В прошлом году я спросила у президента, почему бы все эти деньги не изымать в пользу государства (такая же идея родилась в Минфине). Президент дал понять: деньги на своем месте, «Роснефтегаз» финансирует те приоритеты, о которых забывает правительство.
В итоге «Роснефтегаз» всех переиграл и показал в 2016 г. убыток. Хотите 100%? Да хоть 150%! Мы просто покажем убытки – и не с чего будет платить. Один финансист, хорошо знакомый с Игорем Сечиным
, председателем совета директоров «Роснефтегаза», говорил мне, что тот мыслит на несколько шагов вперед, как гениальный шахматист. Правительство думало, что поставит Сечину шах и мат, а он просто забрал свои фигурки с доски. А кто сказал, что так нельзя?
«Роснефтегаз» так объяснил природу убытка: в прошлом году он должен был получить 717 млрд руб. от приватизации «Роснефти» и перечислить их в бюджет в виде промежуточных дивидендов, но деньги пришли позже, а бюджету они нужны были срочно, и «Роснефтегазу» пришлось отдавать ускоренно «из своих» – из дивидендов «Газпрома» и «Роснефти». Их он уже не сможет выплатить в бюджет.
Логично, но непонятно. Каким образом перечисленные дивиденды могли уменьшить прибыль – ведь бухгалтерски это разве расходы? Вообще-то эти 717 млрд руб. «Роснефтегаз» мог бы отдать бюджету из нераспределенной прибыли прошлых лет – на конец 2015 г. на счетах было 0,5 трлн руб., и прибыль от хозяйственных операций в 2016 г. составила 596 млрд руб.
В конечном итоге 717 млрд руб. от сделки пришло в «Роснефтегаз» в январе. Если сейчас они не могут заплатить дивиденды по итогам 2016 г. (потому что у них формально убыток), они должны записать эти 717 млрд в свою прибыль 2017 г. и уже по итогам этого года вернуть деньги в полном размере. Уговор был в том, чтобы «Роснефтегаз» вернул и дивиденды госкомпаний, и доходы от приватизации. Что проще: получил – передал. А если не так, надо признать без всяких разговоров про убытки, что «Роснефтегазу» причитается своя доля, потому что это специнвестфонд.
И в обычных компаниях акционер и менеджмент спорят о том, изымать прибыль или оставлять на инвестиции. Но у «Роснефтегаза» нет реального акционера: до пресс-релиза «Роснефтегаза» никто из чиновников не мог объяснить природу убытков, у главного акционера были «лишь версии». Чиновники боятся лезть в эту тему, сотрудники Минфина считают, что договоренности были другими. Все знает президент, потому что «Роснефтегаз» напрямую ему шлет информацию, но президент же не акционер и не должен вручную этим заниматься. В итоге «Роснефтегаз» становится своего рода непрозрачным SPV без акционеров.
Сейчас я бы задала другой вопрос президенту: хорошо, «Роснефтегаз» финансирует приоритеты. Все его проекты важные, и Сечин сохранит деньги, как никто другой. Но давайте признаем, что это специнвестфонд, определим ему сумму из дивидендов, сделаем его прозрачным, будем публиковать отчетность, раскрывать инвестпрограммы (все, что не касается гостайны). Это добавит доверия к этому механизму и его инвестициям. И это лучше, чем играть в наперстки с Минфином: следите за руками и угадайте, в каком стаканчике прибыль.