Один из ключевых членов команды оппозиционера Алексея Навального, бывший директор по управлению и контролю активами управляющей компании консорциума «Альфа-Групп» Владимир Ашурков с конца прошлого года находится в Лондоне и на днях получил политическое убежище в Великобритании. В беседе с РБК (интервью давалось по скайпу из дома в Лондоне) он рассказал о давлении спецслужб, сотрудничестве с Михаилом Ходорковским и том, как жертвовал личные средства на работу команды Навального.
Уголовные дела и убежище
— Как вы получили политическое убежище в Великобритании?
— Я обратился за политическим убежищем в июле, и в конце прошлой недели получил извещение о том, что мое заявление было одобрено. Основной повод, который я указывал в заявлении, — это уголовное дело, возбужденное против меня и моих коллег Николая Ляскина и Константина Янкаускаса. Мне было необходимо доказать британским властям, что преследование политически мотивировано и что, если я вернусь, мне будет угрожать опасность неправомерного ареста. Сам статус беженца ограничивает человека, и прежде чем подать на убежище, я долго рассматривал варианты, которые позволили бы избежать ограничений. Дело в том, что беженец должен сдать паспорт своей страны и уже не может ездить на родину. Но в то же время статус беженца дает возможность получить вид на жительство в стране и защищает от экстрадиции, если Россия запросит ее через Интерпол.
Когда британские власти предоставляют убежище, члены семьи получают статус dependent, то есть право жить в Великобритании. Мы с Сашей (Александрина Маркво — гражданская жена Ашуркова — прим. РБК) официально не женаты, но по британским законам мы считаемся мужем и женой. После того как было заведено уголовное дело на Сашу, она тоже подала заявление на убежище, оно сейчас рассматривается.
— Вы поддерживаете связь с другими фигурантами дела?
— В большей степени мы общаемся с Николаем [Ляскиным], поскольку он под подпиской о невыезде, но не ограничен в общении, и к тому же он член центрального совета нашей партии. С Костей [Янкаускасом] мы переписываемся, но общаемся меньше, потому что он ограничен рамками домашнего ареста.
— Почему вы обратились к такой ненадежной схеме сбора средств?
— Наш юридический анализ и тогда и сейчас показывает, что сбор средств через «Яндекс.Кошелек» законов не нарушает. Перевод средств на этот кошелек — это дарение. Как мы и декларировали, собранные средства пошли на предвыборную кампанию и последующие расходы по оспариванию результатов выборов в судах. Режим использования избирательного счета не нарушался. О том, что это дело высосано из пальца, говорит в том числе то, что следствие до сих пор не может предъявить пострадавших по этому делу, хотя были опрошены десятки, а может сотни человек, которые переводили по 300 или по 500 руб. Кроме того, с Костей [Янкаускасом], хотя он находится под арестом с июня 2014 года, никаких следственных действий не проводится, ему просто время от времени продлевают домашний арест. Дело-то небольшое — три «Яндекс.Кошелька» собрали около 10 млн руб., если там что-то было, то Следственный комитет давно объявил бы об успехе расследования. Я полагаю, что основная цель этого дела была в следующем: все мы втроем хотели участвовать в выборах в Мосгордуму, поэтому власти хотели создать давление на ключевых членов команды Навального. Я, безусловно, чувствую ответственность за то, что Янкаускас находится под арестом, а Ляскин под подпиской. У меня нет чувства вины, потому что закон мы не нарушили. Наверное, если бы можно было перенестись в прошлое, мы бы не использовали этот метод сбора средств, тем более что именно этот способ не вносил критичного вклада в наш предвыборный фонд. Но предсказать, какой именно повод репрессивная машина использует для преследований, невозможно.
— Кто придумал эту акцию с публичным пожертвованием миллиона вами, Ляскиным и Янкаускасом?
— Это было коллективное решение предвыборного штаба. Времени для сбора средств у нас было не так много, мы хотели использовать по максимуму все законные механизмы.
— Как была устроена работа «Бюро 17»?
— Саша занималась организацией разных культурных мероприятий больше 15 лет, ряд проектов она делала для московских и федеральных структур. Для нас стало большой неожиданностью, что такого рода деятельность стала поводом для преследования. Например, следствие ставит в вину то, что четыре приза, за конкурс буктрейлеров, проводившийся в рамках книжного фестиваля, были заменены на десять призов меньшей стоимости, поскольку число призеров изменилось. Но тендеры выигрываются за много месяцев до проведения реальных мероприятий, всех нюансов не предусмотришь. В конце концов, если бы были какие-то нарушения, у заказчика были все возможности предъявить претензии, наложить штрафные санкции, но не инициировать уголовное дело.
— Жертвовала ли Александрина средства на деятельность Навального?
— Нет.
— Навальный баллотировался в мэры Москвы. В то же время компания Маркво заключала контракты с госструктурами. Вы не считаете, что имел место конфликт интересов?
— Нет, это смехотворно, она много лет занималась организацией важных культурных мероприятий, которые посещали десятки тысяч людей То, что я занимался политикой, никак не влияло на то, что Москве были нужны мероприятия по популяризации чтения. С юридической точки зрения здесь тоже не может быть претензий.
Уход из «Альфа-Групп» и сотрудничество с бизнесменами
— Вы публично объявили, что присоединились к Навальному, в начале 2012 года. Вы не жалеете, что оставили бизнес и занялись политикой?
— Это решение не было добровольным. Я бы с удовольствием продолжил работать в «Альфа-Групп», у меня была очень интересная работа, я сотрудничал с лучшими, наиболее профессиональными и зубастыми бизнесменами, мне это очень нравилось. Я намеревался продолжать там работать и в свободное от работы время помогать Алексею в той общественной деятельности, которой он тогда занимался. То, что мы делали, было вполне невинно: мы писали письма аудиторам госкомпаний, обращая их внимание на возможные злоупотребления, вырабатывали меры по повышению информационной прозрачности госкомпаний, повышению качества корпоративного управления. Это все вполне законно, и руководители «Альфа-Групп» и мои непосредственные начальники об этом знали.
— Что вы имеете в виду, когда говорите, что ваш уход был не добровольным?
— Тогда то, чем мы занимались с Навальным, сложно было даже назвать политикой. Но что-то изменилось в отношении моего руководства к сотрудничеству с Навальным в конце 2011 года. При этом в неформальных беседах я им говорил, что я знаю Навального и помогаю ему. Разговор с ними в январе 2012 года был такой, воспроизвожу примерно: «Есть Навальный, вокруг него сейчас большое оживление (это было после протестов 2011 года), тебя различные спецслужбы считают его ближайшим соратником. Мы не можем такого потерпеть внутри нашей группы, потому что нам с этой властью нужно иметь дело на ежедневной основе». У меня нет к ним никаких претензий, у работодателя есть право расстаться с сотрудником, если он так считает.
— Что за спецслужбы, которые, по вашим словам, докладывали вашему руководству в «Альфе» о вашем сотрудничестве с Навальным?
— У меня нет точной информации об этом, но я слышал, что это так. Но у любой крупной российской компании есть формальные и неформальные связи со спецслужбами. Я предполагаю, что руководству было передано мнение, что не стоит держать человека, который помогает Навальному.
— После вашего ухода к Навальному вы продолжили заниматься бизнесом?
— Я занимался инвестированием тех скромных сбережений, которые мне удалось накопить за годы работы в бизнесе. Это давало мне средства к существованию. Сейчас я тоже занимаюсь инвестициями. Это публичные фондовые рынки, а также небольшие сделки в области интернет-стартапов.
— Когда вы уходили в политику, был расчет на то, что за вами к оппозиции потянется бизнес?
— Это было одной из наших задач — создание новой повестки дня, поэтому мы искали союзников во всех слоях общества, прежде всего среди экономически активных людей. Одним из главных направлений было привлечение средств, для этого мы развивали краудфандинг и прямую работу с состоятельными людьми, которые могли давать фонду не 500–1000 руб., как наш средний донор, а большие суммы.
— Спустя время, вы можете сказать, что расчет оправдался?
— Безусловно, я оцениваю нашу работу по привлечению средств как успешную. У нас сейчас в фонде работает около 20 человек, на предвыборную кампанию нам удалось собрать более 100 млн руб., из которых много пожертвований дали состоятельные люди, которые давали сразу по миллиону (лимит на одного жертвователя по закону), хотя изначально, в начале предвыборной кампании, не были уверены, что соберем и 20 млн.
— Есть ли сейчас бизнесмены, которые регулярно дают пожертвования ФБК?
— Мы не раскрываем имен наших жертвователей без их согласия. Что я могу сказать без консультаций, это то, что Борис Зимин помогает фонду на ежемесячной основе.
— Сам Навальный с бизнесом встречается?
— Встречи были во время предвыборной кампании в 2013 году, а большую часть 2014 года Алексей провел под домашним арестом, поэтому это было невозможно.
— Ваши доноры из бизнеса не ушли от вас после возбуждения уголовных дел в отношении вас и Навального?
— Состав тех, кто нас поддерживает, меняется время от времени, важно то, что мы можем финансировать нашу организацию и собирать средства на крупные проекты как на предвыборную кампанию.
— У ваших доноров были проблемы из-за того, что они финансировали вашу деятельность?
— Нет, я о таком не слышал.
— Каков сейчас бюджет ФБК и Партии прогресса?
— Бюджет фонда примерно 3 млн руб. в месяц. Партия же практически не требует затрат, разве что на рассылку документов по регионам, пошлины в судах. Это гораздо меньшие траты, чем требует фонд.
— Сколько вы лично пожертвовали ФБК, Партии прогресса и пр.?
— За все время около $100 тыс.
Партия Навального и будущее оппозиции
— Мосгорсуд в понедельник подтвердил, что Партия прогресса не может участвовать в выборах. Что тогда партия будет делать?
— После вчерашнего решения суда наши возможности оспаривать отказ в регистрации в юридическом поле невелики. Мы рассматриваем варианты обращения в Конституционный суд и Европейский суд по правам человека. Мы выполнили все формальные требования Минюста, отказ в регистрации выглядит как манипулирование политической системой, тем более что по февральскому опросу наша партия пользуется большей поддержкой населения, чем парламентская «Справедливая Россия» или существующая более 20 лет «Яблоко».
— Каковы ваши функции в партии сейчас?
— Я — член центрального совета партии. Моя задача и в фонде, и в партии состоит в выработке стратегии (это программные документы и т.п.), в привлечении финансирования, в контактах с лидерами общественного мнения. Я в постоянном контакте с Алексеем и другими членами нашей команды.
— В Лондоне вы общаетесь с другими эмигрантами?
— Одна из причин, почему мы решили жить в Лондоне, это большое число русских здесь, также постоянно кто-то приезжает из России. Я тесно общаюсь с Сергеем Гуриевым, с которым мы обсуждаем обновление программы нашей партии. Время от времени я общаюсь с Евгением Чичваркиным, с Михаилом Ходорковским и людьми, которые входят в его команду. Это наши союзники.
— Вы не планируете как-то формально объединиться?
— Мы взаимодействуем и обсуждаем какие-то проекты, координируемся, с идеологической точки зрения у нас нет противоречий, но о формальном объединении речи нет.
— На ваш взгляд, почему оппозиция в России утратила право инициативы по сравнению с тем временем, когда вы в нее только пришли?
— «Право инициативы» — не вполне точное понятие. Нынешний политический режим обладает несравнимо большими ресурсами по сравнению с нами. Мартин Лютер говорил: «Даже если мир закончится завтра, сегодня я все равно высажу свою яблоню». Я примерно такими соображениями руководствуюсь.
— Что сейчас нужно делать оппозиции?
— Давайте говорить об этом в контексте выборов в 2016 году. Я убежден, что рано или поздно политическая система в России станет более либеральной и у нас появится возможность участвовать в выборах. В этом электоральном цикле у нас две задачи: мы должны оказывать политическое давление на власть, чтобы были шаги в сторону либерализации политической системы, и, второе, нужно набирать опыт и готовиться к тому времени, когда произойдет либерализация. Ближайшие полтора года мы намерены использовать на то, чтобы усиливать свое политическое влияние, а именно, улучшать взаимодействие со сторонниками, учиться работать в коалиции с разными политическими силами, развивать региональную структуру, оттачивать программу, повышать узнаваемость партии и ФБК.
— При каких условиях вы вернетесь в Россию?
— Я более полезен на свободе, пусть и в Лондоне, чем в России под арестом. Рано или поздно я вернусь, но глупо сидеть на чемоданах и ждать, «когда рухнет режим». Мы пытаемся устроить свою жизнь здесь, тем временем я продолжаю работать в команде Навального.
— Вы поддерживаете отношения с Михаилом Фридманом?
— Нет. Мы с ним расстались достаточно дружески, но наши отношения были отношениями руководителя и сотрудника, друзьями мы никогда не были. Я не ищу контактов с ним, понимая, что общение со мной может нанести ущерб его бизнесу. Я многому у него научился, поскольку он был моим непосредственным руководителем, и считаю его одним из великих бизнесменов России и мира.