваться. Когда мы изучили этот список, то с удивлением обнаружили, что там нет науки. И мы убедили Билла Гейтса выделить науку в отдельную категорию.
— Как управляется ваш благотворительный фонд?
— Там есть достаточно стандартная структура управления, которая включает в себя совет директоров, профессиональный менеджмент и несколько научных советов по основным направлениям деятельности. Например, все решения о присуждении научных премий Breakthrough Prize по физике, математике и биологии принимают лауреаты премии предыдущих лет. Юля и я являемся советниками и участвуем в обсуждениях стратегических вопросов.
— Как вы видите работу в будущем?
— Нашей главной целью является финансирование научных проектов. И поэтому инвестиции являются скорее средством, нежели конечной целью. Нам нужно стараться эффективно инвестировать, приносить прибыль нашим инвесторам и иметь возможность реализовывать все более масштабные благотворительные проекты в области фундаментальной науки. Кроме того, 90% капитала сосредоточено в долгосрочных инвестициях и только 10% — в ликвидных активах, отсюда и нацеленность на проекты с существенным временным горизонтом.
— Почему именно сейчас возникла идея такой масштабной филантропии?
— Для меня это глубоко личный выбор, связанный с детскими мечтами, книгами, учебой. Это возврат в ту точку, может быть, по спирали, с которой я стартовал еще в Советском Союзе, но теперь в глобальном масштабе. Ведь наука не знает границ. Мы начали довольно рано, как только появилась такая возможность, и каждый год увеличиваем масштаб наших научных проектов. Сейчас наши пожертвования приближаются к $100 млн в год. Вообще говоря, за последние несколько лет социальный запрос на благотворительность существенно возрос. Это отчасти связано с появлением личных капиталов в масштабах, иногда превышающих $100 млрд, отчасти — с другими причинами. Поэтому, как мне кажется, перераспределительные тенденции будут со временем усиливаться.
— Когда вы поняли, что хотите вернуться в науку?
— В 2012 году возникла идея создать премию Breakthrough Prize, Нобелевскую премию XXI века или научный «Оскар», как ее называют журналисты. Вообще мой интерес к науке никогда не умирал. Все эти годы я продолжал встречаться с учеными, ходил по книжным магазинам, читал научные статьи, биографии ученых, популярные книги, естественно, все книги Стивена Хокинга. Я даже сейчас, наверное, смогу решить простое дифференциальное уравнение. Или поговорить про то, какая математика используется в теории струн. Вместе с тем я, разумеется, понимаю, что личный вклад в науку внести не смогу, поэтому я решил сфокусироваться на других возможностях. Например, основной целью Breakthrough Prize была именно популяризация науки и научного подвига ученых. Если взять 200 самых популярных людей, например, в Twitter, Instagram или в Facebook, среди них не будет ни одного ученого. Просто ноль.
— Ну Хокинг-то был суперзвездой.
— Да, но все равно не в топ-200. Хотя я уверен, что если бы Эйнштейн был жив, он был бы в первой десятке. Сейчас ситуация достаточно вопиющая, катастрофическая. Например, мы не знаем имен людей, которые сделали вакцину от Covid-19. Ученые совершили подвиг и в ближайший год спасут человечество. Давайте детям про них рассказывать. Давайте восхищаться их достижениями. Давайте ими гордиться. Эти люди заслуживают быть в топах социальных сетей.
— Почему вы решили запустить Breakthrough Listen и сколько вы в этот проект вложили?
— Мы объявили сумму инвестиций в $100 млн в течение 10 лет. Мы уже вложили половину, поскольку проекту пять лет. Фактически наш благотворительный фонд арендует примерно 25% времени на самых крупных радиотелескопах мира для того, чтобы заниматься именно поиском радиосигналов от внеземных цивилизаций. Самый эффективный и малозатратный способ коммуникации в космосе — это фотоны, например, радиоволны. Так что если другие цивилизации существуют, законы физики у них одинаковые и идея использовать радио научно обоснованная. Человек, который начал этот поиск, отец-основатель всего направления Фрэнк Дрейк является членом научного совета нашего фонда. Кстати, свои первые поиски сигналов из космоса он начал за год до моего рождения, а в год моего рождения организовал первую конференцию по поиску внеземных цивилизаций. На ней, кстати, присутствовал Карл Саган, который перевел на английский книгу Шкловского — ту самую книгу, которая так поразила меня в детстве.
Я спрашиваю Мильнера, верит ли он в судьбу или даже в Провидение, когда перечисляет все эти обстоятельства. Соглашаясь с тем, что в этой истории много совпадений, Юрий рассказывает о покупке своего дома в Кремниевой долине в 2011 году (по оценке The Wall Street Journal, за $100 млн). Позднее выяснилось, что когда-то здесь жил Дэвид Паккард, один из основателей компании HP, который в 1960–1970-е годы был одним из крупнейших спонсоров программы по поиску искусственных радиосигналов внеземного происхождения. Затем этот дом принадлежал главному инженеру компании HP, который продолжал финансировать этот поиск и даже в своем завещании распорядился направить средства, вырученные от продажи дома, на эти цели. Лично Фрэнк Дрейк в качестве его душеприказчика продал этот участок за $10 млн и вложил их опять же в поиски жизни во Вселенной. «С научной точки зрения я не могу верить в судьбу. Но есть что-то необычное и интересное в сочетании этих случайностей, что еще более укрепляет меня и Юлю в желании и дальше финансировать этот проект», — признается Мильнер.
— Поиск внеземных цивилизаций начался примерно в 1960 году. Сколько же ждать результата?
— Наши объемы финансирования существенно превосходят то, что было проинвестировано нашими предшественниками. К тому же сегодня мы можем искать эти возможные сигналы примерно в 1000 раз эффективнее, чем прежде, в том числе благодаря технологиям искусственного интеллекта. На конференции в ноябре 1961 года Фрэнк Дрейк сказал, что надо внимательно изучить примерно 10 млн ближайших звезд в нашей Галактике. Наша цель на ближайшие 10 лет — это миллион звезд, 10% процентов от того, что Дрейк назвал как цель на ближайшие десятилетия или даже столетия. Но я думаю, что возможно освоить все 10 млн за ближайшие 20 лет.
— Зачем все это?
— В конце 2020 года ученые из проекта Breakthrough Listen обнаружили очень необычный сигнал, который, возможно, пришел от ближайшей к нам звезды Проксима Центавра. Пока ученые не могут объяснить происхождение этого сигнала. Давайте представим на минуту, что этот сигнал действительно имеет неземное происхождение, хотя вероятность этого незначительна. Тогда мы будем знать, что мы не одни во Вселенной и что у нас внезапно обнаружились братья и сестры по разуму. Это могло бы стать фундаментальным открытием для всей нашей цивилизации и ответить на тот самый, еще из детства, экзистенциальный научный вопрос: одиноки ли мы во Вселенной? И еще, у нас осталось крайне мало идей, которые могут объединить всех людей на нашей планете. Научное познание космоса — одна из таких идей.
— Что позволяет вам с оптимизмом относиться к вероятности искусственного происхождения этого сигнала?
— Я опираюсь на мнение ученых, которые занимаются этим проектом, в основном в Университете Беркли. Там находится самая продвинутая группа в этой области. Структура этого сигнала, а именно узкий диапазон частот, позволяет почти гарантированно сказать, что этот сигнал имеет неестественное происхождение. Как правило, кандидатов, которые возникали в прошлом, удавалось объяснить в течение минут или часов. А сейчас уже в течение нескольких месяцев эта группа, используя все возможные способы и технологии, не может найти земной источник этого сигнала на частоте 982 МГц и объяснить допплеровский эффект, который говорит о том, что источник сигнала движется относительно Земли. Хотя надо добавить, что оптимизм весьма умеренный и шампанское откупоривать пока никто не собирается.
— А что касается второго проекта по межзвездным путешествиям?
— Этот проект называется Breakthrough Starshot. Технология, которую мы разрабатываем, связана с использованием так называемого космического паруса. Представьте себе очень мощный источник светового излучения на земле, который фокусируется на парусе небольшого размера и в течение нескольких минут разгоняет этот парус вместе с миниатюрным космическим кораблем до скорости равной 10–20% от скорости света. Это примерно в тысячу раз больше, чем самый быстрый объект, который нам удалось разогнать до сих пор.
Однако за последние сто лет нам уже удалось увеличить скорость движения искусственных объектов примерно в 1000 раз. Так что если в течение этого века нам еще раз удастся увеличить скорость в 1000 раз, мы достигнем скоростей, которые позволят долететь до ближайших звезд в течение жизни одного поколения. Используя традиционное ракетное топливо, потребуется примерно 75 000 лет, чтобы долететь до той звезды, которая является потенциальным источником обнаруженных нами сигналов. Это нерабочий вариант. Поэтому наш благотворительный фонд выделил $100 млн на стадию концептуальных инженерных разработок. Этот проект уже финансируется четыре года и рассчитан также на 10 лет. Сегодня мы понимаем: чтобы проект был потенциально реализуем, стоимость основных компонентов должна снизиться примерно в сто раз. Теоретически это возможно. Если удастся решить этот вопрос, то в принципе первый беспилотный межзвездный полет, например на Проксиму Центавру, мог бы состояться уже в ближайшие десятилетия. В XX веке Юрий Гагарин сделал первый шаг в освоении Солнечной системы, а в XXI веке человечество имеет шанс начать освоение межзвездного пространства.
— Не слишком ли рискованны такие инвестиции?
— Предприниматели должны быть готовы к рискам. Например, проект, связанный с поиском внеземных цивилизаций, крайне рискованный. Вероятность получения положительного результата сильно меньше одного процента. Но я считаю, что должны быть люди или институты, которые будут финансировать проекты с малой вероятностью успеха, но зато с большой потенциальной значимостью результата.