«Дворец Путина» он же «апарт-отель Ротенберга» — наверное, самый обсуждаемый в мире объект недвижимости в 2021 году. Находится он в непосредственной близости от некогда тихого села Прасковеевка на Черноморском побережье. В хуторе с населением в 300 человек о том, что на мысе строится «Путинка», знают давно — многие селяне работали и работают на стройке. Специальный корреспондент «Новой газеты» Илья Азар съездил в Прасковеевку и под неусыпным контролем местной ФСБ поговорил с местными жителями о том, как за последние годы изменилась их жизнь.
Несмотря на сбивающие с ног порывы февральского ветра, несколько туристов бредут по берегу Черного моря к скале «Парус». Одна из самых популярных достопримечательностей в окрестностях Геленджика торчит из воды прямо у кромки галечного пляжа в Прасковеевке.
Берег моря пока что открыт для всех желающих — летом на пляже работает сомнительного вида шашлычная с выцветшими надписями «кальян-зал» и «комплексные обеды». Но пройти в противоположную от «Паруса» сторону по гальке уже нельзя — пляж тянется прямо до мыса, на котором стоит самая известная в России дача. Поэтому-то проход по пляжу перекрыт высоким забором, а прямо у воды за высокими кирпичными стенами виднеются здания Погранслужбы.
На выходе с пляжа у бетонных блоков нас уже ждут три пограничника в камуфляжной форме и один — в штатском.
Последний ростом, прической и манерой речи чем-то напоминает Владимира Путина. Он требует показать документы и удалить фотографии
небольшого причала, который выдается в море прямо рядом с забором. Сотрудник ФСБ объясняет свои требования необходимостью соблюдать «режим пограничной зоны» и отказывается слушать какие-либо возражения (хотя пограничной зоной на Черноморском побережье считается только зона, прилегающая к Абхазии).
«Если бы у вас никто не проверял документы, вы бы, наоборот, должны были подумать о том, где же правоохранительные органы, где органы безопасности. Мы всех фильтруем, проверяем, но у людей от этого хуже настроение не становится. Мы антирекламой не занимаемся», — пытается успокоить меня пограничник в штатском. Добившись удаления снимков причала с «зеркалки», пограничники почему-то не обращают никакого внимания на наши мобильные телефоны.
Для представителя ФСБ мужчина в штатском довольно разговорчив. Выслушав наши ремарки о том, что туристам летом едва ли понравятся проверка документов и удаление фотографий, он пускается в объяснения:
«Из 100 доброжелательных граждан сюда приезжает один не просто отдохнуть, а собрать информацию для зарубежных стран.
Или он планирует здесь летом что-нибудь сделать. Приезжают и иностранные журналисты, например, из "Би-би-си". Вы думаете, они не делятся со своими коллегами из-за границы?»
Фээсбэшник через запятую называет в качестве возможных пляжных вредителей террористов и оппозиционеров: «Вы не знаете, как террористические акты готовятся? Как оппозиция работает? Я пытаюсь вам и гостайну не выдать, и объяснить, что контроль тут не просто так. Я не скрываю этот дворец и не говорю «ай-яй-яй, туда не ходи», но сюда приезжают люди, которые направлены совершенно радикально (видимо, имеются в виду сотрудники ФБК*, вооруженные коптером. — Ред.). Воспринимайте это как свою собственную безопасность и не думайте, что мы такие плохие дяди, топим за Путина», — говорит он.
— А что — нет? — удивляюсь я.
— Я отношусь ко всему этому нейтрально. Я служу и делаю свою работу, стараюсь делать ее правильно и на совесть, чтобы про меня потом плохо не думали. У каждого к нам свое отношение, переубеждать вас не собираюсь. Больше не отвлекаю, спасибо, до свидания, — говорит он, видимо зная, что мы еще встретимся.
Село федерального значения
Дорога в Прасковеевку из Геленджика не только местного значения, но и тупиковая, однако по своему качеству ничем не уступает федеральной трассе «Дон» и поддерживается в идеальном состоянии. А 20 лет назад у меня была «копейка», и я когда с Дивноморского выезжал [на грунтовку до Прасковеевки], то сразу пиво открывал, а теперь тут вовсю менты ездят, и мы лишены этого кайфа», — с грустью рассказывает бывший староста Прасковеевки Олег Цыганов.
Пока едешь по серпантину через красивый и зимой сосновый лес в сторону моря, представляешь себя в Италии, чуть ли не на курортах побережья Амальфи. Вот только у моря ты оказываешься все равно в России, в ее суровой действительности.
Вплоть до начала 2000-х годов Прасковеевка была тихим хутором, местные жители занимались сельским хозяйством — пасли скот, охотились, рыбачили и отдыхали на море, делали вино. Проживают в хуторе несколько сот человек (по данным переписи 2010-го года — 315), а вся нехитрая социальная жизнь села сосредоточена на центральной Морской улице и небольшой площади у Предтеченской церкви.
Отсюда до пляжа примерно 6 километров — ниже села находятся дачи, в основном превращенные в гостевые дома разных размеров и этажности. «Это что-то типа местного дачного кооператива «Озеро». Этих гостиниц тут не было и не должно быть, максимум дачные домики, которые только и разрешены», — говорит Василий (имя по просьбе собеседника изменено), который работает в службе клининга и периодически бывает во Дворце.
Еще ближе к морю — «личная» электростанция, виноградники, потом так называемый «Ноль» (въезд на территорию Дворца), около которого прямо на обочинах дороги днем стоят десятки пустых машин, принадлежащих тем, кто работает на объекте. Цыганов вспоминает, что однажды весь «Ноль» был заставлен итальянскими елками 20 метров длиной, которые потом поставили в английском парке у Дворца.
Дальше по дороге — склад стройматериалов, пограничная застава (намного больше центрального отделения в Геленджике), несколько магазинчиков и кафешек для приезжающих отдохнуть на пляже. Территория Дворца недавно расширилась, рассказывает Василий:
еще недавно «путинский забор», окружающий территорию Дворца, проходил по границе Прасковеевки, но в прошлом году продвинулся вглубь, и за ним оказались почти все объекты нижней части села, включая базы отдыха и виноградники.
Ветер перемен в Прасковеевке, по словам местного жителя Виктора, впервые задул где-то в конце 90-х годов: «Жена главы Главленавтотранса училась вместе с Людмилой Путиной. Тот расхвалил эти места, [женщины] облетели все на вертолете. Путиной понравилось, и она оформила на себя», — рассказывает он. Впрочем, подтверждений этих слов нам не удалось найти.
С Виктором мы общаемся у одноэтажного здания сельской администрации, рядом с которой раз в неделю паркует свою машину понтийский грек (на Черноморском побережье России их всегда было много) Владимир. В Прасковеевку он привозит с рынка в Геленджике овощи и фрукты, купить которые и обменяться новостями выползают все сельские старожилы. Подходит сюда и еще один Виктор с извинениями за опоздание. «Это главный осеменитель Прасковеевки!» — представляет его тезка, а «осеменитель» смущается.
— А вы откуда знаете про Путину? — возвращаюсь я к разговору.
— Я знаю, потому что живу тут с 1977 года! Директор мне сам рассказывал, — отвечает он и добавляет, что тоже пытался устроиться работать на стройку, но его не взяли из-за возраста.
— И что думаете про Дворец?
— Что я могу думать? Дурдом! Берег загородили, а там был пляж для местных, самый экологически чистый, мы там купались, водку пили, прямо в воде в штиль ставили столик и гудели. Самая лучшая рыбалка была на Молокановом мысе (туда же, по словам Василия, любили приезжать с палатками «дикари» со всей страны. — Ред.), я там таких крабов брал, — говорит он мечтательно и разводит ладони почти на уровень плеч.
С недавних пор лишились местные жители и полноценной охоты. «В Темной щели самое охотничье место было — там загоняешь зверя, и ему некуда деваться, он выходит на все «застрелы». Мы всегда охотились, это наша пища, а сейчас мы вообще в лес не можем выйти — сразу появляется егерь и говорит, что это частная собственность», — говорит с досадой житель Прасковеевки.
Недоволен он и новыми соседями — гастарбайтерами, которых селят в гостевые дома в СНТ «Прасковеевка», расположенном между селом и морем. Днем тут никого не видно (все работают на объекте), но на внешней галерее самой большой гостиницы стоит набитая окурками банка.
Из-за большого числа приезжих рабочих привычное спокойствие течение жизни в Прасковеевке все чаще нарушается. «Вот года два-три назад один рабочий выпил, ограбил хату, хозяйку привязал к стулу скотчем, и она сутки так просидела. Менты его искали, все тут перевернули, но найти их не смогли. Зато им под руку попались ребята, которые во дворе одного дома сидели. Говорят, даже не выпивали. Налетели [полицейские] на них, добивались признания и так отметелили, что они кровью плевались», — рассказывает Виктор типично кубанскую историю, где полиция выглядит не лучше преступников.
Виктор, в отличие от многих жителей Геленджика и окрестностей, политики не сторонится и делится со мной идеей, как улучшить избирательную систему в России: «У каждого бюллетеня же есть номер, и когда я прихожу голосовать, то должен его запомнить, а после выборов в газете пусть печатают, какие номера как проголосовали. Мой номер никто не знает, они же в разномастку выдаются, поэтому если я недоволен [увиденным], то напишу в прокуратуру заявление, а они проведут расследование». Поделившись своим предложением, Виктор садится на свой старый голубой мотоцикл с прицепом.
— Так у вас Путин рядом живет — идите и предложите ему, — шучу я.
— Ему это не нужно! Ему нужно наоборот все, как вы не поймете! — отвечает Виктор. Перед тем как уехать домой с мешком картошки, он грустно шутит:
«На 7 лет наговорил, наверное, но зато там кормят и порядок».
Все жители Прасковеевки, с которыми мне удалось поговорить, называют два преимущества от появления рядом «дачи Путина»: в село провели газ и наладили электричество. Но главный минус многим кажется весомее: жизнь на хуторе становится все менее свободной.
Коровы здесь больше не живут
От сельскохозяйственного рая в Прасковеевке ничего не осталось — все пастбища и полянки застроены. Во всем хуторе скотину держат теперь только два человека, и оба намерены от нее избавиться. У казака Алексея Александрова по участку бегают курицы, в загоне стоят козы да бык с коровой. На заборе висит объявление о продаже молока и сыра. «Когда я сюда приехал из-под Краснодара, скот еще по улицам бродил, но цивилизация подходит и отодвигает народ. Все земли раскупили или в аренду взяли. Я-то хотел бы держать штук 10 коров, но выпаса нет, значит, продам [участок] и переберусь туда, где есть место», — рассуждает он.
— Из-за Путина людей тут стало больше?
— Все к правительству поближе лезут, но сюда и до Путина люди начали подтягиваться — место экологически чистое, спокойно, заводов нет, пляж, — отвечает Александров, который раньше занимался бизнесом («мешок денег в доме стоял»), а в Прасковеевку подтянулся после двух инсультов.
Александров — «патриот своей отчизны», поэтому неудобства из-за «дачи Путина» и давление местной администрации из-за свиней его беспокоят куда меньше, чем менталитет жителей зарубежных стран. «Нас никто не угнетает, на стоянку у пляжа мы заезжаем бесплатно, хотя то, что полпляжа откусили «фейсы», — это нехорошо. Я ничего в этой жизни не просил и не кланялся, просто дайте жить, а заграница мне не нужна! Мы, русские, по-другому живем — мы народ непобедимый, мы сколько раз мир спасали. А они лицемеры! Мы ту же Болгарию освобождали, а они наши могилы похабят теперь», — неожиданно сворачивает на популярную у федеральных телеканалов тему Александров.
— Там согласны, что русские их освободили, но недовольны, что потом оккупировали.
— Они должны отработать за то, что их освободили. Я никому не верю там, за границей, а вообще главная ценность жизни — это здоровье. Ну и войны, чтобы не было, а у детей все было благополучно.
Хотя Александров признает, что чиновники могли бы побольше заботиться о народе и пенсию ему как ветерану труда платить больше 13 тысяч, свою любовь к родине он доказал делом. Пока мы пьем парное козье молоко на его кухне, Александров с гордостью демонстрирует нам грамоту Совета министров Крыма с благодарностью за смелость и мужество и неоценимый вклад в обеспечение правопорядка и безопасности жителей и гостей автономной республики.
Казаков-добровольцев из Геленджикского района в феврале 2014 года уехало два автобуса. Выгрузили Александрова с товарищами на Турецком валу около поста ГАИ, который спешно укрепляли мешками с глиной двенадцать «беркутовцев». «У них зажигательные бутылочки были и помповики. Два дня было нехороших: приехал зам главнокомандующего флота и сказал, что на той стороне стоят 500 десантников, танки и БТР, и если пойдут вперед, то оружие придется добывать в бою. Но с той стороны подъехал только автобус с отморозками, они были явно накачаны чем-то, ну конкретно наркоши, чем-то заряженные. «Беркут» им сказал: «Как только заезжаете, мы вас будем жечь, как вы нас жгли», — вспоминает Александров.
— Не рискнули?
— Нет! А тем, кто туда ехал, мы сказали передать, что заднюю мы включать не будем. Если хотят жертв, чтобы русский русского уничтожал, то что [поделать], но для нас вы — братья, такие же славяне, как и мы. Как это — Русь с Киева началась, и она не Русь? Абсурд! — возмущается фермер из Прасковеевки, пока мы допиваем молоко.
Главный сельскохозяйственный конкурент Александрова — пенсионерка Ольга, которую мы встречаем на дороге сразу с семью коровами, говорить про соседство с дворцом отказывается. «Пасти негде, травы практически нет, приходится покупать сено. Выставила коров уже на продажу, — жалуется она. — А в политику я стараюсь не лезть. Когда-то [на мысе Идокопас] мои коровы паслись, но теперь уже нельзя».
Субподряд на «Путинке»
У многих жителей Прасковеевки есть свои истории о том, что происходит «на Путинке», как они называют территорию Дворца. Бывший староста Цыганов рассказывает, что был на стройке, возил туда лес, еще когда строили дорогу. «Когда стали плато чистить [от деревьев], то нашли римскую заставу и жертвенник, уничтожили их без раскопок, а когда дорогу пробивали, то уперлись в [реликтовый] можжевельник, который выпилили и увезли в Москву, — говорит бывший староста. — Да и когда электричество тянули, они за одну зиму все выпилили, чтобы никто возмущался. Для этого они специально и лесничество упразднили — у нас в деревне было два лесника, и в каждой деревне было так, а теперь на всю огромную территорию один лесник».
По словам Цыганова, в середине 2000-х территорию будущего Дворца впервые огородили забором, на котором было написано про детский оздоровительный лагерь при администрации президента. «Все говорят, что на Путинке» работают, хотя, насколько я знаю, он тут один раз был. Тогда автобусы с рабочими все приехали [вниз к морю], и два дня «наверх» никто не поднимался», — рассказывает бывший староста.
Местные внимательно следят за тем, когда кто-то приезжает в Дворец (происходит это, по их словам, довольно часто), но кто именно бывает там, точно никто не знает.
«Этим летом рассказывали, что приезжали сразу 10 джипов — гелендвагены и крузаки. Как-то раз на трех вертолетах часа на четыре прилетал кто-то. Может, денег привезли», —
говорит Цыганов. По словам местных жителей, работает во Дворце примерно 1500 человек, и каждый получает около 40 тысяч, а платят наличными.
«Тут какая система: проходишь проверку ФСО и месяц работаешь бесплатно. Платят тебе только во второй месяц, но у многих нервы сдают, они начинают бухать, и их до первой зарплаты выгоняют. А кто-то сразу не выдерживает — работать надо с 7 утра до 7 вечера шесть дней в неделю, — рассказывает Цыганов и добавляет: — Мне вот на хрен нужно так фигачить за 40 тысяч».
Работают на самой известной (после разве что Крымского моста) стройке в стране не какие-то элитные русские рабочие, а все подряд — как и везде в России. «Они набирают много рабочих через субподряды, а потом уже идет отсев. Кого тут только не было! Югославы были, дагестанцы были, хохлы были, узбеки, таджики», — говорит Цыганов.
«Они заказывают все в Италии, а делает в итоге какой-то таджик — просто распиливают по пути все бабки, — говорит Василий. — И все это строительство такое, понимаете? Изначально при [предполагаемом бывшем зяте Путина бизнесмене Кирилле] Шамалове они еще планировали делать качественную резиденцию и реально дорогое строительство, но со временем все превратилось в гонку к Олимпиаде в Сочи».
О качестве строительства он рассказывает такую историю:
«Однажды при мне от Дворца вдруг отвалился балкон и рухнул на землю. Причем за день до приезда Путина.
Потом заново сделали, а тогда Путин туда, где не было балкона, просто не ходил».
— А откуда вы знаете, куда ходил или не ходил Путин?
— Так фэсэошники проверяют в первую очередь те места, куда он пойдет, то есть по их действиям можно понять, где именно будет Путин. Да и работали мы не везде. Куда-то мне говорили не ходить, потому что он, мол, туда не сунется, а где барбекюшница стоит, сказали обязательно чистить.
Большинство рабочих днем находятся на стройке, а те, кто оказывается в селе, общаться не желают. «Да, работаю на объекте, но комментариев не дам, так как подписал подписку о неразглашении», — самый распространенный ответ. Но на Морской улице в середине дня я встречаю мужчину в грязной рабочей одежде с семенящим рядом черным псом. Это Гамлет, азербайджанский армянин из Ставрополя. Он работал плотником-бетонщиком «на Путинке», а именно — внизу, где построены стрельбище и две вертолетные площадки. Со стройки его уволили и, по его словам, заплатили из обещанных 45 тысяч лишь малую часть.
— В суд не обращались?
— Да куда там, они тут местные все, а я залетный, ночью вывезут, привяжут к дереву, и шакалы съедят.
Василий рассказывает, что однажды подсчитал, что за день на объекте наработал на 18 тысяч рублей, но ему ответили, что обычный рабочий за день не может заработать больше 2 или максимум 4 тысяч рублей. «То есть при миллиардах, вложенных в стройку, они жопили каждую копейку», — возмущается он.
Про Дворец Гамлет разговаривать явно не хочет, все больше жалуется на жизнь. Сейчас он обретается в Прасковеевке где придется, зарабатывает по 500 рублей за разовую работу — «раскидывает землю за магазином», но мечтает заработать, чтобы вернуться домой к родившейся недавно внучке не с пустыми руками. Впрочем, пока что ему грозит задержаться в Краснодарском крае надолго. «У меня тут такая делюга. Мы сидели после Нового года, бухали, а нас забрали менты, четверых отпустили, а мне говорят выбирать: или подтянут наркоманов, чтобы дать мне 228-ю статью, или надо признаться, что я украл с одного двора в Прасковеевке металл. А вся деревня знает, что его взяли цыгане, которые тут на «Газели» ездили. Но суд-то, понятно, поверит ментам, а не мне», — рассказывает Гамлет. По его словам, его пока оставили на свободе, чтобы «он мог денег заработать и не заезжать на зону как бич», но в феврале обещали «закрыть».
Я прерываю следующую историю Гамлета о том, как в одном из домов Прасковеевки, где он выпивал, прямо при нем умер человек, и прошу поподробнее рассказать про строительство, но собеседник моментально сворачивает беседу: «Илюха, давай, доброго дня».
Шест и клининг
Сотрудник службы клининга Василий часто бывал на территории Дворца, в том числе и внутри. По его мнению, Путин приезжал во Дворец минимум четырежды: «Перед визитом, как его называют, шефа, за несколько часов мы должны были все сдать, а после нас уже проходили собаки, проверяя на взрывчатку», — рассказывает он. На Алексея Навального Василий будто бы даже обижен за то, что в знаменитом фильме не все детали переданы точно.
Василий утверждает, что хоккейный стадион до 2016 года находился в здании, которое сейчас переделано в оранжерею. «Коробка была на уровне земли, а сверху ее покрывал стеклянный купол. Держали его специальные деревянные столбы по периметру.
На втором этаже были комнаты для совещаний — со стеклянной крышей с жалюзи. Одна совещательная комната была в японском стиле, а другая — в венецианском», — рассказывает Василий.
Сейчас купол, по словам рабочего, уже сняли, столбы убрали (о чем рассказывает и Цыганов), а хоккейную коробку перенесли под землю, как и говорится в фильме Навального.
Василий утверждает, что казино и «кальянная» с шестом для стриптиза никогда не находились во дворце. «Видимо, так собирались сделать [изначально], но приехал Путин первый раз, и изначальный план итальянского архитектора изменили», — говорит специалист по клинингу. По его словам, пианино, комната с игральными столами и темный зал с шестом находились (а может, до сих пор находятся) на втором этаже бывшего ледового дворца. «Туда заходишь, и там такая интимная обстановка, но выглядит совершенно не так, как [в 3D-реконструкции] у товарища Навального.
Игры все собраны были в том здании: поиграли в хоккей, потом расслабились — поиграли в карты, посмотрели стриптиз, переговоры провели», — говорит он.
— Фотографий у вас, конечно, не осталось?
— Их и не может быть. Тех таджиков, которые фотографировали при строительстве, поймали и как следует надрючили. И больше никто не хочет. Без связи там быть нельзя, но телефон должен быть без камеры.
Василий рассказывает много интересного про устройство Дворца — что туалет для рабочих на огромной территории всего один, что скульптуры, которые стоят в парке, как будто вырезались из мрамора болгаркой: «Например, там стоит Геракл, раздирающий пасть льву, и его будто по одной фотографии делали. С передней стороны все нормально, а сзади скульптор как будто не смог скомпоновать плечо со спиной нормально и сделал огромное третье плечо».
Тем, что происходит в Прасковеевке и окрестностях из-за Дворца, Василий недоволен: «Нашим детям уже гулять негде. Раньше можно было по тропинке по бугоркам вдоль берега от Геленджика до Архипо-Осиповки спокойно пройти. Сейчас нельзя.
А главное, что Путин забрал общественное достояние — пляж, а также вырубил реликтовый лес и охотничьи угодья, которыми испокон веков пользовались местные, закрыл».
С плесенью, поразившей первый этаж Дворца, повезло, говорит Василий. «Они же теперь могут пригласить телевидение показать, что тут стройка, и никогда ничего не было. Но пользоваться Путину уже не удастся Дворцом, пока он президент. Спасибо Навальному. Он просто отжал, получается, нормальный такой кусок у Путина на это время», — улыбается специалист по клинингу.
Хата с краю
Во дворе дома Цыганова, где мы пьем свежесваренный кофе, стоит запыленный велотренажер. «Это я жене купил. Спрашиваю: «Ну ты хоть до моря на нем доехала?» А она отвечает: «Да не, примерно до МЧС», — смеется бывший староста. Недавно в селе действительно построили двухэтажную часть МЧС — с башенкой и большим информационным экраном, на котором в феврале показывают январскую дату. Местные говорят, что задача части — обслуживать Дворец, и действительно, в таком маленьком селе часть МЧС таких размеров смотрится просто нелепо.
Вообще достопримечательностей в Прасковеевке немного. Небольшой храм работает только по выходным — настоятель отвечает по телефону, что живет в Геленджике. В местном клубе с пианино и библиотекой с очень скудным выбором книг на вопрос о даче Путина и о предпочтениях читателей отвечают:
«Мы живем отлично, а от дачи нам ни холодно, ни жарко, но руководство запретило что-нибудь комментировать, поэтому ничем не могу вам помочь».
Зато на 300 жителей в селе есть аж три магазина — продуктовый «Ирина», хозяйственный «Кристалл», а недавно открылся еще и супермаркет «Диана». «Раньше и один магазин было невыгодно держать, а теперь тут два. Оба держат греки, они плачутся, что плохо [живется], но работают же!» — комментирует Цыганов.
В доме, где он живет, раньше была школа (сейчас детей возят на автобусе в Дивноморское). Рабочий, с которым Цыганов перед моим приходом мастерили стол, собирается домой и просит «на дорожку» налить стакан водки. Когда он уходит, бывший староста рассказывает, что от соседства с Путиным видит как минусы — «раньше улица такая тихая была, а теперь в 7 утра автобусы возят рабочих, что мне на фиг не надо», так и плюсы: «Я, когда старостой был, у нас была свалка, и я постоянно просил то Озерова, то Хрестина (мэры Геленджика. — Ред.) убрать ее, но они мне отвечали постоянно, что все по закону. А как Путин поселился, так ее сразу засыпали пятиметровым слоем».
— А как вы к Путину относитесь вообще? — спрашиваю его.
— Абсолютно нормально. Я человек ленивый, мне хватает чуть-чуть для жизни, я всем доволен, и у меня к Путину нет претензий. А есть люди жадные до денег, и если пытаться куда-то пробиться, а тебе палки везде ставят, то такие, конечно, будут против, — говорит Цыганов.
Бывший староста рассказывает, что достраивает в другом селе гостиницу, за счет которой собирается жить на пенсии. «Путинская это дача или не путинская, мне до фонаря, я туда не касаюсь, меня там никто не кинул, я там [в свое время] заработал», — говорит Цыганов.
— А зачем вообще Путину такая резиденция?
— Мое мнение, что она ему на хрен не нужна, за такие деньги строить и содержать, чтобы один раз туда прилететь? Мне сын говорил, что против Путина, звал даже по селу 31 января ходить — менты в тот день вдоль трассы везде стояли, — но 90% Прасковеевки за Путина, особенно та половина, что там работает. Недовольных я звал с вами побеседовать, но никто не захотел, активистов у нас нет, — рассказывает Цыганов. Отказался и нынешний староста Прасковеевки.
При всем своем пофигизме Цыганов тоже жалуется на то, что пограничники перекрыли море. «Хотя Путин сказал, что никто не имеет права загородить море, сука, левую сторону всю загородили. И то, что везде лес закрыли, и теперь все пожрали [расплодившиеся в отсутствие охотников] кабаны — [плохо], но
мне, сидящему под навесом, неинтересно, кто на кого переписал какие миллиарды, мне с друзьями интересно на мангале мясо пожарить.
— Но все это должно вас раздражать, — удивляюсь я.
— Надо единомышленников взять и идти возражать или в одиночный пикет встать? — смеется Цыганов. — Мне все по фигу, я пофигист просто.
Вечером в наш первый день в Прасковеевке Цыганов отвел меня к Леониду Больбату, еще одному коренному жителю села. Тут-то я первый раз и заметил слежку — на обочине метрах в 50 от дома Цыганова стоял черный УАЗ «Патриот», внутри которого за рулем дремал пограничник.
Сам Больбат оказался общительным 63-летним казаком, который после бурной жизни в большом мире вернулся в родное село и разъезжает по нему на машине с надписями «Казачий патруль». «Фотографом на пляже восемь лет работал в Дивноморске, делал неповторимые фотографии — солнце в ладошке и закат, в море заходил, чтобы морская гладь была на фото. Дальнобойщиком 30 лет работал, на такси — 10 лет. Тут начал заниматься джипингом, но сейчас все везде перекрыли, и людей, которые ко мне приезжают отдохнуть, некуда везти теперь», — говорит он.
Больбату домой привозит туристов сын, а пенсионер их развлекает. «Я сюрприз делаю: пока жарю шашлыки, говорю, что сейчас придет местный музыкант, делаю вид, что звоню ему по телефону, но тот не может прийти, потому что нажрался. Я сам пою с молодости, раньше в кабаке старый шансон пел, поэтому достаю аппаратуру и говорю: «Сейчас спою две-три песни, если понравится — продолжим вечер, а если нет — закидайте помидорами из шашлыка». После пары песен они говорят, что мне надо не в деревне жить, а на сцене выступать, и уезжают от меня в экстазе», — рассказывает он.
Шансонье не сомневается, что дача на Идокопасе принадлежит Путину: «Это его дача, там же местные работают, знают. Меня обижает одно. Если ты президент, то скажи: «Почему я не имею право иметь [такую резиденцию], но как уйду, все достанется России». Мое мнение, что он хочет, чтобы на пенсии она у него осталась, поэтому взял Ротенберга, чтобы он пока сказал, что это его, а потом ему все отписал.
Мне стыдно, что он как девочка начинает ломаться: «Это не мое, я вам клянусь, у меня только «Запорожец» в Питере от отца остался». Это сказки венского леса!»
— А кто-то ведь верит!
— Да я когда телевизор смотрел, хотелось его разбить — блевотину такую несут… Местным ничего не надо, гостиницы строят, кто сюда приехал, а про то, что три ущелья закрыли и некуда за грибами съездить или за дровами, все бояться говорить, молчат в тряпочку. Моя хата с краю, ничего не знаю, — рассуждает Больбат. — Путин, видимо, ждал, пока вымрут местные аборигены, потому что был бы мой отец живой, он бы первый туда пошел с вилами. Крестьяне же всегда бунтовали против помещиков.
Он уверен, что рано или поздно пляж закроют: «Там же стрельбище сделали. Вот скоро поранят кого-то [из туристов] и закроют проход, чтобы местные не смотрели, как жируют наши новые русские». Больбат показывает мне старый дом, в котором, по его словам, снимался эпизод из сериала «Ищейка-2», и наливает полусладкого домашнего вина, которое делает его брат. На участок заходит его 78-летняя тетя Зоя, самая возрастная из коренных жителей Прасковеевки.
— Любите Путина? — спрашиваю ее.
— Нет, он испортился! Против народа делает все. У меня 41 год стажа, а пенсия маленькая.
— А я вообще получаю 7400 рублей, хотя пахал 45 лет. Что тогда про него говорить? — говорит Больбат и поправляется: — Вернее, 9 тысяч, я же еще алименты плачу.
— Нечего было *****вать на cтороне! — моментально реагирует Зоя. После короткой перепалки с племянником пенсионерка возвращается к теме Путина: «Мы раньше там коров пасли, это места наших предков. Надо сказать Путину, чтобы он тогда нам дань платил».
Когда я через час возвращаюсь обратно к дому Цыганова, пограничник все еще сидит в машине на том же месте, хотя уже стемнело. Как только мы отъезжаем от дома Олега к магазину, УАЗ «Патриот» переезжает туда и встает чуть подальше, но на виду.
Под защитой ФСБ
В Прасковеевке еще много старых и разваливающихся домов, хотя все больше появляется огромных особняков. «Стало модно селиться около путинской дачи, через большие бабки сюда залезают», — комментирует Василий. Но приз за самый колоритный дом в Прасковеевке все равно уходит Борису Николаевичу. Во дворе его дома стоит старая пушка, модели паровоза и БМП, а на дереве болтается повешенный с табличкой «Гитлер капут» на шее. Для любопытных прохожих Борис Николаевич, который раньше работал в Германии переводчиком, выставил большие стенды со злободневными стихами собственного сочинения: «Вот так номер, вот те раз! Дональд спущен в унитаз! Новый дед на нем в венце, радость детства на лице» или «Тошнотворен натощак запах из гнезда Собчак. Вопила дочь: «За Русь усрусь, коль президентом обернусь».
Разговаривать со мной Борис Николаевич отказался — через Цыганова по телефону предложил зайти в гости летом, но в свой второй день в Прасковеевке мы решаем еще раз попытать удачу и позвонить в звонок на заборе. Когда мы с фотографом идем вниз по Морской улице,
я вдруг замечаю на другой стороне дороги пограничника в штатском, который накануне объяснял мне, что надо защищать пляж Прасковеевки от радикалов и террористов. Он делает вид, что разговаривает по телефону,
и следующие 15 минут идет за нами на расстоянии 50 метров. Когда мы останавливаемся, останавливается и он.
Поняв, что Борис Николаевич из дома не выйдет, я поворачиваюсь назад и иду в сторону фээсбэшника, но он прыгает во вчерашний (или аналогичный) черный «Патриот», на котором уезжает в сторону погранзаставы.
Тут же на дороге появляется «осеменитель» Виктор, с которым мы утром разговаривали у овощной палатки. Я спрашиваю у него, не знает ли он молодого человека, который только что уехал на черном джипе, но Виктор уверяет, что видел его в первый раз. Он рассказывает мне, что с Борисом Николаевичем не общается, хоть и живет в соседнем доме. «Шизофрения у него, ему поэтому тут и посоветовали поселиться еще в 90-х. Я-то не знал, что он шизофреник, когда он однажды ни с того ни с сего ударил мою жену, которая из-за этого потеряла грудное молоко. За это я его побил немножко, а мне потом лейтенант и участковый говорит: «Виктор, у соседа твоего два высших образования, он в Германии работал переводчиком, а ты простой шофер, так что мы ему верим больше, чем тебе». После этого я его еще раз избил», — рассказал Виктор, которому после второго раза дали год условно из-за четверых несовершеннолетних детей.
Тут у Виктора звонит телефон, а поскольку он плохо слышит и громкость у трубки поставлена на максимум, из нее отчетливо слышен голос пограничника в штатском: «Ну что, куда они пошли?»
— Да туда, в поселок, они где-то здесь еще, а я домой пошел, — бубнит Виктор, отходя от меня подальше. Закончив разговор, он возвращается, говоря как будто самому себе: «Ну как так? Страна одна, а между собой воюем. Сами себе врагов наживаем. Вы себе, они себе».
— Кто звонил-то? — спрашиваю я.
— Фээсбэшник, — признается Виктор.
— А говорили, что не знаете его! — укоряю его я.
— Я его только вот узнал, он у меня номер телефона взял. Спрашивал про вас.
— Ну это же смешно!
— Да, конечно, очень. Но вот так получается, что вы за мной следите, а я за вами, получается. Я с заставой очень дружу с советских времен, друзья же везде должны быть, — виновато объясняет Виктор, а когда неподалеку от нас снова останавливается черный «Патриот» (уже с другим пограничником за рулем), уходит домой, а на прощание шутит: «Зайду, пожалуй, в магазин и куплю себе мыло и веревку».
Мы проходим мимо джипа, выходим из Прасковеевки в сторону дач. Как только мы заворачиваем за угол, «Патриот» стартует и меняет дислокацию, чтобы не потерять нас из виду. Еще через несколько часов, когда мы уже ждем обратный автобус до Геленджика, мимо вновь проходит старый знакомый в штатском. Я здороваюсь с ним и интересуюсь, зачем же он за нами следит. «Что вы! Я за вами не слежу. Просто село входит в мою зону ответственности, вот я тут и хожу», — объясняет сотрудник ФСБ. Попрощавшись, он сворачивает на тупиковую улицу и скрывается из виду.
* ФБК (Фонд борьбы с коррупцией) Алексея Навального включен Минюстом в список организаций, выполняющих функции иноагента.