Авиация — одна из главных жертв пандемии COVID-19: международное авиасообщение остановлено на неопределенный срок, пассажиропоток упал на 90%, а падение доходов людей из-за кризиса не позволит рынку восстановиться еще долго. The Bell поговорил с председателем совета директоров аэропорта Внуково Виталием Ванцевым о том, как выживает отрасль, о правительственных мерах по поддержке бизнеса и будущем авиации после кризиса. Смотрите видеоверсию интервью с 8 апреля в спецвыпуске «Выживет ли бизнес?» на канале «Русские норм!».
«Не буду я сегодня банкротом — буду через полгода, когда нужно будет выплачивать отсроченное»
— Сразу вопрос, который наверняка интересует немногих оставшихся авиапассажиров. Понятно, что мы не эпидемиологи, но все же — как вы думаете, насколько сейчас в аэропорту опасно заразиться?
— Аэропорт — такое же общественное пространство, как и любые другие, но, может быть, и более безопасное. Мы и независимо от объявления пандемии постоянно проводим дезинфекцию, постоянные химические уборки — у нас такой регламент. Таких уборочных регламентов, как в аэропортах, нет и не было ни в торговых центрах, ни в ресторанах. Поэтому, наверное, в самом аэропорту находиться не так опасно. Но люди ведь в основном заражаются от людей — тут ничего не придумаешь нового. Перчатки, маски, как можно чаще мыть руки — все, что рассказывают нам по телевизору.
— Какую долю пассажиропотока вы потеряли к нынешнему моменту? Сколько рейсов отправлялось из Внуково в апреле 2019 года и сколько сейчас?
— Мы потеряли где-то 95% пассажиропотока, количество рейсов упало на 90%. Разница из-за низкой загрузки, кроме того, рейсы, которые вывозят россиян из-за границы, в одну сторону летят пустыми.
В абсолютных цифрах — в 2019 году в тот же период у нас было примерно 540 рейсов в сутки. Вчера (в воскресенье, 5 апреля. — The Bell) было 32 рейса.
Мы закрыли часть международного терминала. Слава богу, он так построен, что мы можем частями его закрывать. Оставили три секции телетрапов (из 31 — The Bell), они обслуживают «вывозные» рейсы. Остальные теперь можем не освещать, не отапливать, соответственно, тратим на это меньше денег. Но аэродром закрыть мы не можем, он работает 24/7, мы продолжаем платить за электроэнергию как в обычном режиме и службы содержим в штатном режиме.
— А в деньгах? Сколько Внуково потеряло за март и во сколько оцениваете потери за апрель?
— За март мы пока ничего, слава богу, не потеряли. Все-таки половину марта мы отработали. Но у нас ситуация следующая. Мы получаем деньги за март в апреле. А в марте — получали за февраль. Февраль все-таки был неплохой, еще только китайский рынок схлопнулся и начали потихоньку закрываться европейские. Но до 10 марта все активно летало. Поэтому в марте мы пока ничего не потеряли, но в апреле потеряем очень много. И в апреле, в мае и в июне.
— Можете назвать примерно чистый минус?
— Чистый минус мы оцениваем сейчас за эти три месяца в 2 млрд рублей. Понятно, что нам эти два миллиарда никто не компенсирует.
— А есть у вас какая-то подушка, которая позволяла бы просто сказать: «Ок, вот 2 млрд, их мы списываем и работаем дальше». Или нет?
— Нет, подушки никакой нет. Такой подушки ни у кого нет, чтобы «ок, списываем». Мы же деньги, которые зарабатываем, тратим на инвестиционные нужды. Поэтому так вот легко сказать: «Два миллиарда списали и о’кей», — конечно, так нельзя говорить. Но, с другой стороны, что делать? Будем считать, что мы это инвестировали в продолжение жизни, бизнеса. Мы оцениваем это так. У нас есть другие варианты? Нет. Ну все, значит, будем так жить.
— У вас ведь есть долг, кредиторы. Вы сейчас договариваетесь с ними о каком-то изменении условий?
— Речь идет только об отсрочках. Нам же не говорят: «Ребята, давайте не будем считать проценты за эти три месяца, поскольку мы не работаем». Логично было бы? Да. Но банки нам говорят: «Sorry, это всего лишь отсрочка, считать мы будем все. Все равно придется заплатить рано или поздно». А если я три месяца не работаю, я извиняюсь, что произойдет, когда отсрочка закончится? Мы, получается, прощаем всем все, мы и работать должны, и платить зарплаты должны, а нам никто ничего не прощает. Не буду я сегодня банкротом, значит, буду банкротом через полгода, когда нужно будет отсроченное выплачивать.
— Сегодня точно не будете — авиация включена в список пострадавших отраслей, а вы — системообразующая компания. И то и другое банкротить до осени нельзя.
— Спасибо. Полгода нас банкротить никто не будет. Но полгода закончатся — а дальше что? Мы из них три месяца не работали, потом еще полгода будем восстанавливаться, а все уже отсрочки прошли. Где деньги брать, чтобы возвращать их банкам и в налоговую? Если уж говорить об отсрочках, то о рассрочке лет на 10. Тогда это будет подъемно, растянуто по времени. На каждый год будет понятный график, не так ощутимо возвращать. А если прямо с января 2021 года в полном объеме, где же мы это все возьмем?
Еще я хочу напомнить. Банки получили указания поддержать бизнес, дать в кредит деньги на выплату зарплаты. Даже по нулевой ставке. А теперь — как будут считать, когда будут их выдавать? По ставке МРОТ! То есть 12 000 рублей. А нас же в свое время призывали к тому, что люди должны жить лучше, у них зарплаты должны быть больше, правда?
Если у меня средняя зарплата 40 000 рублей, то 12 000 я, конечно, взял, спасибо большое. И на этом спасибо — ничего не говорю! Но ведь еще 30 000 я должен где-то достать. Либо идти на непопулярные меры, обрезать зарплаты.
— Но пока ведь не пошли еще?
— Пока нет. Но я думаю, что к этому все равно придет. Чудес на свете не бывает. Экономика диктует свое. Какие варианты у меня остаются? Хоть как-то поддержать людей — хоть как-то будем. В полном объеме? Это вряд ли.
— Значит, придется сокращать людей?
— Персонал не сокращаем. Часть людей отправили в оплачиваемые отпуска, тех, кто отпуска уже отгуляли, — отправили на простой. Административно-управленческий персонал, у кого зарплата достаточно высокая, — это топ-менеджеры — написали добровольно заявления о неоплачиваемом отпуске и работают на удаленке. Все понимают ситуацию, в которую мы попали. И мы же помним о том, что при сокращении нужно все равно выплатить три оклада. А какой смысл их выплачивать, если надеешься, что через три месяца они все вернутся к работе? А сокращать не по Трудовому кодексу — вот тогда придет прокуратура. Так никто не будет делать.
«В то, что правительство поможет живыми деньгами, верить жизненный опыт не позволяет»
— «Ведомости» писали, что власти рассматривают возможность закрытия всего авиасообщения в России, Росавиация это опровергала. Как думаете, это реальная вероятность?
— Если число зараженных будет расти по экспоненте, Москву, скорее всего, надо будет закрывать как главный центр распространения вируса — это объективный факт, с этим ничего не сделаешь. Большой город, мегаполис, очень большая плотность населения — здесь зараженных будет много. Это неизбежность. Если карантинные меры, которые сейчас принимаются, сработают и люди будут слушать то, что им говорят с экранов, не будут выходить тусоваться по городу, возможно, мы сумеем избежать этой экспоненты. Если нет, значит, придется закрывать. Мы же будем разносить инфекцию по всей стране. Какой в этом смысл?
Как все будет развиваться, никто на самом деле предсказать не может, любые разговоры на эту тему — это пальцем в небо. Но вы же видите — авиакомпании сами по себе закрываются, потому что люди не летают, загрузка на рейсах падает. Уже на неделе с 23 по 29 марта практически все авиакомпании летали с 60–70%-ной загрузкой, а это уже практически себе в убыток.
— «Победа» именно поэтому полностью прекратила полеты? Смысла больше нет?
— Об этом нужно спрашивать [гендиректора «Победы»] Калмыкова, я могу только предполагать. Но предполагаю, что именно из-за этого — какой смысл накручивать операционные убытки, которые никто не компенсирует? Эти убытки — на всю оставшуюся жизнь по большому счету. Все авиакомпании в мире — Lufthansa, AirFrance, Ryanair, EasyJet — останавливаются вне зависимости от того, национальные они перевозчики или лоукост. Они понимают, что если будут сейчас накручивать себе операционные убытки, то дальше просто не восстановятся никогда. Лучше в этой ситуации два месяца постоять на земле, подоговариваться с лизингодателями — все в одной лодке находимся. Договориться [о каникулах на платежи] на два месяца лучше, чем генерировать долги, которые никто все равно никогда тебе не вернет.
Мы бы аэропорт тоже закрыли, но, к сожалению, не можем этого сделать. У нас аэродром совместного базирования, правительственный отряд стоит, отряд ФСБ — все это должно постоянно работать. А так по-хорошему, конечно, в ситуации, когда остается 30–50 рейсов, наверное, продолжать работать не имело бы смысла.
— Почему из регулярных авиакомпаний полностью остановилась только «Победа»? Почему остальные продолжают пока летать, хоть и в сокращенном объеме?
— Опять вопрос не ко мне, могу сказать только как эксперт. «Уральские авиалинии», UTair и S7 имеют большую региональную сеть. Не полеты через Москву, а именно прямые рейсы между регионами. Те, которые нас призывали, кстати, два года назад развивать. Сейчас именно на этих маршрутах загрузка есть. Опять же понятно почему. Люди смотрят телевизор. Какой смысл ехать в эпицентр болезни? Все пытаются Москвы избегать. Но внутрирегиональные рейсы пока есть. Хотя сейчас, если пойдет закрытие городов, карантин — там тоже загрузка упадет. Люди будут, надеюсь, сидеть по домам, полетов не будет — возить будет особо некого. И я думаю, что авиакомпании уже будут принимать решения о том, что необходимо останавливать рейсы и в регионах тоже.
— Вы говорили, что долги, которые сейчас генерятся, никто не компенсирует. Но ведь идет обсуждение мер помощи аэропортам и авиакомпаниям с правительством. Готово ли оно реально помогать деньгами?
— То, что правительство делает, мы все видим по телевизору, нам об этом премьер-министр говорит каждый день с экрана. Это и отсрочка по налогам, и все остальное. Но это все равно отсрочки — эти деньги придется рано или поздно платить. А их где-то нужно взять. В ситуации, когда ты два месяца не зарабатываешь, а налоги копятся. А работодатели, которые ведут себя ответственно, не увольняют людей, а отправляют их в оплачиваемый отпуск, не сокращают зарплату, — они ведь попадают дважды. Первый раз — собственно на выплату зарплат, что необходимо делать. А второй раз — на социальные взносы, которые доходят до 40% от зарплаты.
В то, что правительство поможет нам живыми деньгами, скажем так, верить бы хотелось, но что-то жизненный опыт не позволяет. Обещали нам в свое время компенсировать и [рост цен на] керосин, и закрытие рейсов в Грузию, и многое другое — не буду даже вспоминать. Много кризисов прошло, когда что-то нам обещали, а потом этого не произошло. Поэтому в меры монетарного характера — что правительство будет нам давать деньги — в это я не верю.
Но что реально могло бы сделать правительство в текущей ситуации — это хотя бы на эти 2–3 месяца освободить нас от социальных взносов. Мы обращались по этому вопросу в Минтранс, он нас поддержал. Правительство высказывалось о том, что взносы для наиболее пострадавших отраслей, в том числе нашей, будут снижены с 30% до 7,6%. Мы очень надеемся и ждем, что правительство примет соответствующее постановление. Это для нас будет большим подспорьем.
От НДС, налога на прибыль можно не освобождать — их просто не будет в силу отсутствия продаж и прибыли. А социальные налоги можно было бы отменить, чтобы мы были все-таки заинтересованы в том, чтобы сохранить наших людей. А мы заинтересованы, потому что понимаем: через 2–3 месяца все равно ситуация развернется, нужно будет работать, и эти же люди будут нужны для продолжения работы. Но для того, чтобы их сохранить, им нужно платить зарплату. Если бы нам сказали: ребята, платите зарплату, но социальные налоги не платите, мы вам даем амнистию на эти 3 месяца — это было бы большое подспорье. Если уж денег не дадут.
А пока получается, что нам говорят: ребята, вы пока не платите, но заплатите через полгода. А где через полгода я эти деньги возьму? Дело в том, что это только первый этап кризиса. Нужно понимать, что мы только входим в него. Уже сейчас ситуация хреновая, прямо скажем. А когда мы в него войдем, а когда мы будем из него выходить?
Хорошо, июнь, предположим, открылись границы. В это я не очень верю. Но внутренние перевозки начнут чуть-чуть восстанавливаться. Люди выйдут с карантина. Но на что они полетят? На какие деньги? Они их сейчас все проедят за три месяца дома, потратят на кино, на все что угодно. А лететь будет не на что.
Говорят о том, что полное восстановление произойдет в июне — нет, не произойдет. Мы смотрим на ситуацию так — в лучшем случае в январе 2021 года мы вернемся в январь 2019-го. Это лучший сценарий. Вернемся — и придется в этот момент платить то, на что нам дали отсрочку. А где мы возьмем деньги? Ведь надо говорить правду друг другу, и авиакомпании, и мы не очень хорошо жили последние 3–4 года.
— А как идет это обсуждение с правительством? Какие-то дистанционные совещания?
— Обсуждаем, обмениваемся письмами. У нас есть Международная ассоциация аэропортов, которая достаточно активно работает и с правительством, и со всеми министерствами, и между собой мы постоянно на связи. Но одно дело — то, что мы просим. Другое дело — то, что нам дадут.
— Печальная картина, что сказать.
— Мы переживали тяжелые времена — переживем и эти. Другой вопрос — конечно, неплохо было бы, чтобы все понимали, что мы переживаем. Вижу, как иногда бравурно рассуждают про нашу отрасль на разных каналах люди, которые, понятно, вовсе не из отрасли. Меня удивляет, откуда у людей столько оптимизма — «все нормально, все хорошо, авиакомпании справятся, аэропорты справятся». Кто-то справится, кто-то не справится. Но чего это будет стоить? И какими мы придем в 2021 год? Это сегодня спрогнозировать не может никто.
«Кто выживет, тот получит львиную долю рынка»
— Хорошо. Вы инвестор авиакомпании «Азимут», которая летает на «суперджетах», на российской технике, для которой у нас предусмотрены различные льготы. В этой части вам что-то обещают? Какую-то первоочередную помощь как эксплуатантам российских самолетов?
— Нет, мне никто ничего не обещает. С другой стороны, мне, наверное, эти обещания и не нужны, потому что региональные перевозки на российской технике государство и так хорошо субсидирует. Программа субсидирования, которая была начата в 2018 году, работает — надо отдать должное. Платят и федеральный бюджет, и бюджеты местных уровней, и спасибо им за это большое. Только благодаря этому, собственно говоря, и держимся. Если все договоренности и контракты, которые мы заключали с субъектами Федерации и с РФ, будут выполняться, то дополнительная помощь, наверное, нам и не потребуется.
Что касается лизингодателя, мы скорее будем вести переговоры о том, что, если мы будем ставить самолеты на перрон, нам бы за этот период суммы не начислялись, а просто удлинялись лизинговые контракты. Грубо говоря, три месяца самолет не летает, только техническое обслуживание — что за него платить-то. Если у нас лизинговый договор до сентября 2024 года, давайте мы его продлим до января 2025-го. Это нормальная схема, мне кажется.
— То есть лизингодатели готовы обсуждать разные варианты?
— Лизингодатели с нами в одной лодке. Нам все равно придется друг с другом договариваться. Мы понимаем их проблемы, они понимают наши, понимают, что, как бы это ни звучало высокопарно, мы являемся их кормильцами. Пока мы летаем — мы платим. Окончательными кормильцами, естественно, являются наши пассажиры. Но для лизингодателя это мы. Если не выживут авиакомпании, их самолеты будут никому не нужны.
— Как думаете, будут большие жертвы среди авиакомпаний по итогам кризиса?
— Тяжело сказать. Наверняка какие-то жертвы будут. В любом кризисе кто-то все равно страдает — а это такой кризис, с которым мы ни разу не сталкивались за последние 30 лет. При всем том, что было — а пережили мы многое с конца 80-х, много чего видали. Но такое наложение — впервые. Тут одновременно и закрытие рынков, и падение мировой экономики, в общем, все вместе. Наша экономика, кстати, себя чувствует гораздо лучше, чем мировая, потому что мы в 2014–2015 годах получили неплохую прививку. Благодаря ей мы еще на общем фоне смотримся достаточно неплохо.
— А у кого хуже всех дела, у чартерных компаний?
— Сложно сказать. Как раз чартерные компании, может быть, и лучше себя чувствуют. Они свой флот сразу поставили на прикол и ведут переговоры с лизингодателями. У них есть заказчик — туроператор. Есть загрузка — они летят, нет — они не летят. А регулярные продают свой рейс, и сейчас у них, предположим, 50% загрузки. И компания стоит перед выбором: лететь, условно, с 80 пассажирами на борту или не лететь? Полетит — привезет операционный минус. Не полетит — нужно возвращать деньги людям, которые опять же взять неоткуда, потому что все уже оплачено этими деньгами.
В нынешней ситуации никому не хорошо. Кому лучше, кому хуже — уже будем оценивать по результатам, где-нибудь в июле, в августе. Кто выживет, тот выживет, кто не выживет, тот не выживет. Но могу сказать, кто выйдет живым из этого кризиса гарантированно.
— Кто?
— «Аэрофлот» вместе с «Россией» и «Победой». А вот все остальные — это большой вопрос. И в каком состоянии они выйдут — тоже большой вопрос. С какими долгами и обязательствами.
— А «Аэрофлот» почему? Поддержит государство?
— Это у нас национальный перевозчик. Единственный, наверное, в кого, если будет необходимость, вольют деньги, это «Аэрофлот». Я думаю, ему и убытки компенсируют, которые он себе сейчас накручивает. Ведь он сейчас и продолжает летать, собственно говоря, ради государства, ради чиновников, ради того, чтобы дипломаты попадали в страны назначения.
Кто выживет, тот, конечно, получит себе в этой ситуации львиную долю рынка. Хотя сам рынок сильно подожмется. По крайней мере, в течение года.
— На сколько?
— В ближайшие три месяца он упадет на 90%. От тех полетов, что были, осталось 10%. Потом, даже если все откроется в июне, быстрого восстановления не будет. Вот Турция откроется летом — а кто в нее полетит? Откроется Европа — а кто туда полетит? Только если по делам.
По итогам года, я думаю, рынок потеряет процентов 50. Если в прошлом году мы перевезли, грубо говоря, 110 млн человек — в этой году дай Бог нам перевезти 60 млн.
— А вы представляете, как авиация изменится после этого кризиса? И как бизнес, и с потребительской стороны? Ведь могут появиться какие-то новые ограничения на путешествия между странами, наверняка будут еще какие-то изменения.
— Я не думаю, что отрасль сильно изменится. Это не первый наш кризис, мы уже переживали их достаточно много. Отрасль давным-давно научилась с этими кризисами жить и бороться. После каждого нового кризиса все уже намного более аккуратно считали, смотрели в будущее более просчитанно, а не наобум, как в первые разы.
2008 год — вот тогда да, действительно, был серьезный удар и шок. Потому что все привыкли жить на росте. Научились летать на иностранных воздушных судах. До этого летали, напомню, на остатках советского «Аэрофлота», Ту-154, Ил-86. А с 2005–2006 годов начали брать иностранную технику, все было так радужно и хорошо — только все забыли, что за нее нужно платить постоянно. Когда это все летает и пассажиропоток у тебя растет, то это прекрасно и хорошо. А когда это в один момент встает, оказывается, что содержать это невозможно. Здесь наступает банкротство.
После 2008 года все это уже поняли и начали пересчитывать для себя, как жить дальше. Был и 2015 год. И закрытие рынков — украинского, турецкого и египетского. И после этого всего было восстановление. Но на этот раз совпало все вместе. Этот момент будет тяжелым.
Интереснее, как изменится не только авиация, но и весь мир — хочется заглянуть в мир сентября 2020 года. Что будет с Европой? Как изменятся отношения между большими странами? Но, боюсь, ничего не изменится, к сожалению, — хотя по идее должно было бы. Сейчас у всех вроде бы один враг — коронавирус. Да и то, как мы видим, и с ним в основном каждый пытается справиться в одиночку. Но думаю, что все это быстро забудется и все вернется, к сожалению, на круги своя. И это будет печально для всех, для экономики всех стран.
— Что делать, будем надеяться на лучшее.
— Но готовиться к худшему, как говорится.