Зураб Церетели знает, каким должен быть памятник Юрию Лужкову, собирается открыть трехэтажный музей в Переделкино и создать огромную скульптуру Иисуса Христа. Об этом глава Российской академии художеств рассказал «Известиям» в дни празднования 20-летия Московского музея современного искусства (ММОМА). В юбилейной выставке народный художник СССР принял участие не только как директор ММОМА, но и как автор: экспозиция завершается двумя его картинами.
— Зураб Константинович, на выставке демонстрируется ваша дипломная картина 1958 года «Песнь о Тбилиси» и эскиз к ней. Почему вы решили показать на юбилейной экспозиции именно ранние работы, а не новейшие произведения?
— Честно сказать, это не я решил. У юбилейной экспозиции были кураторы. Это сложный большой проект. В том, что касается моих работ, я дал полную свободу моему внуку Василию Церетели (исполнительный директор ММОМА. — «Известия») и дочке Лике. Она мой куратор (улыбается), я ей абсолютно доверяю. Она искусствовед и художник, делает все мои выставки, каталоги, альбомы.
Василий и Лика решили сделать так: показать работу Василия Шухаева, моего любимого учителя, потрясающего рисовальщика, и мою дипломную работу. Она имеет для меня особое значение, за ней стоит важный момент в моей жизни. Когда работал над дипломом, поставил перед собой нестандартную для того времени задачу: показать соотношение тени и света, холодной и теплой цветовых гамм. Мне хотелось создать что-то радостное, феерическое. Я вдохновлялся импрессионистами, постимпрессионистами. Но такой подход не оценили, ругали меня за него.
На просмотре присутствовала делегация Академии художеств СССР во главе с тогдашним президентом Владимиром Серовым. Я помню, кто-то из педагогов отодвинул мою работу подальше, потому что знали взгляды руководства. В комиссии был великий Мартирос Сарьян, он увидел, подошел, отодвинул ткань, посмотрел и похвалил. А Серов, в свою очередь, стал ругать и сказал, что меня надо снять с диплома. Это был целый скандал! Первый раз такое было, чтобы с диплома сняли, да еще так громко. И я буквально за две недели написал новую работу и защитился на «отлично». Но это стало для меня первым серьезным испытанием.
— Правда, что «Песнь о Тбилиси» в итоге на долгое время исчезла, а уже много лет спустя вы ее где-то случайно купили?
— Да, так и было. Мне сообщили, кажется, в начале 1990-х: «Твоя работа продается». Я побежал. Вижу — стоит на рынке здоровый дядя с моим полотном. И он не знает, кто такой Церетели. Я спрашиваю: «Сколько стоит?» Он назвал сумму, и я обалдел — копейки! Тут же купил. Он был счастлив, а я — в два раза счастливее.
— Почему вы однажды решили создать Музей современного искусства?
— Я работал в разных странах — в Бразилии, в Европе, и везде видел музеи современного искусства, очень интересные. И тогда я захотел создать нечто подобное в России. Меня не понимали даже близкие люди: «Ты что, с ума сошел? Какое современное искусство, о чем ты?» А я улыбался и продолжал работу. А когда музей был создан, передал в него большую коллекцию искусства XX века, которую собирал много лет.
Еще в юности я изучал этнографию и археологию, и мне это очень помогло, ведь я понял: то, что однажды создано, надо описать и сохранить для будущих поколений, для народа. Это касается и современного искусства. Когда-то у нас само это понятие было фактически под запретом. А сейчас Россия на первом месте стоит по авангарду, новейшим пластическим искусствам и так далее.
Никогда не забуду: один человек, который занимал крупный руководящий пост и многое запрещал, пришел ко мне сюда, в академию, и сказал: «Мы много чего не понимали. Я хочу извиниться».
— Кто это был?
— Не буду называть имя (улыбается).
— Вы прошли большую академическую школу. Как считаете, современному художнику это нужно? Многие сегодня вообще не работают в традиционных жанрах.
— Конечно, нужно! Академическая школа — таблица умножения для художника. Это основа, на которой уже надо развивать индивидуальное отношение, показывать свой взгляд. Московская и санкт-петербургская художественные школы сегодня очень сильные. Могу громко сказать, что в Европе и Америке нет такой школы, как у нас. И дети у нас прекрасные, талантливые. Я провожу мастер-классы и вижу, как они красиво мыслят, какая у них хорошая рука. В этом — залог сохранения искусства. А искусство — наше главное достояние. Не нефть, не алюминий, а музейные ценности! И наши художественные институты как раз и существуют, чтобы дать детям направление и помочь сформировать музейное мышление. То есть ставить сложные задачи в творчестве и стремиться, чтобы твое произведение тоже стало когда-нибудь музейной ценностью.
— Многие говорят, что современные дети все время проводят в гаджетах. Не мешает ли это формированию художника?
— Не знаю как где, но когда они приходят ко мне на мастер-класс — никто никаких телефонов не использует. Причем я их не предупреждаю. Они просто сами их не достают.
— А вы отключаете телефон, когда работаете?
— Когда работаю — какой может быть телефон? Чтобы внезапно раздался звонок? Нет! То же самое при общении с людьми. Если ты сидишь, разговариваешь с человеком и вдруг отвлекаешься на телефон — это невоспитанность, некультурность. Нельзя вести двойную игру. И это касается не только телефонов. Надо отдавать себя. Так учили меня мои родители и великие педагоги.
— Вы имеете в виду ваших педагогов в Тбилиси?
— Да. Для меня в этом смысле учителя — мой дядя, художник Георгий Нижарадзе, он был красивый мужчина, всегда аккуратный. Удивительно тонкий, интеллигентный человек. И Шухаев, конечно. Представьте, его отправили в Сибирь, потом в ссылку на Кавказ, даже запретили вначале жить в Тбилиси. Но потом грузинские художники пошли и отстояли в КГБ возможность для него преподавать в столице республики. И это было счастье для нас.
Жил он очень скромно, но всегда выглядел элегантно. Белая рубашка, начищенные туфли, приятный легкий одеколон... Все было просто, но сразу видно — высший класс. Это особый талант. В общем, для меня он был примером для подражания, даже внешне. Его благородство, тонкость, доброта — все это и было школой жизни для нас. Настоящий художник должен не только профессией владеть, но и достойно выглядеть.
— Вернемся к моменту создания Музея современного искусства. Это был 1999 год. Мэр Юрий Лужков сразу поддержал вашу инициативу?
— Сначала для него слишком неожиданным было слово «современный». Была такая фраза: «Что ты придумываешь, что ты фантазируешь?» А потом — очень поддерживал! Он был хорошим человеком, хорошим мэром, хорошим другом.
— Недавно Лужкова не стало. Не планируете ли создать памятник ему? Может, у вас даже есть конкретная идея?
— Еще при жизни Юрия Михайловича я создал два его образа. Я сознательно не называл их памятниками, они не были созданы по соответствующим законам жанра. На одном он в образе дворника — приводит в порядок город, а на другом — мэр-спортсмен. А теперь еще один образ хочу создать, уже как проект памятника. Сейчас разные идеи в голове.
— Как он будет выглядеть и где поставите его?
— Я человек верующий, поэтому заранее не люблю говорить, так нельзя. Когда рассказываешь, еще не сделав, тогда ничего не получается. Могу сказать одно: я сделаю и поставлю памятник Лужкову.
— Работаете ли вы еще над какими-нибудь проектами?
— Да, создаю огромную скульптуру Иисуса Христа. Кроме того, сейчас в Переделкино завершаются работы над трехэтажным музеем: внизу будут произведения живописи, эмали, а на верхнем этаже — пространство для мастер-классов. Там удобнее работать с детьми, потому что через потолок проникает дневной свет. Да и дети в Переделкино прекрасные.
— В декабре во внутреннем дворе Дома прав человека была установлена ваша скульптурная композиция «Справедливость и милосердие». Она изображает сердце, внутри которого — колокола. Символика понятна. Но откуда возник этот образ?
— Идеи рождаются сами собой. Бывает, сплю, вижу сон, другой, просыпаюсь — и начинаю создавать произведение. Если говорить о смысле этой композиции лично для меня, то я изобразил и свой характер: я в искусстве, в каждой своей работе отдаю сердце. А люди, которые оказывают помощь и поддержку, отстаивают права человека, борются за справедливость, тоже отдают сердце. И так и должно быть в любой работе. Это для меня и есть истинный профессионализм.
— Недавно вы создали большой скульптурный комплекс в Грузии. Между нашими странами сегодня не все благополучно. Не чувствовали ли вы каких-то сложностей из-за политической ситуации?
— Нет, не чувствовал. Я художник, не занимаюсь политикой. Не люблю много говорить. Свои идеи раскрываю через искусство. А главная моя идея — жить в мире и согласии, любить Бога и ближнего. Вот такая моя философия жизни, я так шагаю!
— Как думаете, наладятся двусторонние отношения?
— Конечно! У наций есть мудрость. Я верю, все наладится. Сейчас много россиян, молодежи ездит в Грузию. Это здорово. Через туризм, культуру очень важно вести диалог, развивать дружеские отношения. Много грузин живет и работает в России. Важно, что Россия многонациональна. Каждая нация здесь по-своему рисует, танцует, поет, но вместе они — россияне: одна цельная грандиозная культура в искусстве. Ни у одного государства этого нет. Я обожаю россиян.
СПРАВКА «ИЗВЕСТИЙ»
Зураб Церетели окончил живописный факультет Тбилисской академии художеств, работал в Институте истории, археологии и этнографии Академии наук Грузии. Автор более 5 тыс. произведений живописи, графики, скульптуры, монументально-декоративного искусства. С 1997 года — президент Российской академии художеств.