До мая 2018 г. Юрий Борисов был, как говорится, широко известен в узких кругах: в должности заместителя министра обороны он был совершенно непубличным человеком – тем большей сенсацией стало его назначение вице-премьером по оборонно-промышленному комплексу в новом составе правительства. Борисов говорит, что часто пересекался напрямую с президентом и тот мог принимать решение по его кандидатуре без чьих-либо рекомендаций. В интервью «Ведомостям» Борисов рассказал, чем ему не нравится проект российской лунной программы, что он изменил в процедуре размещения Гособоронзаказа и зачем бюджет инвестирует еще $1 млрд в завод микроэлектроники «Ангстрем-Т». Для мобильных операторов у него утешительных новостей нет: выделение частот в так желаемом ими диапазоне 3,4–3,8 ГГц возможно только временно и в отдельных крупных городах.
– Ваше назначение с поста замминистра обороны вице-премьером, пожалуй, главный сюрприз нынешнего состава правительства. Тем более, что вы не считаетесь человеком министра обороны Сергея Шойгу. Как все-таки это назначение состоялось?
– 7 мая раздался звонок от председателя правительства. Я приехал, он предложил занять пост заместителя, курирующего ОПК. Я поблагодарил и согласился.
– Понятно, что такие назначения согласовываются с президентом. А кто рекомендовал вас Владимиру Путину
?
– Мне это не известно. Считаю, у президента было и так достаточно информации обо мне, часто приходилось докладывать свою позицию по разным вопросам ему напрямую. Вы же знаете, какой я пост занимал, один из ключевых в министерстве обороны – замминистра по вооружению. Поэтому у меня, конечно, были прямые контакты с верховным главнокомандующим. Думаю, у него было достаточно оснований и самому принимать решения по этому вопросу, без чьих-либо рекомендаций.
Юрий Борисов
Вице-премьер правительства Российской Федерации
Родился 31 декабря 1956 г. в Вышнем Волочке. В 1974 г. окончил Калининское суворовское военное училище, в 1978 г. – Пушкинское высшее командное училище радиоэлектроники ПВО, в 1985 г. – МГУ имени М. В. Ломоносова. Доктор технических наук.
1978 проходил службу на офицерских должностях в Вооруженных силах СССР, Российской Федерации
1998 генеральный директор ЗАО «Научно-технический центр «Модуль»
2004 начальник управления радиоэлектронной промышленности и систем управления, заместитель руководителя Федерального агентства по промышленности
2008 заместитель министра промышленности и торговли РФ
2011 первый заместитель председателя Военно-промышленной комиссии при правительстве РФ
2012 заместитель министра обороны РФ
2018 заместитель председателя правительства РФ
– Мы выяснили, что закрытым указом президента вам в 2018 г. присвоено звание Героя России. Вы Звезду Героя можете надевать хоть по каким-то случаям?
– Каждый человек решает сам. Я не считаю нужным носить награды в повседневной жизни. Это нонсенс. А на праздники – День России, День Победы – почему бы среди единомышленников не надеть иногда награду?
– А за что, с какой формулировкой награждены?
– За повышение обороноспособности страны.
– Какие у вас после повышения остались отношения с Шойгу?
– Они всегда были конструктивными и деловыми. Такими остаются и сегодня. Мы неизменно находили компромиссы по спорным вопросам. Я очень высоко ценю этого человека. Он постоянно генерит новые идеи. Многие предложенные им когда-то инновации вошли в жизнь, стали нормой, хотя когда-то казались чем-то неосуществимым или вызывали скепсис. Например, среди его многочисленных проектов – парк «Патриот» и военный инновационный технополис «Эра». Отдельно хочу отметить научные роты, переход на новый вид обмундирования и решение важнейших социальных вопросов для военнослужащих.
Нынешний министр обороны собрал команду единомышленников, которая под его руководством эффективно занимается повышением обороноспособности страны. Считаю, результат совокупной работы этой команды – совершенно иная армия по сравнению с той, что была в 2011 г.
Токсичные кредиты
– Выполнение гособоронзаказа (ГОЗ) на 97% в 2017 г., еще в вашу бытность замминистра обороны по закупке вооружений, за счет чего было достигнуто?
– Когда мы пришли в Минобороны (декабрь 2012 г.), первое впечатление было – и оно подтвердилось на практике, – что диалог заказчика с исполнителями недостаточный и, как следствие, не эффективный. Может быть, как раз опыт работы в промышленности – я там достаточно большой путь прошел, знал сложности, которые возникают у предприятий при выполнении ГОЗа, – позволил вывести этот диалог на новый уровень.
Вопросов было много, с каждым приходилось разбираться в ручном режиме. Например, необходимо своевременно разместить ГОЗ, иначе вы создаете предпосылки для срыва. Очень многое зависит от планирования. Ошибки на этом этапе дорого обходятся. Если неправильно оценили возможности исполнителей, это приводит к срывам и корректировкам. Постепенно мы поднимали процент размещения ГОЗа – с 86% в первый год до 97% (на момент ухода Борисова из Минобороны. – «Ведомости»).
2013–2015 гг. – это был период роста бюджетных ассигнований, спасибо правительству и верховному главнокомандующему. Шла модернизация, улучшались основные фонды. Предприятия ОПК почувствовали себя лучше, объективно были готовы выполнять те объемы, которые заказывает Минобороны.
Мы вводили практику долгосрочных контрактов, которые дают стабильность исполнителю. Это позволило им планировать экономику, варьировать ресурсы, чувствовать себя комфортно. Нам пришлось поменять схему финансирования, уйти от 100%-ного авансирования к финансированию по факту. Должен быть разумный баланс, нельзя предприятие перекормить бюджетными деньгами: в этом случае средства не работают, а просто размещаются на депозитах, что государству невыгодно. Положительную роль сыграл так называемый 159-ФЗ по контролю за бюджетными средствами, когда все платежи стали привязываться к уникальному номеру контракта, исключались отвлечения средств на другие цели. В целом поднялся уровень общей операционной дисциплины при выполнении ГОЗа.
– Как вы оцениваете результаты госпрограммы 2011–2020 гг. по развитию ОПК номинальной стоимостью 2 трлн руб.? Сколько реально бюджет потратил средств на нее? Будет ли она продолжена в следующий период?
– Пропорция в расходах на обороноспособность страны – я не устаю это подчеркивать – должна быть 100:10:1, где 100 – стоимость госпрограммы вооружений, 10 – расходы на обеспечение необходимой производственной, научно-технической и кадровой готовности промышленности выполнить эту госпрограмму, и 1 – на фундаментальные и поисковые исследования.
Те параметры, которые были заложены в госпрограмму вооружений 2011–2020 гг. (ГПВ-2020. – «Ведомости»), бились с этими пропорциями: сама ГПВ составляла 20 трлн руб., а госпрограмма по развитию ОПК – около 2 трлн руб., из которых примерно половина – собственные средства предприятий. И эта программа выполнена. При балансировании бюджетных расходов мы и дальше продолжим финансирование с соблюдением этих пропорций, установленных из практического опыта.
– Недавно вы заявили о необходимости списания или реструктуризации примерно трети долгов предприятий ОПК банкам, т. е. около 700 млрд руб. Мнение Минфина – что списание возможно только при передаче кредитов Промсвязьбанк
у и только в объеме созданных по кредитам резервов. Так ли это или возможны иные подходы?
– Начнем с того, что это не чисто отечественная болячка. Мы проанализировали международный опыт: и в США, и в Китае, и в Европе предприятия ОПК подвержены таким ситуациям, поскольку риски при создании новых вооружений очень велики. Если предприятие не сбалансировало портфель заказов, то после прохождения пика производства по ГОЗ оно может попасть в тяжелое положение.
Мы очень внимательно подходили к анализу всех долгов ОПК, треть из них – проблемные. Часть из них никогда не будет возвращена, предприятия лишь будут бесконечно выплачивать проценты. Все понимают, что с этим надо что-то делать. Есть же экономические показатели, например соотношение долг/EBITDA. Если они не находятся в нормальных пределах, будущее предприятия проблематично. Соотношение долг/EBITDA у предприятий ОПК, которые являются основными должниками банков, значительно превышает эти показатели. Значит, они не могут брать кредиты и инвестировать в производство и фактически занимаются лишь обслуживанием долгов. При этом президент поставил задачу серьезно наращивать выпуск гражданской продукции. А там другие правила игры: никто не оплачивает ни создание продукта, ни его вывод на рынок. Продукт надо на свой риск создавать на собственные или заемные средства. Возникает дилемма: как выполнить задачу, если собственные средства уходят на оплату долгов, а заемные достаются значительно дороже, чем конкурентам? Никак.
Поэтому мы подошли к вопросу о реструктуризации кредитного портфеля. Нет механизма, который устроит всех. Кто-то будет ущемлен. Если переложить все на банки путем списания, мы поставим наши основные кредитные организации, мягко говоря, в непростое положение.
Перекладывать все на бюджет? Возникает вопрос, выдержит ли он. Думаю, надо подойти комплексно: частично списать, частично – выпустить ОФЗ. Возможна и прямая докапитализация предприятий из бюджета, можно также часть долгов реструктурировать на более длительный срок с кредитными каникулами, скажем, в 3–5 лет. Такие меры использовались повсеместно, это международный опыт. Мы все равно должны прийти к расчистке и оздоровлению кредитного портфеля. В этом убежден не только я, но и представители Минфина, Центробанка. Рецепта точного пока назвать не могу, но я обозначил путь, по которому мы будем идти.
– Каким банкам ОПК должен эти токсичные 700 млрд руб.?
– Львиная доля приходится на Сбербанк
, ВТБ
, Новикомбанк и Газпромбанк
.
Минобороны держит частоты
– Минобороны и Минкомсвязи никак не могут договориться о расчистке частот для скоростного интернета 5G. Весь мир использует 3,4–3,8 ГГц, в России в этом диапазоне спецсвязь. Военные предлагают использовать диапазон 4,4–4,99 ГГц, популярный только в Китае и Японии. Не отбросит ли это Россию на несколько лет назад?
– Это в чистом виде вопрос экономики и обеспечения обороноспособности. Чтобы принимать такое решение, надо оценить риски и стоимость. Сегодня вся специальная спутниковая связь находится в диапазоне 3,4–3,8 ГГц. Если массово высвобождать его для гражданского применения, придется менять всю спутниковую группировку и диапазоны всех приемопередающих устройств. Кто это все оплатит? Это огромные деньги.
Есть альтернативное решение: существуют другие диапазоны частот, на которых можно развертывать сети пятого поколения.
– То есть вы поддерживаете в этом вопросе Минобороны, которое против передачи частот?
– Мы проводили совещание со всеми заинтересованными лицами, собирались в этом кабинете с коллегами из Минобороны, ФСБ, ФСО, Минкомсвязи и, считаю, нашли компромиссное решение. С одной стороны, мы не можем тормозить внедрение технологий пятого поколения. Поэтому есть возможность найти полоски частот в указанном вами диапазоне, чтобы апробировать новые технологии.
– То есть отдельные частоты в диапазоне 3,4–3,8 ГГц все-таки могут выделяться для 5G? Видимо, в больших городах?
– Да, правильно. Но это не будет носить массовый характер, мы пойдем на это, чтобы не сдерживать внедрение 5G и опытную эксплуатацию. Но с последующим переходом на более высокий диапазон частот (4,8–4,9 ГГц. – «Ведомости»).
В целом взят курс на разворачивание сети 5G в более высоких диапазонах, на это мы ориентируем компании связи. Это даст возможность и российской промышленности проявить себя, уйти от зависимости в области приемопередающих устройств, может быть, создать партнерства с ведущими вендорами.
– Основной вендор в этом более высоком диапазоне – Huawei.
– Ну и что в этом плохого? Безусловно, российская промышленность может получить свою долю заказов при развертывании 5G в более высоком диапазоне, в том числе в партнерстве с Huawei. Это слишком наукоемкая область и, как правило, никто в мире не создает решения в этой области в одиночку. Это вызов для нашей промышленности!
Космические дебаты
– После назначения вице-премьером вы возглавили набсовет «Роскосмос
а», через который проводятся все основные решения касательно деятельности госкорпорации. Каковы, по мнению правительства, основные проблемы отечественной космической отрасли?
– Основные проблемы отрасли в ее переразмеренности. Ключевые задачи решаются шестью основными интегрированными структурами «Роскосмос
а», которые технически и технологически дублируют друг друга, загруженность не превышает 50–60%, что экономически убивает предприятия. Практически отсутствует цифровизация процессов создания и производства ракетно-космической техники. На все эти негативные моменты накладывается организационная перестройка отрасли и становление самой госкорпорации «Роскосмос
».
Все это в совокупности проявляется в срыве выполнения заданий ГОЗа, сроков выполнения программы запусков космических аппаратов и качества выпускаемой продукции.
– Как вы оцениваете темпы строительства второй очереди космодрома «Восточный»?
– Ситуация не устраивает всех – ни со строительством первой очереди, ни со строительством второй. Работы по первой фактически сорваны, построены только самые необходимые объекты, которые и позволили сделать несколько пусков с «Восточного» ракет-носителей «Союз-2.1а» и «Союз-2.1б». Но все это делается на живую нитку. Сейчас достраиваются объекты первой очереди, а на второй очереди строится только стартовый стол под ракетный комплекс «Ангара-А5». Второй очередью занимается ПСО «Казань». Не секрет, что весь российский строительный комплекс переживает кризис из-за пересмотра подходов к ценообразованию. Чтобы не дожидаться системных изменений, нам придется идти по пути создания специальных условий для строительства «Восточного» – повышать расценки. Это необходимо, поскольку нам нужен второй стол для «Ангары» – ведь, не дай бог, что случится в Плесецке. Это, если говорить прямо, вопрос национальной безопасности, поэтому мы очень серьезно относимся к переносу сроков стройки.
Контракт с «Казанью» был заключен год назад. Все это время шли подготовительные работы. Я был в июле на «Восточном» и могу сказать, что темпы возведения объектов второй очереди нас по-прежнему не удовлетворяют. Должно быть привлечено гораздо больше и рабочих, и техники. Тут есть факторы, которые напрямую от ПСО «Казань» не зависят. Вы знаете, что компания участвовала в строительстве стадионов к ЧМ по футболу в России. Но процесс расчета с компанией затянулся, и она почти не имела оборотных средств. То есть необходимого денежного потока для «Восточного» у нее просто не было. Весь комплекс вопросов – и по ценообразованию, и по работе «Казани» – будет рассмотрен во время совещания у президента в начале сентября.
– Военные будут привлекаться к стройке?
– Реформа военно-строительного комплекса сейчас идет, она заключается в создании публично-правовой компании (ППК), которая объединит все строительные активы Минобороны. Я не исключаю, что эта ППК может стать подрядчиком работ по «Восточному».
– Вместо «Казани»?
– На «Восточном» очень много работы. Уверен, «Казани» там тоже будет чем заняться.
– Сама перспективная ракета тяжелого класса «Ангара-А5», стартовый стол для которой строят в рамках второй очереди, готова к летным испытаниям?
– Из-за срывов «Роскосмос
а» по «Ангаре» было потеряно много времени. Дело в том, что ракета не соответствует требованиям, которые к ней предъявляет основной заказчик. Но то, что Минобороны выбрало «Ангару» основным носителем для формирования спутниковой группировки, никто не подвергает сомнению.
– А работа по носителю «Союз-5» как продвигается? Можно ли эту ракету будет использовать в частном проекте «Морской старт» S7 Group после отказа последней от украинской ракеты «Зенит»?
– Работы идут в графике, контракты по кооперации уже заключены. По «Морскому старту» идея правильная, но [владельцу S7 Group] Владиславу Филеву придется основательно поработать с самарским «Прогрессом», чтобы довести характеристики ракеты до конкурентоспособных на коммерческом рынке пусковых услуг. Мы рассматриваем возможность размещения пусковой платформы в одной из бухт в Приморском крае (сейчас платформа базируется в Лонг-Бич, Калифорния. – «Ведомости»).
– Откуда еще планируется запускать «Союз-5»?
– Сохраняются договоренности по созданию совместного проекта «Байтерек» на космодроме «Байконур» совместно с казахской стороной.
– Обрела ли окончательный облик лунная программа «Роскосмос
а» и во сколько нам это обойдется? А Луну покорять будем?
– Знаете, нужно четко понимать цели, к которым мы двигаемся. Перед «Роскосмос
ом» стоят сегодня вполне понятные и утилитарные цели и задачи. О них как о главных ориентирах в деятельности мы говорили еще в прошлом году на встречах с коллективами предприятий, входящих в госкорпорацию.
Это в первую очередь реализация космической программы в интересах национальной обороны. Есть ГОЗ, есть планы по формированию космической группировки, известны требования заказчика. Рассуждать тут нечего, нужно строго соблюдать правила и договоренности – простая дисциплина.
Что касается космоса в интересах народного хозяйства – стране нужна группировка связи, дистанционного зондирования земли (ДЗЗ), метеоспутники. Это одно из самых слабых мест «Роскосмос
а». Сосредоточившись на пилотажной космонавтике и пусковых услугах, мы отстаем в реально востребованном экономикой страны сегменте космической индустрии.
К научным планам и освоению дальнего космоса надо подходить прагматично. Нужна ли лунная программа? Какая? С какой целью? Просто побывать на Луне – это не цель. Нужно четко понимать, что мы получим в результате, – возможно, новые знания либо иные дивиденды от вложений, которые мы сделаем в лунную программу.
Когда цели не ясны, люди находятся в дискуссии. Это, как правило, негативно влияет в первую очередь на экономику. Сегодня, я считаю, «Роскосмос
» закончил все дебаты.
– И все же с лунной программой к чему пришли в результате дебатов?
– Как я уже сказал выше, лунная программа пока не принята. Предполагается, что ее ключевым элементом должна стать ракета-носитель сверхтяжелого класса. У нас нет конечных параметров, в том числе стоимостных. Программа создания ракеты-носителя сверхтяжелого класса варьируется от 1 трлн до 1,7 трлн руб. Это огромный разброс, так нельзя планировать. «Роскосмос
» должен закончить эскизный технический проект, составной частью которого будут технико-экономическое обоснование и порядок дальнейших работ.
– А сколько может стоить орбитальная лунная станция или лунная станция?
– Зачем гадать на кофейной гуще? Недешево – это точно.
– Каковы перспективы появления в России глобального проекта спутникового интернета OneWeb?
– Компания OneWeb заключила с «Роскосмос
ом» контракт на пусковые услуги, ракеты «Союз» будут выводить их аппараты на орбиту. Этот проект тормозить не имеет никакого смысла, в нем нужно участвовать.
Что касается его появления в России... Несколько раз мы встречались с руководством компании, обсуждали вопросы, связанные с возможностью оказания услуг доступа в интернет на территории нашей страны. Их заявка на частоты пока рассмотрена не была. У нас есть свой проект, который называется «Экспресс-РВ», и если говорить о необходимости выделения частот, то, по моему мнению, упор надо делать на российскую разработку. Хотя можно развивать обе системы, их вполне реально развести по частотам. В любом случае решение по в OneWeb пока не принято.
– А что с отечественным проектом «Сфера», который должен обеспечить работу по всему гражданскому направлению и конкурировать с OneWeb?
– Финальной версии проекта и программы я пока не видел, «Роскосмос
» над ней работает. Но могу раскрыть секрет: в проекте бюджета на 2020–2022 гг. мы заложили строчку на этот проект. «Роскосмос
у», конечно, придется еще защищать и облик, и финансирование, и обоснование «Сферы».
– Сколько из бюджета заложили?
– Свыше 10 млрд руб., но вы не забывайте, что там предусмотрено еще очень серьезное внебюджетное финансирование.
Военные аварии
– В последнее время случилось несколько аварий. Что в действительности произошло 8 августа на военном полигоне Северодвинска? «Росатом» подтвердил ранение и гибель своих сотрудников «при испытании ракеты с радиоизотопным элементом в двигателе».
– Это трагедия, очень жаль тех специалистов, которые, к несчастью, погибли. Такие случаи при создании принципиально новых образцов техники, к сожалению, случаются, никто не может исключить такие риски. Более подробно я не хотел бы это комментировать. Исчерпывающий комментарий уже дал наш верховный главнокомандующий.
– Существует ли опасность для здоровья от полученных доз облучения как для пострадавших при инциденте, так и для врачей, которые с ними работали?
– Нет, это исключено.
– В июле произошел пожар на атомной глубоководной станции Минобороны, который привел к жертвам. Были публикации, что причиной пожара стала литиевая батарея. Причины инцидента изучает комиссия, наверняка есть и уголовное дело. Есть ли уже какие-то итоги работы комиссии?
– Комиссия свою работу еще не закончила, поэтому комментировать пока нечего.
– Затонувший в октябре 2018 г. док ПД-50, один из крупнейших в мире – что с ним все-таки решили делать?
– Доставать его, видимо, придется из экологических соображений. Восстанавливать – вряд ли, потому что строился он не в России и решения, которые применялись при его постройке, морально устарели.
Надо строить собственные. У нас существует планы по доковой программе. Они закладываются в бюджеты 2020–2022 гг.
– А по срокам? Ведь на ПД-50 была ориентирована программа ремонта Северного флота?
– Развернуты работы на 35-м заводе по строительству сухого дока для докования авианосца «Адмирал Кузнецов» и кораблей первого ранга Северного флота. Объединенная судостроительная корпорация заключила контракт на строительство. Существует программа по строительству плавучих доков для Северного, Тихоокеанского и Балтийского флота.
– Сколько составят затраты на строительство?
– Все зависит от тоннажа плавучего дока. Есть примерные оценки, что 80-тысячный стоит 12–15 млрд руб., на 30 000–40 000 – порядка 8 млрд руб. Но это ориентировочно, окончательные суммы должны быть подтверждены расчетами.
200 Sukhoi SuperJet100
– Как идут работы по импортозамещению композитного сырья для среднемагистрального самолета МС-21? Во сколько обошлось создание российских композитных элементов и препрегов для крыла МС-21, которые отказались поставлять западные компании? Соответствуют ли их характеристики иностранным? В отрасли говорят, что нет.
– Кто говорит? Фамилии, имена, явки – назовите! (Смеется.)
– Официально никто не осмелится, конечно.
– Работы над волокном для МС-21 начались достаточно давно, еще в 2005–2006 гг., финансировались Минпромторгом. Переход на отечественное волокно прогнозировался, просто введение санкций ускорило этот процесс. В Елабуге уже тогда монтировалось новое оборудование, мы вели работу над продуктом. Да, не секрет, что он отставал по качеству, поэтому при закладке работ в той политической ситуации мы использовали западное волокно. Пока сертификация самолетов идет на зарубежном углеволокне. Но сегодня отечественное волокно прошло необходимый цикл испытаний, получено подтверждение, что его характеристики укладываются в требования, которые мы предъявляем к самолету в целом.
Это гарантия того, что после сертификации лайнера изменения и дополнения в сертификат смогут быть внесены без существенных переделок и без большого комплекса подтверждающих испытаний. У нас такая уверенность есть.
– То есть сначала будет сертифицирован лайнер с крылом из западного сырья, а затем дополнительно с российскими материалами?
– Безусловно. По-другому никак нельзя. Сертификация намечена на конец 2020 г., и сегодня полеты совершают самолеты, которые сделали еще по старому заделу. Но в Ульяновске на «Аэрокомпозите» мы уже изготовили основные элементы конструкции крыла, центроплана, гондолы, которые подтвердили необходимые характеристики.
– Кроме заказа «Аэрофлотом» 100 SSJ100 иных заметных заказов на этот лайнер пока нет. Не рассматриваете возможность после поставок этой партии «Аэрофлоту» плавно программу свернуть?
– На внутреннем рынке, по нашим оценкам, даже после поставки 100 самолетов «Аэрофлоту» останется возможность разместить среди авиакомпаний второго-третьего уровня еще 40–50 самолетов. К тому же, по нашим расчетам, на внешнем рынке будет спрос примерно на 50 судов.
Пока 200 штук с учетом «Аэрофлота», и это позволит загрузить производство на длительный срок. Ситуация может меняться в ту или иную сторону. Все будет зависеть от того, насколько динамично удастся провести импортозамещение и обеспечить конкурентную цену этого лайнера.
– Если говорить о военной авиации, будут ли заключены новые контракты на истребители четвертого поколения – Су-34, Су-30СМ и Су-35 (после завершения контракта на Су-35 в 2020 г.)? Будут ли они короткими или 3–5-летними?
– Обязательно будут заключены многолетние контракты по этим машинам, этот механизм подтвердил свою жизнеспособность и выгоден как Минобороны, так и производителям.
– Приняло ли Минобороны решение по поводу скоростного вертолета? Будет разрабатываться? Если да, то во сколько это может обойтись?
– В планах Минобороны разработка есть. В рамках открытой НИР был создан демонстратор на базе вертолета Ми-24, который подтвердил возможность создания такого аппарата. Подобная машина нужна, ее актуальность никто не подвергает сомнению. О стоимости говорить пока рано.
– Нынешние боевые вертолеты имеют скорость 280 км/ч. О каких скоростях идет речь в данном проекте?
– 400–500 км/ч. Ближе к 500 км/ч.
– Работы по большим беспилотникам «Орион» и «Альтиус», способным применять вооружение, ведутся с 2011 г. Но они до сих пор не завершены, а в отношении гендиректора казанского ОКБ имени Симонова (разработчик «Альтиуса») Александра Гомзина еще и возбуждено достаточно странное уголовное дело за финансовые нарушения. Не планируется до разработки отечественных временно закупить китайские ударные беспилотники? Ведь они остро нужны армии, наши дружественные соседи – Казахстан, Узбекистан, Туркмения – их закупили.
– Не вижу в этом необходимости. В России есть все необходимое для создания своей линейки беспилотных аппаратов любой размерности и любого применения, как информационного, так и ударного. Работа над «Альтиусом» действительно тормозилась, у головной организации в Казани были проблемы, открывались уголовные дела в отношении руководителя. Сегодня Минобороны переформатировало эти работы, головной организацией выбран Уральский завод гражданской авиации (УЗГА). Это правильно, поскольку УЗГА ведет разработку других типов беспилотников и это позволит унифицировать ряд изделий, что всегда приводит к снижению стоимости.
Государство заходит в отрасль
– За последние десятилетия в микроэлектронной промышленности накопилось много проблем. Как видите дальнейшее развитие отрасли, хорошо знакомой вам еще до госслужбы?
– Микроэлектроника – это, безусловно, системообразующая отрасль. Россия за последние десятилетия существенно отстала не только от западных стран и Китая, которые инвестировали в отрасль ежегодно десятки миллиардов долларов, но и от Малайзии (за последние 15 лет инвестировано $27 млрд). Для сравнения: наша страна совокупно за восемь лет (2011–2018 гг.) инвестировала в микроэлектронику порядка 81 млрд руб. (примерно $1,22 млрд).
Однако ситуация постепенно выправляется. До конца года должна быть наконец принята государственная стратегия развития отрасли. Производственные активы, которые не смогли развиваться в частных руках, перешли под контроль государства. И государство будет в них инвестировать.
– Речь идет о второй очереди завода микросхем «Ангстрем-Т», который в начале года перешел от структур Леонида Реймана к ВЭБ
.РФ в счет долга по кредиту в 815 млн евро?
– Нам в прошлом году пришлось принимать сложное решение, что же дальше с «Ангстрем-Т» делать. Останавливать, распродавать оборудование? Или попытаться выйти на проектные мощности? Рынок подсказал решение: для индустрии интернета вещей стали снова востребованы технологии 250–90 нм, ей не требуются субмикронные технологии. На Западе даже стали восстанавливать устаревшие мощности – парадокс! И это открыло также вариант для завершения работ по вводу «Ангстрем-Т» в эксплуатацию. Но часть его оборудования устарела, часть требует ремонта, а часть – даже не была закуплена. Поэтому потребовалось еще около $300 млн. Эти деньги выделены из бюджета в виде взноса в капитал фабрики – ведь государство в лице ВЭБ
а стало собственником предприятия. Оно будет вводиться поэтапно и к 2022 г., мы рассчитываем, заработает полнокровно.
Второй этап развития «Ангстрем-Т» предполагает расширение производства с инвестициями в пределах $1 млрд. Эти средства заложены в бюджете.
– Вы же на госслужбу пришли из бизнеса, ваша компания НТЦ «Модуль» тоже выпускала микросхемы?
– Что значит «моя компания»? Я был одним из акционеров. НТЦ «Модуль» был создан прежде всего двумя ведущими предприятиями ОПК – МАК «Вымпел» и НИИ радиоприборостроения, головной организацией по разработке систем ПВО. Я тогда имел честь в ней работать, но в конце 1980-х – начале 1990-х оборонная промышленность начала активно разрушаться, у нас иного выхода не было, кроме как перейти в новую организационную форму и как-то попытаться выжить. Что и удалось сделать.
Так что «Модуль» рождался не на пустом месте, эти два предприятия сформировали его производственные активы, на тот момент, правда, не ахти какие. Но главное – в него перекочевали коллективы этих предприятий. Я тогда занимался разработкой бортовых вычислительных машин, эта тематика стала основой работы «Модуля». И начиная с 1995 г., начала разработки спутника связи «Ямал-100» (первый спутник компании «Газпром космические системы», обладателя второй по величине в России группировки спутников связи. – «Ведомости»), на российских космических аппаратах стояли приборы «Модуля». Он активно работает на этом рынке и сегодня, поставляет вычислительные машины и бортовые комплексы для ИСС имени Решетнева, для РКК «Энергии».
А совершенно новым тогда микроэлектронным направлением «Модуль» начал заниматься примерно в 1993–1994 гг. Мы разработали микросхему, а так как фабрик в России не было, изготовили ее на Samsung. Потом по этому пути многие пошли, при отсутствии производственных активов это был способ развития российской микроэлектроники.
Удачная, кстати, была разработка, она была лицензирована и приобретена Fujitsu. Микроэлектронное направление тоже стало устойчивым. Предприятию скоро 30 лет будет, это крупный дизайн-центр и производитель с хорошей экономикой. С диверсифицированным портфелем заказов в разных сегментах. Сейчас они активно работают по тематике искусственного интеллекта и распознавания образов.
– Но вы больше не акционер?
– Еще в 2004 г., переходя на работу в Федеральное агентство по промышленности, я был вынужден передать свои акции и выйти из управления предприятием. Как того требует закон о госслужбе. Я это сделал и зарегистрировал сделку у нотариуса.
– Времена сильно поменялись: тогда на государственных активах создавались частные компании, работали в кооперации с крупнейшими западными корпорациями. Сейчас государство в лице ВЭБ
.РФ забирает крупнейший завод и само в него инвестирует.
– В микроэлектронике приватизация в целом дала отрицательный эффект, я считаю. Там с самого начала все основные активы были приватизированы. И частные акционеры, как показала практика, не смогли удержать темпы развития, которых требовала эта наукоемкая отрасль. Закон же Мура существует (о периодическом удвоении количества транзисторов на одном кристалле интегральной схемы. – «Ведомости»), надо постоянно инвестировать в фонды. Гарантированный рынок не был сформирован, загрузка слабая, брались кредиты, что еще больше ухудшало экономику.
Государство должно взять на себя основное бремя по развитию этих направлений. В дальнейшем, не исключаю, будет необходимость привлекать и частный капитал. Но сейчас, как и в 2004 г., считаю, что доминирование на внутреннем рынке отечественных решений есть стратегическая цель российской радиоэлектронной промышленности. С возможностью позиционирования и на мировом рынке. Но другого гарантированного рынка, кроме внутреннего, у нас нет. Поэтому государство не должно стоять в стороне и смотреть, как рынок сам все расставляет по местам.