30 июня Владимир Путин общался со страной в формате прямой линии. Для граждан России возможность рассказать президенту о своих бедах в прямом эфире все чаще становится единственным способом добиться справедливости. Активист Роман Герасимов от лица местных жителей должен был рассказать Путину о строительстве мусорного полигона в непосредственной близости от нескольких сел в Тамбовской области. Вопрос об этом был уже согласован телевизионщиками, которые готовили прямую линию. Однако в день эфира в селе, где живет Герасимов, отключился интернет, а на следующий день на него напали трое неизвестных. Активист получил ножевые ранения и был прооперирован в больнице, возбуждено уголовное дело.
Спецкор «Новой» побывала на месте событий, чтобы узнать, что местные жители думают обо всем этом: о нападении на активиста, мусорном полигоне, прямой линии и своем будущем.
«Ну что, у нас первый раз, что ли?»
В ста километрах от Тамбова стоит село Березовка. На въезде в него встречают заброшенные дома без крыш. Через доски в полу они насквозь проросли алой рябиной. Рядом из рощи крапивы выглядывает козырек таксофона.
— Вам не страшно жить здесь после того, что произошло? — спрашиваю у Лены, уставшей застенчивой женщины в фиолетовом платье. Поначалу она недоверчиво смотрит на нас, заметив рядом с домом чужих людей.
У ее дома нет забора, Лена облокачивается о входную дверь. В ногах на пороге сидит маленькая Улька. Развлекает щенка-дворняжку ложкой для обуви.
— Ну что, у нас первый раз, что ли? — восклицает Лена. — Недавно вот рядом с нами отец дочь учил, что нужно нормальный образ жизни вести, а жениху ее, наверное, не понравилось, и пырнул он ножом отца. Мне сарай жгли. Все — алчность. Вот я, думаете, почему живу в зарослях? Тут видите, что творится, поэтому не обкашиваем.
Четыре года назад у Лены в селе убили дочь. В картофельном поле. Девушка была на девятом месяце беременности.
— Они поехали купаться с мужем, долго их не было, говорю: поехали за ними. — Лена торопливо пересказывает, смотря в другую от нас сторону. — Семенную картошку хотели, наверное, чуток подкопать. А кто-то, наверное, увидал, что они туда зашли, ну и… Застрелили. Десять дней в реанимации отлежала и умерла. Осталось со мной шесть ее детей. В августе будет четыре года. Ребенка в животе спасли, вот ей тоже будет четыре года.
Лена кивает на Ульяну: «Она меня: «мама-мама». Ну, я для нее мама». Улька послушно сидит, теребя зеленые лосины. Пес уморился — уснул.
День, когда напали на соседа Романа — как все в селе считают, за обращение к президенту, — Лена хорошо помнит. Говорит, готовила в сенцах детям завтрак, решила позвонить Маше, жене Романа, узнать, тут ли она. У их семьи здесь дача, поэтому часто в будние дни они уезжают в город.
— Звоню Машке, а она не поднимает. Сосед пришел, говорит: Ромку порезали. Тут сейчас такие версии идут… Я даже слушать про него плохое не хочу. Я-то его знаю с хорошей стороны, я к нему обращалась, он меня в магазин возил. Но хорошие люди никому не нравятся. Такие люди, которые делают добро, никому не нравятся, — со злости Лена бьет кулаком по дверному косяку.
«Только бы выжить»
…До прямой линии с Владимиром Путиным остается три дня. Жители соседних друг с другом сел — Березовка, Челнаво-Покровское, Дегтянка — записывают обращение к президенту: просят не допустить строительства главного областного мусорного полигона на поле, примыкающем к населенным пунктам. «Мы хотим жить в экологически чистой местности, хотим, чтобы развивалось сельское хозяйство и туризм, но, к сожалению, рядом с огромной свалкой это невозможно», — несколько десятков человек выступают напротив деревянного креста.
Редакторы прямой линии одобрили заявку, сказали, что обращение их заинтересовало, правда, неизвестно, покажут ли в эфире, но шанс есть. В это время в Березовке у дома предпринимателя Романа Герасимова, который собирал подписи против строительства полигона, ходят неизвестные ему люди. А другие люди фотографируют окна его квартиры в Тамбове, караулят на лестничной площадке у лифта. Об этом Роману расскажут соседи.
В день прямой линии в селе отключается мобильный интернет — жители не могут записать новое видео уже для эфира. Роман решает ехать в Тамбов, но шина в колесе машины разорвана, кто-то ночью рассек ее ножом.
Утро следующего дня. В полседьмого утра Роман собирается на работу, выгоняет машину за забор на дорогу. Открывает дверь, чтобы выйти закрыть ворота — на него набрасываются трое мужчин. В капюшонах, один из них — в медицинской маске. Колотят руками. Тянут на землю с водительского сидения. Роман крепко держится за руль и отбивается ногами. А потом кто-то из нападавших достает нож и наносит удары.
— Когда порезали колесо и даже в первые секунды нападения, я думал: сейчас изобьют, предупредят, — вспоминает Герасимов. Пока в больнице карантин, он может говорить лишь по телефону. — Но когда я увидел у себя кровь на ноге, понял, что у этого человека в руке нож, и он смотрит на меня звериными глазами, готовыми реально убить. У меня в голове все перевернулось. Только бы выжить. Крики были только с моей стороны, я звал на помощь. Выбежал сын, попытался схватить одного из нападавших — сыну брызнули в глаза баллончиком. Он побежал за супругой, и тут они испугались, что слишком много народу.
Уголовное дело возбудили по статье «Хулиганство» (ч. 2 ст. 213 УК РФ). Лежа на траве, Герасимов дождался скорую. Его успешно прооперировали. Сейчас он просит не называть больницу и место, где именно живет его семья, — боится, что могут снова прийти. Несмотря на то, что в МВД отчитались о задержании нападавших.
Строительством мусорного полигона, против которого выступают жители, занимается региональный оператор «Тамбовская сетевая компания» (ТСК).
— Триста тысяч тонн отходов в год, то есть фактически они хотят туда везти мусор со всей области, — рассказывает Роман. — Почему со всей области повезут мусор именно к нам, в самое неподходящее место? Они толком ничего объяснить не могут. Жители делают вывод, что они хотят завозить отходы с других субъектов. У нас здесь недалеко проходит трасса Москва — Волгоград, до Москвы — 430 километров по хорошей дороге, соответственно, а почему бы из Москвы не привезти мусор? Железная дорога в 10 километрах.
— Когда собственник участка пробурил там скважину, мы приехали, делали простецкие замеры: опускали рулетку вниз и видели — до грунтовых вод там нет даже трех метров, — продолжает Роман. — Есть правила, которые гласят, что строить полигон нельзя, если грунтовые воды стоят меньше чем на пять метров вглубь. Мы задаем вопрос: ребят, как вы собирались здесь строить полигон, если все это попадет в нашу реку, в наши скважины, в наши колодцы?
В тамбовских СМИ произошедшее с Романом сначала назвали «пьяной дракой». А затем — «конфликтом бизнеса», а значит — «инсценировкой». Все потому, что Герасимов — совладелец четырех мусорных полигонов в Тамбовской области.
В селе тоже есть разговоры, что нападение могло быть подставным. Или не подставным, но произошедшим из-за работы Герасимова. Но большинство отказывается в это верить. Даже если допускают «интерес мусорного бизнеса», уверены, что Роман борется за них и против свалки конкретно в этом месте, а это сейчас для местных главное.
«Забьют нас, как Романа»
— Вот до лампочки, кем он там числится и кто он, — заключает Нина Васильевна, она спешно ходит, опираясь на самодельную палку для ходьбы. — Не обращайте внимания, я хромая, но живая… У Романа, может, свои цели, а у нас — свои. Но у нас нет больше никого, кто может возглавить протест против свалки.
Нина Васильевна ласково гладит белых козочек, их у нее больше десяти, а кур не меньше сорока. По специальности она агроном: «Нельзя здесь строить полигон. Я разбираюсь в этом, знаю, как грунтовые воды тут близко… Это я такой закалки, я ползаю, но все равно скот держу, мне сказали: ты умирать будешь — все равно будешь держать, я говорю — да, вот буду». Тонкие пальцы женщины — в черной земле.
По политическим взглядам Нина Васильевна — коммунист. И в обращение к президенту не верила, но, говорит, по закону было положено к нему обратиться:
— Местные все поджали хвост. Против свалки не выступают. Роман, говорят, чужой. Я с 1980 года живу здесь и тоже — «чужой». Двух сыновей родила, сорок лет здесь живу, но у меня нет тут никого, никакой родни. Я тоже «чужой».
На машине с работы приезжает Надя, соседка Нины Васильевны из дома напротив. Она участвовала в записи обращения к президенту:
— Если все жители будут немножко поактивнее, то чего-то мы добьемся. По крайней мере, будет у нас здесь почище. Потому что любой нормальный человек скажет, что свалка должна быть подальше от населенных пунктов. Полигона не должно быть на сельхозугодьях. Мы же какую только продукцию ни растим…
Надя зовет всех, кто выступает против, высказаться и сфотографироваться. Расстраивается, что не все соглашаются: «У нас здесь все против полигона. Просто, конечно, сейчас начинают бояться. Роман все же занимает какое-то положение, и такое случилось… Остальные испугаются, скажут: да нас тут точно прирежут».
«Да ну а что я сделала? Забьют нас придут, как этого Романа?» — кричит соседка Нади, отдыхая в теньке на раскладном стульчике на крыльце.
Жители рассказывают, как сами оставляли в продуктовых магазинах листы, чтобы люди подписывались против полигона. А глава сельсовета Александр Федорович Краснослободцев, по их словам, потом бегал и эти бумаги с подписями изымал: «Продавцам кричал: я на вас протокол составлю!». Главный аргумент тех, кто продвигает идею строительства полигона, — новые рабочие места. Люди отвечают, что «взамен на экологию» они им не нужны и «вообще они такие не нужны».
Михаил, мужик на соседнем крыльце, поддерживает: «Народ уже стал поумнее, ему говорят: Нина Васильевна, у тебя завтра тут лампочка в переулке будет висеть и до Таньки будет асфальт, если «за» проголосуешь. Ан нет вам!»
С другого конца переулка с мусорными мешками медленно бредет пожилой мужчина. «Васильич, давай иди сюда!» — кричит ему Нина Васильевна.
Он, хорошенько замахнувшись, закидывает в бак мусор. Бак — с логотипом той самой компании ТСК.
— Ну а нам-то чего сейчас бояться? Нас, что, через одного резать будут? Роман все же — заинтересованное лицо, — рассуждает Васильич. — Понятно, что мне бы дали пять тысяч, сказали бы «давай за свалку, без нее вы не проживете» — я бы, может, тоже пошел проголосовал, а за десять вообще бы агитировать пошел. Но моя позиция такая: мне уже 67-й год, а здоровья все меньше и меньше. Думаешь: сколько Бог отвел — может, месяц, может, год или два? Любого здравомыслящего человека спроси: а ты за помойку? Ответит, наверное: да, конечно, а то тут кислорода много, я же так хочу подышать отходами.
«Я — под властью»
Рассуждения о том, что против свалки якобы выступают лишь неместные, мы слышим от председателя сельсовета Александра Федоровича. Он вальяжно выходит из дома в шортах и без рубашки. Председатель приветлив, присаживается на низкий заборчик у клумбы, потом слышит вопросы про полигон, тут же перестает улыбаться и утыкается взглядом в землю.
— Знаете, что для меня было самое удивительное? На этом видео (обращения к президенту. — Т. В.) ведь никого из наших нет. Вот из наших же никого, — объясняет мужчина. — А я человек, на которого всегда кто-то может надавить и какие-то команды дать. Я — под властью.
— Но в житейском смысле вы как к полигону относитесь? — спрашиваю. — Вы же тоже тут живете.
— А в житейском, как сказать… Если президент объявил у нас национальную программу экологии — это для нашего же блага. И так все кругом в мусоре. Куда против власти идти?
— То, что случилось с Романом, с протестом против полигона не связываете?
— Да нет, здесь я абсолютно не связываю. Это что-то личное, может, между друзьями что-то… В телеграм-каналах писали, что оказалось все очень дешево: 10 тысяч за нападение обещали. Представляете, жизнь Герасимова оценили в 10 тысяч? Так что, это был точно не коммерческий заказ, — уверенно заключает Александр Федорович.
«Местные боятся. Говорят: правды нет»
Надя продолжает обходить соседей, спешит к обособленно стоящим участкам через болотистое поле. Ее босоножки вязнут в мокрой земле. На улице печет солнце. Она говорит: земля здесь всегда в мелких лужах — «мы ж в низине».
Добираемся до высокого железного забора. Володя с женой Людмилой приехал в Тамбовскую область с Кубани четыре года назад. Вместе с белым алабаем с коричневыми ушами — огромным добрым псом. Хозяева дома встречают нас в рабочих строительных перчатках и ставят на стол графин приготовленного Людой чайного гриба.
Из-за алабая к семье придираются соседи-дачники, как рассказывает Володя, все потому что у них есть связи с участковым. «Мне сказали, что он должен на цепи сидеть на участке. На участке, который огорожен забором. Хотя он же неагрессивный, добрый пес. Вот сидит на цепи. Конечно, это напряжение создает: вроде «мы вас все равно наклоним». Здесь во всем так».
Володя раньше сам работал в полиции, потом с женой, когда жили в Самаре, помогали наркозависимым и алкозависимым людям, а на Кубани занимались сельским хозяйством.
Вместе с Романом он пошел собирать подписи против полигона, ходил по домам: «Я заходил в каждый дом, рассказывал: так и так, такая история, как вы отреагируете? Я ставил людей в известность, что я не местный, что живу здесь недавно, всего четыре года. Спрашивал: почему вы, как коренные жители, не участвуете в сборе? Местные боятся. Говорят: правды нет. Но у вас же есть голос, выбор — это я говорю им! Конечно, «спасибо» отвечают. Бабушки плачут».
Володя вспоминает, что за свалку подписывались все учителя. Люда рассказывает ту же историю, но про знакомую, которая работает в местной больнице врачом: «Я говорю ей: тут же медиков не хватает, они на вас богу молиться должны. Она мне: нет, если я проголосую против — меня уволят, мне детей поднимать надо. Хотя была заинтересована и новости про полигон выспрашивала».
О публичных слушаниях о судьбе полигона Володя с Людой узнали случайно, туда вообще удалось пройти немногим, для этого нужно было заранее зарегистрироваться. Подписи против стройки тем временем оставили больше 700 человек.
— Разговор был такой, — Володя задумывается, морщась, подбирая слова, — не было сказано ни слова про то, что «мы будем строить полигон»… Глава сельсовета только сказал: «Вы же меня 25 лет знаете, я вам когда-нибудь соврал?» Все начали возмущаться, бухтеть в ответ: «А ты когда-нибудь правду говорил?»
И он сказал, что если будет полигон, я вам первым скажу. Мы рассматривали три вопроса, но голосование по ним было одно. Разговор вообще шел о переводе сельскохозяйственных земель в технические, промышленные земли. И тут уже когда Роман встал и все объяснил… Все поняли, за что на самом деле нас собрали тут проголосовать.
«Хрен вам, а не дорога»
— До Каменного Брода <соседнего села> у нас здесь два километра грунтовой дороги. И там в ливень никак не проехать, — рассказывает Виктор Алексеевич — главный оратор на видео с обращением к Путину, ему 74 года. — Если выезжать на асфальт, то, будьте любезны, восемь километров кругом. Мы много лет просим: сделайте нам асфальтовую перемычку. И на слушаниях Краснослободцев заявляет: если вы против свалки — хрен вам, а не дорога.
Виктор Алексеевич родился на Сахалине. По специальности — бортмеханик-инструктор. Всю жизнь работал в гражданской авиации — летал на вертолетах. С женой Катей каждый год зимой они переезжают в Москву, но с ранней весны и до поздней осени живут здесь. Виктор Алексеевич показывает дом, который построил сам, печку, которую они закладывали вместе с женой, и молодой вишневый сад во дворе.
— Новость про Романа меня ошарашила, я услышал ее по тамбовскому телевидению. Я в своей жизни много всего повидал: в Сибирь уехал по комсомольской путевке, в училище авиационное поступил, летал в Тюменской области. Сибиряки — народ жесткий, но честный и справедливый. Я летал в качестве инструктора двух вертолетов — МИ-8 и МИ-6. Сама работа не предполагает никакой фальши, отношения в авиации всегда строились на честности, поэтому, когда я увидел эту подлость… — с досады Виктор Алексеевич машет рукой.
Проезжаем высокие поля кукурузы, пышную рожь. Виктор Алексеевич везет нас к месту, где планируют возвести полигон. Позади Татарский вал — старинное земляное укрепление московского государства, защищавшее страну от набегов с юга. У родника в нескольких километрах от будущего мусорного полигона в траве выглядывают белые шляпки шампиньонов. Виктор Алексеевич широко улыбается, нагибаясь за ними к земле, говорит: на ужин будет жареная картошка с грибами.
Анатолий Александрович, сосед Виктор Алексеевича, выходит на нетронутое пока поле. На нем еще стоят, раскачиваясь, маленькие березки. В углу у леса — будка. Из окошка выглядывает охранник.
Анатолий Александрович искал грибы, когда наткнулся на глубокие дыры в земле — скважины. Позвал соседей, вместе они и померили глубину до грунтовых вод обыкновенной рулеткой. Оказалось, что вода — критически близко.
Минут через сорок он доехал с корзинами грибов до дома, и там его встретил участковый. Начал задавать вопросы: почему был там, что делал на частной собственности?
Никакой таблички с предупреждением о «частной собственности» на поле тогда установлено не было. Сейчас появилась надпись: «На объекте ведется видеонаблюдение и аудиозапись».
˟ ˟ ˟
Мы возвращаемся в село. Во дворе дома Виктора Алексеевича размеренно бродят куры и врассыпную разбегаются пестрые цыплята-подростки. Почти с каждого участка рядом выглядывают либо белые козы, либо рыжие коровы, либо грозно настроенные гуси со своим потомством.
— Почему все же решили Путину записать обращение? — спрашиваю Виктора Алексеевича.
— Так, а кому еще? — Виктор Алексеевич задумывается. — Я вообще противник таких обращений, если честно, все равно это все спускается на местный уровень. Но знаете, вот три сорок шло слушание (прямая линия с Владимиром Путиным длилась 3 часа 40 минут. — Ред.). И разговор ни о чем. Ну не президентский уровень вопросов. По теме экологии было два вопроса, и я посчитал один из них достойным — это Омск (житель Омска во время прямой линии попросил президента повлиять на предприятия, которые не контролируют выбросы в атмосферу загрязняющих веществ, отчего в регионе много лет фиксируется высокий уровень легочных заболеваний. — Ред.). Правда, подкупило меня вот что: все же там сказали — каждый вопрос будет рассмотрен. На каждый свой вопрос вы получите ответ.