Сослуживец Владимира Путина по ленинградскому КГБ, бывший гендиректор «Норникеля», получивший при уходе из компании в 2012 году рекордный «золотой парашют» в $100 млн, Владимир Стржалковский на протяжении последних полутора лет представлял интересы россиян в Bank of Cyprus, но 29 мая решил покинуть пост вице-председателя совета директоров.
Соотечественникам, по оценкам самого Стржалковского, принадлежит не меньше трети акций Bank of Cyprus. Россияне стали акционерами помимо своей воли: во время финансового кризиса на Кипре в рамках мер по спасению финансовой системы страны банк поглотил своего ближайшего конкурента, Cyprus Popular Bank, и был рекапитализирован путем конвертации вкладов в акции. Обладателям вкладов, превышающих застрахованные €100 тыс., Bank of Cyprus только 52,5% вернул деньгами, остальные 47,5% — акциями. В результате 21 тыс. клиентов банка стали обладателями 81,4% акций банка.
Россиянам в 2012 году досталось больше трети мест в совете директоров, в который, помимо Стржалковского, вошли член совета директоров Бинбанка Анжелика Аншакова, глава девелоперской компании Insigma Group Дмитрий Чичикашвили, Эрисхан Куразов, представлявший на тендере по продаже московской гостиницы «Националь» интересы Микаила Шишханова, экс-глава российского офиса Deutsche Bank Игорь Ложевский и Антон Сметанин, представлявший интересы Виталия Юсуфова.
Вывести банк из кризиса новое руководство не смогло, и в прошлом году по требованию Центрального банка Кипра для докапитализации в рамках подготовки к европейским стресс-тестам Bank of Cyprus провел допэмиссию на €1 млрд. Наиболее крупным новым акционером стала группа американских инвестиционных фондов во главе с миллиардером Уилбуром Россом, сделавшим свое состояние на проблемных активах американских и европейских банков. Как рассказывал Росс РБК, американские инвесторы выкупили почти половину допэмиссии.
Одним из крупнейших акционеров в ходе допэмиссии стала «Ренова» Виктора Вексельберга, приобретя 5,45% акций за $116,7 млн. Пакеты акций больше 5% есть также у канадской инвестиционной компании TD Asset Management (5,23%) и у Европейского банка реконструкции и развития (5,02%). Новые акционеры приобрели доли за четверть от той стоимости, по которой их получили бывшие вкладчики банка, при этом доли последних еще и размылись более чем на 40%.
С приходом новых акционеров изменился и совет директоров — в ноябре 2014 года был избран новый состав, в который не вошли россияне из прежнего, переизбран был только Стржалковский. Возглавил новый совет директоров один из самых опытных и влиятельных европейских финансистов Йозеф Акерманн. До этого Акерманн 10 лет руководил Deutsche Bank, а после — Zurich Insurance Group. В 2014 году Акерманн попал в поле зрения правоохранительных органов: в августе 2013 года его подчиненный Пьер Вотье, финансовый директор Zurich Insurance Group, покончил жизнь самоубийством, в предсмертной записке обвинив Акерманна в создании невыносимых условий труда. Из Zurich Insurance Group Акерманн уволился через несколько дней после этого, признав перед семьей Вотье «часть своей ответственности», хотя и назвал обвинения «необоснованными», и теперь доказывает свою невиновность в суде.
Осенью 2013 года поменялось и правление Bank of Cyprus — его возглавил бывший глава инвестиционного подразделения Royal Bank of Scotland Джон Хурикен. И почти сразу он заявил о намерении продать большую часть зарубежных активов банка, включая российский «Юниаструм». Этого пока не произошло, зато сам менеджер в апреле заявил, что уходит с поста исполнительного директора Bank of Cyprus «по личным причинам».
Стржалковский, который был в банке во время всех этих изменений, в конце мая решил покинуть совет директоров. Он оставил в нем своего представителя и не собирается продавать долю. О том, что не так с Bank of Cyprus, он рассказал в интервью РБК.
Владимир Стржалковский
Родился в 1954 году в Ленинграде. В 1977 году окончил Ленинградский электротехнический институт, по специальности — инженер-математик.
Служба в КГБ
Согласно официальной биографии, в 1980–1981 годах Стржалковский был сотрудником управления КГБ по Ленинградской области. По его собственным словам, в то время он приобрел связи в среде международного туризма.
Туризм
В 1991 году Стржалковский основал и возглавил турфирму «Нева», которая со временем значительно расширила свой бизнес. В конце 1999 года он перешел на работу в правительство — сперва курировал туристическую отрасль в ранге замминистра по физической культуре, спорту и туризму, а затем летом 2000 года стал заместителем Германа Грефа
, в то время министра экономического развития и торговли. В 2004 году Стржалковский возглавил Федеральное агентство по туризму (Ростуризм).
«Норникель»
В середине 2008 года Стржалковский указом премьер-министра Владимира Путина был освобожден от должности главы Ростуризма и в тот же день занял пост гендиректора ГМК «Норильский никель». Его назначение состоялось на фоне конфликта акционеров «Норникеля» Владимира Потанина и Михаила Прохорова, а также Олега Дерипаски (которому к тому времени Прохоров продал блокпакет акций ГК). Конфликт разрешился примирением сторон в 2012 году, после чего Стржалковский покинул «Норникель», получив в качестве компенсации рекордную сумму $100 млн.
Банк Кипра
Осенью 2013 года Bank of Cyprus на Кипре в рамках мер по спасению финансовой системы страны был рекапитализирован за счет преобразования незастрахованных вкладов в акции. Таким образом, вкладчики помимо своей воли оказались акционерами банка, а самые крупные из них приняли участие в выборах его руководства. Среди них был и Стржалковский, который в итоге стал заместителем председателя совета директоров. На этом посту он оставался до конца мая 2015 года.
«Был такой грех»
— В конце мая вы продали 0,7% своего пакета акций Bank of Cyprus структурам Виктора Вексельберга и вышли из совета директоров. Можно говорить, что вы уходите из банка?
— Продажа доли никак не связана с выходом из Банка Кипра, это была старая договоренность с Вексельбергом, сумма сделки незначительная, и поэтому я бы не стал вообще обращать на нее внимание. В целом можно говорить, что я ушел из совета директоров, но не из банка: моя семья осталась акционером [согласно годовой отчетности Bank of Cyprus за 2014 год, доля Стржалковского до сделки составляла 2,5%], и пока мы не собираемся избавляться от акций. Я ухожу из совета директоров, но в него доизбирается Алексей Иванов, который работал со мной в последнее время как ассистент, он глубоко погружен в проблемы банка.
— Вы не считаете вложения в банк ошибкой?
— Начнем с того, что изначально это были не вложения. У меня был депозит, который, меня не спросив, конвертировали в акции. Какая это может быть ошибка? Вы же тоже держите деньги в банках.
— Но ведь до того, как это случилось, было понятно, что с банковской системой Кипра что-то не так.
— И тем не менее в эту ситуацию попало много людей, значит, не всем было понятно. Кипр был удобной юрисдикцией, многие мои друзья и партнеры хранили там свои деньги, создавали компании. Конечно, правильно мне говорил один человек, что деньги надо хранить в трехлитровой банке, и, как я понял, большинство банков работают на грани фола, а многие — и за гранью, так что теперь мне наша банковская система не кажется такой уж плохой.
— А ваше участие в допэмиссии?
— Я нарастил свою долю потому, что был убежден, что с приходом новых акционеров, нового совета директоров и менеджмента ситуация улучшится. Банк сейчас торгуется очень дешево, и я жду, что положение рано или поздно начнет исправляться. Я не только сам участвовал в допэмиссии, но и рекомендовал многим друзьям принять участие в ней, есть такой грех, вовлек в нее того же Вексельберга.
— Вы с ним обсуждаете инвестиции в банк после допэмиссии?
— Нет, мы часто встречаемся, но разговариваем на другие темы. Пока никто из моих друзей слова не сказал, хотя, конечно, мне неудобно, внутренне некомфортно, что я многим посоветовал войти в капитал банка, а капитализация падает. Получилось не лучшее вложение, акции с тех пор упали, но я все же надеюсь, что они отрастут хотя бы до начального уровня, что ситуация выправится, и для меня это не короткие инвестиции, горизонт планирования по ним — года три. Пока же на их стоимости отражается плохая работа.
— Менеджмента?
— Ну а как же, если нет результатов, естественно, виновато руководство банка в целом — и совет директоров, и менеджмент. Я понял, что, несмотря на все предпринимаемые мной усилия, не могу исправить эту работу, поэтому решил, что логичнее от дел отойти.
«Все говорили о своем, многие — одновременно»
— Вы стали единственным россиянином из старого состава совета директоров, который был переизбран после допэмиссии. Почему через полгода вы решили из него выйти?
— В ноябре я дал согласие на переизбрание потому, что ждал, что новый совет директоров будет работать более стратегически, более глобально. Мне неинтересно решать небольшие технико-тактические вопросы, которыми перегружен совет. К сожалению, к решению крупных, по-настоящему важных вопросов банк так и не подошел, несмотря на то что я многократно выступал, настаивал и подчеркивал важность создания стратегии, определения, в каком направлении нужно развиваться, какие направления нужно закрыть для инвестирования, какие — открыть, где можно добиваться успехов и т.д.
— До допэмиссии 5 из 15 членов совета директоров представляли российских акционеров, пострадавших от конвертации вкладов в акции. Можно ли говорить, что их интересы отстоять не удалось: в ходе допэмиссии доли предыдущих акционеров были размыты на 40%, а новые акционеры получали доли за четверть стоимости?
— Допэмиссии нельзя было избежать, иначе банк рано или поздно опять пришел бы к «стрижке» депозитов. Ситуация с Bank of Cyprus была проблемной не столько из-за кризиса, сколько из-за неправильного управления: странных покупок, например того же «Юниаструма» или румынских активов, выдачи кредитов без надлежащего обеспечения. Когда банк столкнулся с новыми требованиями европейского ЦБ, нужно было пройти стресс-тесты, другого выхода, можно сказать, не было.
— Что касается предыдущего совета — он был просто неспособен управлять банком, сформировался непонятно как, было неясно, кто кого представляет и на каком основании, ситуация была совершенно дикая. Выбирали совет в течение недели, логики там искать не надо, потому что ее там не было. И этот совет изначально рассматривался как временное явление. Я долгое время сидел на заседаниях с открытым от удивления ртом: собираются люди, которые далеки от финансов, управленческих процессов, каждый пытается говорить о чем-то своем, причем половина одновременно. Абсолютно непонятно было, кто кого представляет. Можно сказать, фактически только я представлял свои интересы и интересы своих друзей, которые стали вынужденными вкладчиками.
— Можете рассказать, о каких друзьях идет речь?
— Нет, конечно, если они сами не хотят раскрывать эту информацию.
— А как-то оценить долю российских акционеров в банке?
— Все понимают, что среди попавших под «стрижку» вкладчиков было много россиян, но точного количества никто не знает — многие там присутствовали через офшорные компании. По моим оценкам, россиянам принадлежит точно больше трети, но меньше половины акций.
— Что поменялось в совете директоров с приходом новых акционеров?
— Новый совет директоров более профессионален, компактен — уменьшился с 15 до 10 членов. Но все равно только четверо из них реально представляют акционеров банка — я, Максим Гольдман от Вексельберга, Уилбур Росс [по данным годовой отчетности, напрямую владеет 1,56% акций] и представитель ЕБРР, который сейчас вместо меня занял ключевую фактически должность председателя комитета по рискам.
— По сообщениям прессы, у Йозефа Акерманна, председателя Совета банка, серьезные проблемы, связанные с его пребыванием на посту главы Zurich Insurance Group. Не влияет ли это на его работу в Bank of Cyprus?
— Я надеялся, что назначение Акерманна будет позитивно влиять на ситуацию в банке, но, действительно, у Акерманна проблемы с судами в Германии. И было бы, наверное, лучше, если бы об этих проблемах мы узнали заранее, до его назначения.
— А как же Уилбур Росс? Он же имеет опыт успешной работы с проблемными банками. Наверно, и в случае с Bank of Cyprus есть какое-то видение.
— Хотелось бы, чтобы это видение было как-то передано остальным и реализовано в практической деятельности. Да, Росс внимательно относится к выносимым на совет директоров вопросам. Ему многое не нравится, как и мне. Но пока совет директоров завален огромными папками с мелкими текущими вопросами, и о стратегии речи нет.
«Люди бегали с мешками денег и искали кому выдать»
— Если совету директоров приходится работать над текущими вопросами, чем тогда занимается менеджмент?
— Повторюсь, что капитализация банка уменьшается, не уменьшаются проблемные долги, что говорит о плохой работе менеджмента. Сейчас идет активный поиск генерального директора, который встанет во главе банка в августе. Надеюсь, новые руководители будут более ответственно относиться к управлению банком, будут все время находиться на Кипре, а не по 50% рабочего времени, наконец-то грамотно возьмутся за реструктуризацию долгов или изъятие залогов, когда реструктуризация невозможна, и т.д.
— Вы несколько раз упомянули плохую задолженность. Это какие-то кредиты, выданные связанным сторонам, или что-то другое?
— Кипр — страна очень небольшая, трудно вообще говорить о несвязанных кредитах, так или иначе все друг друга знают. Но если серьезно, то важнее не связанность сторон, а отсутствие обеспечения. Бывшая команда выдавала или крупные необеспеченные кредиты, или кредиты под залоги, которые абсолютно не соответствовали стоимости самого кредита. И старый состав Центробанка Кипра позволял это делать. Такое ощущение, что люди бегали с мешками денег и искали, кому бы еще их выдать, абсолютно не задумываясь о том, как они эти кредиты будут возвращать, а некоторые заемщики всерьез считали, что деньги им чуть ли не подарили. Скажем условно, на постройку гольф-поля под залог сельскохозяйственного поля, где росла картошка и мандарины и максимальная оценка которого составляла €5 млн, давали кредит в €100 млн. Причем деньги давались не в виде кредитных линий, а единовременными платежами, и, на мой взгляд, можно было предугадать, что они не вернутся.
— И как теперь банк работает с этими кредитами?
— Не очень успешно, многие должники не выплачивают не только тело, но и проценты. Среди них есть те, у кого нет возможности действительно обслуживать кредиты — например, построили кинотеатры, в которые сейчас никто не ходит, и т.д. Но есть и заемщики, которые могут платить, но просто не хотят этого делать. По отношению к такого рода заемщикам я сторонник более решительных действий, по-моему, надо очень жестко забирать то, что принадлежит банку. К счастью, недавно вышел новый закон, который должен упростить изъятие залогов, до этого процедура могла занимать десятилетия. Да и сам кипрский Центральный банк тоже придерживается позиции, что банк должен быть жестче по отношению к должникам, которые не платят.
— А есть еще залоги, которые потенциально можно изъять?
— Да, это активы на €800 млн — €1 млрд, причем информация о том, что в них входит, была предоставлена совету директоров на прошлой неделе, хотя требование составить их список было предъявлено еще в первые дни моей работы в банке.
— И что там?
— Много жилой недвижимости в Греции и на Кипре, магазины, отели, причем некоторые так сданы в аренду, что аренду банк не получает и в вялотекущем режиме судится. Часть активов непонятно как реализуется.
— Что вы имеете в виду?
— Приведу пример. Нас все время западные страны учат, как жить, как работать, рассказывают о корпоративном управлении, открытости и прочее, и тут же европейское открытое акционерное общество проводит непубличные крупные сделки. Несколько месяцев назад банк продал один из самых привлекательных своих активов — комплекс Aphrodite Hills, в который входят гостиницы, жилые дома, гольф-поля. Торги были закрытыми. Например, заинтересованность в активе проявлял «Академсервис» с партнерами, это крупная российская компания. Мы с Гольдманом подписали письмо, что это нормальный покупатель, что надо провести публичную процедуру, торги. Но нас переголосовали, провели непубличную сделку, откинули всех остальных покупателей. Есть и другие истории, которым трудно найти объяснение. Например, банк продает гостиницу в Румынии. Я требую объяснений, почему информации об этом нет на сайте банка, мне отвечают, что напечатали объявления в румынских газетах. Но это же аксиома, что на сайте банка должна быть такая информация. А кто по-румынски читает? Зачем ограничивать сектор приобретения только Румынией? Что это, недоразумение? Вот о продаже «Юниаструма» пишут же на всех языках, везде публикуют.
— Кстати о «Юниаструме», Bank of Cyprus давно безуспешно пытается избавится от доли в российской «дочке». В чем проблема?
— Покупки вроде этой, конечно, подкосили банк не хуже, чем проблемные кредиты, и привели фактически к банкротству. Ситуация с покупкой «Юниаструма» была уникальной: сошлись самые гениальные люди, с одной стороны, и самые глупые — с другой. Мало того, что заплатили очень дорого — банк оценили по мультипликатору 3,1 капитала, так еще и оставили 20% у основателей «Юниаструма», которые после сделки принимали все решения. Мажоритарный акционер никак не управлял банком, не мог ни переизбрать руководство, ни повлиять на решения, которые сложно назвать удачными. В итоге сейчас продажа идет тяжело, сделку не могут закрыть больше года. Еще и, непонятно зачем, для продажи российской «дочки» российскому же потенциальному инвестору наняли английскую «дочку» немецкого Deutsсhe bank. Теперь их делегация летает то в Москву, то на Кипр, это опять же к вопросу об эффективности работы руководства.
— Но переговоры все же идут? Какие условия? Вы готовы отдать банк за капитал или хотите денег?
— Это конфиденциальная информация, но сделка денежная, бесплатно долю отдавать мы не будем, хотя суммы несравнимые, конечно, с размером первоначальной покупки. Серьезные переговоры мы вели только с одной компанией и связанным с ней банком. Остальные потенциальные покупатели интересовались долей в «Юниаструме» скорее из любопытства.
— И это не бывшие акционеры банка? Они же неоднократно говорили, что хотят выкупить долю Bank of Cyprus?
— Нет, от них серьезных предложений в письменной форме никогда не поступало. Были какие-то устные заявления о намерениях, но на бумаге ничего никогда не закреплялось.
— И все же, как быстро банк хочет избавиться от доли в российской «дочке»?
— Я хотел бы закрыть сделку в декабре прошлого года. А как получится, пока неясно.