О текущей ситуации в «Норникеле» и возникших проблемах
«Компания сейчас прежде всего занимается тем, чтобы сохранить место на рынке <...> сохранить репутацию надежного поставщика [и] сохраниться как компания, которая способна обеспечить непрерывное производство, выплату заработной платы, социальных обязательств. Речь идет больше об антикризисном управлении, позволяющем, с одной стороны, закрепить те позиции, которые есть, но, возможно, воспользоваться тем, чтобы даже в чем-то [их] усилить.
Прежде всего проблемы касаются логистических вопросов. Например, в связи с закрытием неба рядом стран возникли сложности с поставкой палладия, который в основном поставляется воздушным транспортом. Но мы смогли наладить поставки по альтернативным каналам, потому что наша задача — это максимально сбить ажиотажный спрос и резкие скачки цен. Потому что они потребителям не нравятся. Многие из них даже рассматривают возможность отказа от контрактов.
<...> В бизнесе часто так бывает, что не так страшны финансовые потери или какие-то тактические отступления, важно сохранять управляемость процессом. <...> Если наша реакция на окружающие события будет оперативной и адекватной, то есть мы будем сохранять управление нашим собственным плаванием, нашей собственной навигацией, тогда мы будем успешны в конкурентной борьбе. А вот потерять это управление — это самое плохое, что может быть. Но мы этого не сделаем.
<...> С точки зрения инвестиционных планов часть [из них] в результате отсутствия доступа к тем наилучшим технологиям [из-за введенных санкций], на которые мы рассчитываем, могут быть сдвинуты вправо. Некоторые придется полностью перепроектировать. Но для долгосрочной жизнедеятельности «Норникеля» угрозы являются умеренными. Высокого уровня угрозы и риски есть в высокотехнологичном оборудовании, прежде всего в системах управления, всем, что связано с ИТ-программами <...> Здесь есть высокие риски того, что, перекрыв нам доступ [санкциями] к этому, нам просто не удастся перейти в новый технологический уклад. То есть будем работать по старинке. Поэтому мы по-прежнему продолжаем работать с нашими поставщиками, заказчиками, пытаемся их урезонить, немного такая психотерапия».
«Возникают также логистические проблемы в связи с отказом ряда европейских портов обрабатывать наши грузы <...> Но [эти проблемы] пока не носят критический характер. И поэтому «план Б», как принято говорить, то есть переориентацию от наших традиционных рынков на какие-то другие, мы пока не рассматриваем, хотя, естественно, такой план у нас есть.
<...> Ажиотация, которая вокруг товаров российского происхождения происходит, она, конечно, заставляет нас о «плане Б» думать. Но наша первичная задача — это укрепиться на тех рынках, на которых мы находимся, а не уйти с них.
<...> Основные наши товары — никель, платиноиды и медь — ориентированы как на европейский рынок, в небольшой части на американский, и в значительной степени на китайский рынок, так и на рынок Юго-Восточной Азии. И когда я говорю о перестройке логистической системы поставок, то это мы говорим о переориентировании с европейских и американских поставок на Китай и другие страны, скажем так, вне тех регионов, которые санкции против России объявляют. Но до этого пока не дошло, и мы рассчитываем, что до этого не дойдет».
О ценах на никель
«Мы принимаем такие меры, как сглаживание для наших потребителей резких скачков цен на никель — предлагаем долгосрочные контракты, которые предусматривают более мягкое изменение цены, следующее непосредственно за биржевой ценой, с резкими изменениями. Некоторый аналог поставок газа в Европу, когда по стабильным ценам потребителям выгоднее получать продукцию в долгосрочной перспективе, чем, например, пытаться играть на спотовой цене. И даже если это не максимизирует прибыль в моменте, зато это создает более стабильные долгосрочные перспективы <...> С никелем и палладием мы стараемся действовать таким образом, чтобы потребители получали товар по прогнозируемым для них ценам. Для них это очень важно и такого рода действия встречают в основном понимание. У нас почти нет отказов от контрактов. И при всей внешней такой риторике недоброжелательной тем не менее товар наш по-прежнему пользуется спросом.
<...> Я думаю, что это (рекордный рост цен на никель. — РБК) — аномальное явление. Его можно сравнить с периодом, когда «отрицательные» цены на нефть были, ситуативная история. По такой цене, конечно, никто сейчас никелем не торгует. <...> Мы исходим из того, что повышение цен на такую продукцию, как никель, медь, частично было снивелировано тем, что правительство ввело дополнительные налоги в прошлом году. И поэтому часть помощи, часть субсидирования тех отраслей, которые сейчас оказались в невыгодной ситуации, мы полагали, что могло бы взять на себя правительство. Другая часть компенсируется за счет того, что у нас долгосрочные договоры с нашими основными потребителями. <...> Кроме того, мы сейчас обсуждаем с Минпромторгом инициативу о фиксации тех цен, которые сложились на февраль месяц для наших потребителей, на более длительную перспективу, по крайней мере, пока не рассосется ситуация, с каким-то минимальным повышением, например, в рамках инфляции, не привязывая это к ценам на мировом рынке.
<...> Есть два способа как поступить с ценами. Такая либеральная догма — не надо ничего никогда регулировать. Это приводит к снижению благосостояния людей, и это отражается на людях. Есть другая форма — «старосоветская», когда регулировать всегда и все. Это, как мы знаем, приводит к дефициту товаров и к нарушению рыночных связей. Поэтому здесь нужна золотая середина, которая достигается через диалог с производителями, о том, в какой форме они могли бы содействовать смягчению для потребителей эффекта от повышения цен».
О реакции правительства на санкции
«Правительство должно больше беспокоиться об общей среде, так сказать, для бизнеса. И в кризисные периоды больше поддерживать наименее социально защищенные слои населения, наиболее уязвимые бизнесы. Что правительство и пытается делать, и делает это достаточно оперативно. <...> Многие меры, которые правительством принимаются, они принимаются с колес, в срочном порядке. Видно, что многие из тех последствий ситуации, которая сложилась в последние недели, не были предсказаны и не были проанализированы, на них приходится реагировать спонтанно. Лично для меня, например, была неожиданность, что все-таки решатся наши, как их наш президент называет «западные партнеры», наложить руку на валютные резервы Центрального банка и Фонда национального благосостояния. Это такой ангажированный с их стороны шаг. Похоже, что он нами не рассматривался в качестве очевидного. Наверное, мало кто рассматривал, что будет такой массовый исход иностранных компаний с нашего российского рынка. Причем многие из них делают это не из-за санкций, а, так сказать, в добровольном порядке. <...> Я думаю, что такого массового исхода компаний никто не ожидал, и поэтому на это приходится реагировать более спонтанно».
О валютных обязательствах
«Валютное регулирование предусматривает ограничение на выплату как суверенного долга, так и долгов компаний, с зачислением на специальный счет, с расчетом в рублях и с последующей конвертацией при размораживании золотовалютных резервов. Но в этой проблеме существует одна особняком стоящая проблема — это текущие платежи по купонным выплатам, по процентам и по амортизации кредитов там, где это предусмотрено соглашениями.
По моему мнению, здесь не нужно закручивать гайки, и тем компаниям, которые способны платить по этим кредитам, надо дать им возможность такого рода оплаты делать. Потому что неоплата даже на небольшую сумму приводит к кросс-дефолтам по всем обязательствам. И, соответственно, нам, я думаю, не нужно сталкиваться с ситуацией, когда все долги предприятий и суверенный долг становятся срочными к погашению.
Поэтому я, в частности, выступил с инициативой изъятия из регулирования этой нормы. <...> «Норникель» и многие другие компании, особенно экспортной направленности, они могут себе позволить платить купонные платежи и проценты. Но после консультации с руководством Центрального банка стало понятно, что такого рода изъятия из валютного регулирования нежелательны или даже невозможны. Валютное регулирование не может различать платежи по объему и назначению. Поэтому была выработана другая схема с созданием комиссии при Министерстве финансов под руководством министра [Антона] Силуанова, которая должна рассматривать заявки от компаний. <...> Были, наверное, понятные сомнения в том, насколько оперативно сможет комиссия принимать решения по такому рода вопросам. Тем не менее эти опасения были развеяны. И буквально мы обратились позавчера в эту комиссию, а уже вчера получил решение. И уже сегодня «Роснефть» и «Норникель» смогли даже произвести выплаты по платежам, которые стали срочными. Это очень хороший пример того, как донастроили общее решение под конкретные нужды определенной категории предприятий.
<...> Что касается вопроса о 80-процентной продаже валютной выручки, других валютных ограничениях, здесь все очень просто. Любые ограничения приводят к ажиотажному спросу <...> поэтому они не могут действовать долго. Центральный банк наверняка будет их держать до тех пор, пока не стабилизируется ситуация на валютном рынке, но для экономики будет лучше то, чем быстрее эти ограничения [регулятор] сможет отменить. 80% — или больше, или меньше, на мой взгляд, такого принципиального значения не имеет. <...> То же самое касается и высокой процентной ставки, мотивы ее введения понятны (28 февраля регулятор поднял ключевую ставку до рекордных 20%. — РБК) — ограничение инфляции. Инфляция — это такая болезнь, которую нужно лечить сильнодействующими лекарствами. И повышение процентной ставки, особенно такое драматичное, — это очень сильнодействующий антибиотик с побочными эффектами. Поэтому чем быстрее мы сможем от этого отказаться и вернуться к таким ставкам, которые могли бы позволять кредитоваться предприятиям, <...> тем легче будет нашей экономике переживать тот неизбежный спад, с которым она столкнется в этом году по результатам санкций».
О схеме по национализации иностранных активов
«Я не то чтобы даже сильно возражал против национализации, я категорически против конфискации и экспроприации, то есть безвозмездного отъема собственности. Несмотря на не очень лояльное поведение [иностранных] инвесторов, тем не менее конфискация и экспроприация — она, конечно, особенно в нашей стране, ассоциируется с упомянутым мной 1917 годом (накануне, 10 марта, Потанин заявил, что национализация иностранных активов вернет Россию «на 100 лет назад, в 1917 год, и последствия такого шага — глобальное недоверие». — РБК), и она для нас нежелательна. <...> У нас возникают две проблемы в связи с таким эмоциональным демаршем иностранных компаний. Первое — нам нужно обеспечить жизнедеятельность этих компаний и отраслей, в которых они работают. Часть из них участвует в цепочках поставок, в технологических цепочках, часть насыщает товарный рынок своей продукцией. Соответственно, мы не можем допустить ни перерыва, ни дефицита. <...> Поэтому бесхозными они быть не должны. Кто-то должен подхватить управление этими предприятиями. С другой стороны, управление этими предприятиями в условиях, когда иностранные акционеры самоустраняются от их управления, в каком-то смысле и для них тоже должно быть выгодно — их собственность сохраняется и за ней еще присматривает кто-то, вместо того чтобы это просто все развалилось, потому что бизнес бесхозным быть не может.
<...> Я не сторонник шапкозакидательских настроений, что да бог с ними, с этими инвесторами, пусть уходят, придут другие. Мы не заместимся за день. И мы знаем, что даже с нашими турецкими, китайскими и другими друзьями у нас не сразу так вот все гладко происходит. Есть проблема и с поставками комплектующих, и с воздушными перевозками, воздушным транспортом. Так что не будем здесь излишне обольщаться и относиться к этому легко. Это нелегкий процесс. <...> Любых инвесторов надо уметь удерживать, потому что вложенные в нашу страну деньги работают на нашу страну. <...> Это не значит, что мы должны терпеть к себе неуважительное отношение или демарши, но мы должны помнить, что приход инвесторов — это благо для экономики страны.
Для того чтобы наши действия были понятны инвесторам, нужно действовать такими [понятными] методами, они есть. Я некоторое время назад, лет 15 назад, структурировал сделку по покупке американской компании Stillwater Mining, которая занимается производством палладия. Для ее покупки нужно было решение некоего аналога нашей стратегической комиссии. Одним словом, нужно было разрешение от американских властей. И американские власти дали нам разрешение на покупку этой компании, фактически предусмотрев, что у нас — у управляющих — прав никаких нет. Наша доля была больше 50%, наши финансово-экономические права были соблюдены, а управляющие права были целиком на стороне американских акционеров и американского менеджмента. Я не вижу никаких проблем нам применить зеркально такую же ситуацию. При введении такого рода внешнего управления в компаниях, в которых есть иностранные акционеры, которые самоустранились от управления своими же компаниями, они по такой же модели просто не голосуют. Голосуют российские акционеры и российский менеджмент принимает все решения от имени данной компании. <...> А вот дальше что может быть с этими предприятиями? Самые разные могут быть истории. Например, я считаю, что основной сценарий — многие компании будут возвращаться. Их решения, я думаю, были эмоциональными. На основе беспрецедентного PR давления и давления общественного мнения. Поэтому я думаю, что, когда воцарится мир на Украине, когда снизится вот эта вот антироссийская риторика, я думаю, что многие из них вернутся. Те, которые не вернутся, у них будет возможность распорядиться этой собственностью. Они могут ее продать, например. <...> Мы сейчас говорим о цивилизованном, без произвола, обращении с этой собственностью. Они могут быть поглощены профильными инвесторами, могут быть выкуплены и российскими инвесторами, и зарубежными из тех стран, которые не собираются с нами прерывать отношения. Но это должно быть по какой-то справедливой цене и цивилизованным, легитимным образом. Это важно и с точки зрения дальнейшего функционирования этих предприятий. Для того чтобы дальше функционировать, развиваться, привлекать кредиты, они тоже должны быть лишены шлейфа претензий и разного рода разбирательств. Это в интересах развития этих же компаний и этих же новых собственников. И когда я говорю, что я не выступаю за национализацию, а говорю, что не надо национализацию, это фактически получается, что мы свои государственные деньги тратим на покупку долей в иностранных компаниях. В этом нет необходимости. Это можно сделать за частные деньги. <...> А для того, чтобы нашлись частные инвесторы, наши или зарубежные, которые бы захотели такого рода собственность приобрести, это приобретение должно быть абсолютно легитимным. В противном случае это будет больше отдавать рэкетом или рейдерством. <...> Внешнее управление поможет им поддержать стоимость этих активов. Потому что если сейчас несколько месяцев ими никто не будет управлять, то стоимость этих активов может снизиться до нуля за пределами стоимости бренда. С брендом отдельная, кстати, история. Какие-то компании захотят вернуться, какие-то возьмут паузу — например, разрешат использовать бренд, к примеру. Бренд тоже представляет собой определенную стоимость, поэтому его сохранение, мне кажется, это тоже было бы неплохой историей.
<...> Если в этом диалоге инвесторы занимают конструктивную позицию, направленную на сохранение бизнеса, то мы должны им идти всячески навстречу. И, условно говоря, закрыть глаза на этот их эмоциональный демарш. Но если они хотят уйти, то опять же в диалоге с ними можно произвести процедуру цивилизованной покупки этих активов по справедливой цене по согласованным с ними условиям, чтобы они потом не вредили новым акционерам, которые купят эти предприятия. Но если предприятие подводится к умышленному банкротству, то это наступает уже совсем другая система отношений. Ведь что для российских, что для иностранных компаний закон одинаков — нельзя доводить предприятие умышленно до банкротства. Это уголовное преступление. <...> Поэтому демарши демаршами — это, как говорится, капризы, а закон надо соблюдать. Поэтому доведение умышленное до банкротства этих предприятий будет приводить к тому, что они будут банкротиться, имущество их будет продаваться с молотка, а тот, кто довел их до умышленного банкротства, будет нести уголовную ответственность. Тут, мне кажется, миндальничанью тоже есть свой предел. Миндальничанье — это в области отношений. А закон и интересы страны, людей, потребителей — они должны строго защищаться, что у нас и происходит. И мы имеем полное и моральное, и юридическое право требовать соблюдения такого рода уважения к нашим законам. Но мы должны дать им шанс одуматься и вернуться, цивилизованно выйти из этого бизнеса и не наносить ущерб нашей экономике сверх того имиджевого ущерба, который они нанесли уже своим эмоциональным демаршем по выходу. <...> У нас есть определенный запас по времени, когда мы можем и сами подумать над тем, как нам поступить, и дать возможность подумать нашим партнерам, как они все-таки дальше будут жить. Неслучайно премьер-министр Михаил Мишустин формулирует и акцентирует внимание на временном уходе этих компаний с российского рынка. То есть мы оставляем им дверь открытой».
О рисках новой волны санкционного давления и глобальной рецессии
«Санкции — это такой ящик Пандоры, который, когда открывается, там уже особо пределов никаких нет. Да, могут быть и более жесткие санкции.
<...> [Всемирная глобальная рецессия на экономических рынках всех развитых стран] возможна, и, более того, она весьма вероятна. Действия, которые предпринимают страны, санкционируя Россию, предпринимаются в отрыве от интересов экономик этих стран. И поэтому, конечно, это обратно ударит по ним.
[Восстановление российской экономики] будет зависеть от той глубины кризиса, в которую мы войдем. Чем быстрее эта ситуация разрешится, чем быстрее можно будет возобновить нормальный диалог с партнерами, тем мягче будут последствия для нашей страны. Уже есть прогнозы о снижении ВВП нашей страны порядка 8% в этом году. С учетом того, что они пришли на смену прогнозам о росте свыше 2%, получается, мы уже говорим о 10-процентном отклонения в худшую сторону этого прогноза. Если будет продолжаться санкционное давление, то весьма вероятен пересмотр этих прогнозов еще в худшую сторону. Поэтому в данном случае английская поговорка такая есть: «Time is the enemy (в переводе с англ. «время — враг». — РБК). То есть время в этом смысле работает против нас, поэтому нам надо по возможности быстрее завершать решение своих проблем и вступать в равноправный диалог с нашими партнерами».