Павел Шинский: «Во Франции в политике и бизнесе люди прекрасно знают друга с университетской скамьи, все они прошли через одни и те же учебные заведения — Политехническую школу, Высшую школу администрации – эти кузницы французской элиты. Менеджмент любой крупной компании, например «Тоталь» или «Эр Ликид», и действующие чиновники, политики — по сути, старые знакомые. Поэтому политические пристрастия не играют никакой роли, и смена правительства никак не отражается на бизнесе. Более того, сейчас происходит размывание политических ориентиров.
МАкрон — он правый или левый? До сих пор французские журналисты задают этот вопрос.
У французского капитализма корни более древние, чем в России, поэтому более прочные, а разъединение между государством и частным бизнесом началось еще при Миттеране. И сейчас государство продолжает постепенно избавляться от своей доли в компаниях, и потому прямая связь между ними, и без того слабая, еще более ослабевает. Это порой имеет достаточно противоречивые последствия — к примеру, государство отказалось вмешиваться в конфликт между американским надзорным ведомством и французским банком BNP Paribas, который американцы обвинили в нарушении режима санкций, введенных против ряда стран. Это для нас очень актуальный вопрос — мы бы хотели, чтобы государство, например, повлияло на банки, чтобы они не отказывались финансировать проекты, связанные с Россией, которые не имеют отношения к санкционным ограничениям».
О МАкроне и его планах
«Первый цикл реформ пройден. Цель МАкрона — через реформирование вернуть Франции тот статус, который страна утратила, — статус одной из основных мировых держав. Ведь у Франции сейчас образ склеротической страны, погрязшей в проблемах: чрезмерная налоговая нагрузка на бизнес, зарегулированное трудовое право, низкая производительность труда. Главное в принятых указах президента — либерализация рынка труда, чтобы позволить легче увольнять персонал, рационализация отношений с профсоюзами, чтобы не приходилось идти во всем на соглашение с ними, снижение налогов.
МАкрон планирует отменить и закон о налоге на высокие доходы. И что самое интересное и важное — нет значимого сопротивления общества, нет привычных криков. Крайне левый Жан-Люк Меланшон — основной его оппонент, выступил недавно с очень необычным признанием, что первый раунд выиграл МАкрон. И вот объяснение — Меланшону не удалось вывести на улицу много людей, чтобы задержать программу реформ МАкрона, которую он считает слишком либеральной. Значит, общество хочет и готово к реформам».
МАкрон и Россия
«Когда около двух лет назад МАкрон приезжал в Москву, чтобы открыть в Сколково проект French Tech, он произвел впечатление человека, который не обременен идеологией. Он — прагматик. В тот приезд в Москву МАкрон, находясь в ранге министра экономики, выступил против санкций и по возвращении получил по шапке, он же не министр обороны и не глава МИДа и не должен судить об этих вопросах.
МАкрон делает то, что он обещал, — перенастройку всей системы. За эти обещания его и избрали.
Сегодня же политика к России у него вписывается, прежде всего, в контекст его отношений с Ангелой Меркель и ЕС в целом. Он заядлый европеец. МАкрон мыслит не в рамках диалога «Россия — Франция», а контексте всей системы европейских отношений, которые при этом тоже надо менять, по его же мнению».
О французских бизнесменах
«Есть определенная преемственность между теми классическими французскими буржуа, описанными у Бальзака, Гюго или Флобера, и нынешними бизнесменами. Взять основателя «Ашана» Жерара Мюлье, он точь-в-точь как те персонажи — суховатый, поджарый, считает каждую копейку, отстояв часовую очередь в «Ашане», он проверяет затем каждую строчку в чеке. Но на его фигуре лежит еще и отпечаток его происхождения. Он с севера страны, то есть в прошлом бедного постиндустриального региона, который на себе испытал коллапс угольной экономики, плюс там суровый климат.
У французских бизнесменов всегда присутствует — как наследие католицизма, четкое понимание того, что зарабатывание денег — это всегда и социальная ответственность.
В лозунге Французской революции: Свобода, Равенство, Братство — «равенство» составляет для французов самое главное. Именно в силу этой ментальности французские компании и в России реализуют много социальных программ.
Саркози в свое время произвел ментальную интеллектуальную революцию, почему и был избран. Он первым сказал: «Зарабатывать — это хорошо». И что надо больше работать, чтобы жить лучше. Но, к сожалению, делал это в своем фирменном стиле — очень бестактном, что и привело его к фиаско. Вспомним его празднование своей победы в фешенебельном ресторане «Фукетс» (Fouquet's) на Елисейских Полях.
МАкрон, я думаю, разделяет эту ментальность, но проводит свой курс более умело и аккуратно. Я надеюсь, что с его приходом произойдет отход от старинного комплекса предубеждений французов перед капитализмом.
Крупный бизнес во Франции очень интернационализирован. Режис Дебре, интеллектуал, соратник Че Гевары и советник Миттерана, основатель медиалогии, в этом году выпустил книгу «Цивилизация. Как мы стали американцами». В ней он описывает, как Франция американизировалась за последние полвека, приняв постулат, что власть, сила и деньги сосредоточены по ту сторону Атлантики. Как живой пример — Франция «проглотила» сужение сферы использования французского языка на олимпиадах. И, повторюсь, государство не чувствует себя вправе вмешиваться в конфликт между США и французскими банками, даже если это касается стратегических интересов страны и ее бизнеса.
Хотя большинство людей стремится жить в городах, имеется тренд к возвращению на землю. Молодые французы увольняются из банков и берутся за дело своих бабушек-дедушек, благо новейшие технологии позволяют заниматься сельским хозяйством на качественно ином уровне, с меньшими трудозатратами. Сыроварение и виноделие меньше всего подвергаются воздействию и указаниям извне, хотя Евросоюз выпускает разные директивы, к примеру фиксирует квоты агропроизводства».
О французах в России
«Есть две основных категории. Первые — «солдаты», как я их называю. Они едут в Россию, как поехали бы в Австралию или в Канаду. Это специалисты, работавшие до того, скажем, в Польше, а после — в Гонконге. Для компаний luxury рынка — это нормальное явление. Русский они не учат, работают в англоязычной среде, к России относятся довольно безразлично, выполняют задачи, которые ставит руководство. Ничего личного, только бизнес.
Вторые — принимают личное решение ехать именно в Россию. Тут надо сказать, насколько сильно сработало на сближение Франции и России общественное влияние французской компартии после 1945 года. Огромное количество людей учило русский язык из-за родителей-коммунистов. Это делалось не для карьеры, а сугубо по идеологическим соображениям. Как русская литература прежде сформировала несколько поколений во Франции, так потом эту роль сыграла партия. Эти люди приезжают в Россию в надежде соотнести свои представления о стране с действительностью.
Далее следует развилка. Одни французы, попав сюда, не принимают России — они не переносят бытующее здесь смешение личной и профессиональной жизни.
Французский инженер, который приехал в Россию работать, не понимает, зачем ему ехать пить водку на дачу с людьми, которые быстро переходят на «ты» и хлопают его по плечу.
Его приглашают на охоту или рыбалку, а ему это все странно. Он привык, что днем работа, а после шести вечера уходит домой, и все профессиональное остается за порогом. Я сам, приезжая во Францию, ловлю себя на мысли, что не могу поздно вечером позвонить людям, с которыми вырос и которых давно не видел.
Другие, наоборот, открывают в себе ресурсы, о которых и не подозревали. Они начинают быстро «русеть», многие женятся на русских, поменяв свою семейную жизнь. Иные даже переходят в другие компании, когда истекает контракт, чтобы остаться. Я знаю добрый десяток французов, которые получили гражданство РФ. В целом Россия не вызывает нейтральной реакции. Либо русская модель ведения бизнеса, жизни в целом противоречит внутренним принципам и отторгается, либо Россия открывает во французах новое понимание себя».
О преимуществах для французов «командировки» в Россию
«Первое: Россия считается достаточно тяжелой страной для проживания и работы, поэтому по шкале компенсации рисков и компенсации уровня жизни зарплаты здесь выше, чем если бы человек поехал на работу в Бельгию или даже в Румынию. Второе: российский KPI в случае успешной работы действует как ускоритель карьерного роста. Я знаю людей, которые перепрыгнули через несколько ступеней в своей служебной карьере, добившись результатов в работе в России.
Например, Эрик Бриссе, по профессии специалист по дрожжевому производству. Он согласился поехать в Курган, за Уральский хребет, из Франции. Сейчас он президент самарского «Электрощита» (входит в Schneider Electric), где у него 10 тысяч сотрудников.
Другой яркий пример — Паскаль Клеман. Он в Россию приехал с рюкзаком и палкой. В России он основал холдинг дистанционной торговли — «ППЕ групп», куда входил и всем известный Ozon.ru. Сейчас Паскаль построил огромный спа-комплекс в Плесе на Волге, где будут предлагаться оздоровительные процедуры, вложив в него несколько десятков миллионов евро. Там он возродил часовню, шаляпинский домик».
О безопасности
«После гибели Кристофа де Маржери, его преемник на посту главы Total требует летать только засветло. Несмотря на дурацкие разговоры по поводу заговора, все понимают, что это нелепый несчастный случай, который мог произойти где угодно. Французов подкупило то, как искренне отреагировали в России на гибель Маржери.
Мне уже перестали задавать вопросы по поводу телохранителей, как это было лет десять назад. Сейчас люди понимают, что в путинской модели силового государства не может быть беспредела на улицах. Что пугает французов, так это газетные статьи о коррупции. Мой ответ в таких случаях: коррупция — это дорога с двусторонним движением. Я советую: у вас больше будет проблем, если вы согласитесь дать взятку, чем если вы откажитесь. Но образ коррумпированной России по-прежнему в ходу».
О поездках в Россию
«Я много думал о туризме в России. Мы часто ездим по регионам, и везде нам рассказывают — какой у них уникальный туристический потенциал. Соответственно, кто-то собирается открывать тематические парки, кто-то восстанавливает советские здравницы. Но на самом деле есть совсем немного привлекательных для туристов регионов, не требующих раскрутки даже при отсутствии хорошей инфраструктуры. Это Байкал и Камчатка. Я был там недавно — нетронутая природа, уникальные вулканы, медведи, омуль, прозрачная вода. Нет при этом ни одной нормальной гостиницы. Максимум 2-3 звезды, типичная «дежурная по этажу», стирка белья по килограммам. Во Владивостоке «Хайятт» как стоял, так и стоит недостроенный.
Зато мне на Байкале показывали, какие коттеджные поселки там строят китайцы — своего рода теневые инвестиции. Китайцы ежегодно привозят на Байкал полмиллиона соотечественников. На втором месте идут корейцы, а европейцев – считанные десятки процентов.
Сейчас Россия не является туристической страной, что бы ни говорили официально. Решение этой проблемы — политическая задача. Ведь у тех французов, которые попадают сюда, полностью меняется восприятие страны».
О французской кухне
«Мне кажется, что последние 10-15 лет Франция слишком лениво экспортировала свою высокую кухню, делала это с неким снобизмом. Этим объясняется почему в Москве столько ресторанов итальянской кухни и почти нет французской. В итоге сложился стереотип, что французская кухня — это треугольные тарелки, разноцветные муссы и все очень дорого. И это и мое мнение тоже — ну не может бутылка божоле стоить две тысячи рублей! С одной стороны, отели и рестораны в РФ заинтересованы в поварах из Франции и приглашают звезд высокой кухни. С другой стороны, французских инвестиций в ресторанный бизнес совершенно недостаточно. А итальянцы нашли для своей кухни приемлемое соотношение цены и качества.
Однако в самой Франции сейчас происходят интересные процессы — идет возрождение консервативной «буржуазной» кухни, соответственно, отказ от мишленовской системы звезд, открываются «гастро-брассери́» с нормальным уровнем цен за традиционную кухню. Но до России эта тенденция еще не дошла».
О русских инвестициях по Францию
«Франция не является, как Штаты, землей возможностей, где каждый приезжий эмигрант может рассчитывать на успех. Но русский всегда может рассчитывать стать крупным инвестором, как Андрей Филатов F 109, уже завоевавший признание во французском сообществе виноделов со своим амбициозным и даже несколько революционным проектом в Бордо, когда он изменил традиционную форму бутылки и стал на этикетках французских вин изображать картины русских художников, или Дмитрий Рыболовлев F 15 в Монако».
О своей работе в России
«Я работаю на своей должности десять лет. Когда я пришел, нас было три сотрудника и один стажер, в палату входило порядка ста компаний. Сегодня у нас шестьдесят сотрудников, мы входим в первую пятерку зарубежных палат Франции. Компаний-членов — 450. Есть и свой аналитический центр «Обсерво», который еженедельно готовит обзоры, проводит семинары. Действует Экономический совет под эгидой представителей крупнейших компаний двух стран – Геннадия Тимченко и Патрика Пуянне. Как и наши немецкие конкуренты-коллеги мы имеем доступ к президенту РФ, раз в год приходим к нему на встречу, на которую специально прилетают главы более десятка крупнейших французских компаний из Парижа. Там обсуждаются те вопросы, которые не могут быть решены нижестоящими чиновниками.
У Франко-российской торгово-промышленной палаты в последние годы очень четкая и ясная позиция против санкций. Мы считаем, что санкции не должны применяться к бизнесу. Бизнес — это канал для диалога в условиях, когда сожжены политические мосты. И если уж говорить о демократии и правах человека, то такие компании, как Росбанк, «Ашан» или «Renault-АвтоВАЗ», помогают укрепить тот средний класс, из которого вырастает демократия.
Моя миссия заключается в том, что укрепить позиции французского бизнеса в России, развивать его вложения в эту страну и способствовать старту российских инвестиций во Францию. Ведь она до сих пор не воспринимается как серьезная страна российским бизнесом, а скорее, как страна для отдыха и развлечений. Но нам хотелось бы изменить это восприятие».