За три месяца хабаровчане экстерном окончили курс по «гражданскому сопротивлению», повторив в меньших масштабах тот путь, что за последние 10 лет прошли протестующие в Москве, Санкт-Петербурге и других крупных городах России. Теперь им предстоят испытания — на улице холодает, а власти перешли к решительным действиям: силовому разгону и уголовным делам.
Сначала полиция не трогала протестующих, но к сотому дню митингов многие из них уже получили штрафы по административным статьям. На четверых активистов возбуждены уголовные дела, другим полицейские прямо обещают: «Когда решения по административным делам вступят в силу, ждите уголовки». 10 октября ОМОН впервые жестко разогнал протестующих, больше двадцати человек задержали, некоторые получили травмы. Но люди снова идут по городу давно известным маршрутом.
Корреспондентка «Важных историй» Катя Аренина провела четыре дня в Хабаровске и рассказывает, как прошло первое субботнее шествие после разгона, почему местные жители не боятся тюрьмы и к чему пришел протест спустя три месяца.
«Я их понимаю»
«Я приехал к брату, а там меня машина ждала, — вспоминает Интигам Мамедов обстоятельства своего второго задержания. — Вышли из машины, открыли дверь — фуражка выпала на пол. Насмешил [меня], честно говоря. Они сами не знали, куда меня везти. Я им говорю: ну что, ребята, будем кататься? Я их понимаю — работа. Но с другой стороны, не понимаю».
Интигаму 57 лет. Он родом из Азербайджана, уехал оттуда еще в молодости. Служил в армии в Ленинграде, потом по комсомольской линии поехал жить в Волгодонск, вел там спортивную секцию для детей, работал на атомной станции экспедитором, после развала СССР «начал заниматься чем попало» — дети маленькие, нужно было их кормить.
16 сентября 1999 года террористы взорвали жилой дом в том же микрорайоне Волгодонска, в котором мужчина с семьей снимал квартиру. Пострадал практически весь район — всего 37 домов.
«Мы снимали однокомнатную квартиру, я на полу спал, — вспоминает Мамедов. — Я выбежал, детей бросил, там сосед Саша, милиция, говорит, иди срочно. Я заходил в этот дом [взорванный] — девчонка, лет 14–15, была в однокомнатной квартире, голая, [взрывная] волна вырвала, я пиджак снял, накрыл ей тело. Маша звать, до сих пор помню, она меня братом назвала. Мне 36 лет было».
После этого Интигам заболел, работы не было, жить стало негде — и он с семьей уехал к брату в Хабаровск.
Сейчас Интигам безработный. Мы встречаемся в торговом центре в микрорайоне Южный: двадцать минут от центра на машине, но по ощущениям — окраина. Торговых центров в Хабаровске очень много, только тратить деньги там некому, жалуются местные. Средняя зарплата в городе 20–30 тысяч рублей, работы не хватает.
В прошлом году Мамедова сократили. Он работал завскладом, получал 50 тысяч рублей, 44 из них отдавал за ипотеку. «Я поехал в банк, подписал на кредитные каникулы [заявление] — я в этих делах банковских ноль, — вспоминает он сейчас. — Через полгода приходит бумага — не 40 тысяч, а 57 тысяч надо платить. Я в банк — они говорят, а вот, вы же подписали». Банк предложил Мамедову продать купленную с учетом ипотечных процентов за шесть миллионов рублей квартиру за два миллиона. Он до сих пор в долгах: «Хотел на родину поехать, там мама больная, не пустили [на пограничном контроле] меня из-за того, что на мне этот крест», — говорит он.
За год Интигам так и не смог никуда устроиться. Думал пойти кладовщиком, но не сложилось: «Спрашивают, сколько вам лет? Говорю, 56. А мне говорят: не звоните сюда больше. Президент решил, пенсия с 65 лет. А куда мне идти работать? Представляете, дожил до такого состояния, что уже таксую, беру в аренду, своя машина была — продал», — жалуется Интигам.
После первого суда за участие в несогласованной акции (ч. 6.1 ст. 20.2 КоАП РФ) его оштрафовали на 10 тысяч рублей. Новое дело возбудили уже по статье о повторном нарушении правил участия в публичном мероприятии (ч. 8 ст. 20.2 КоАП) — теперь штраф составил 150 тысяч рублей. Мамедов — один из двух хабаровчан, получивших такие штрафы. 27 октября суд будет рассматривать апелляцию на это решение. Если апелляция не поможет, придется платить.
— Кравчук [мэр Хабаровска] сказал, что нам деньги платят [за выход на митинг] — где эти деньги? Мне было бы плевать на эти штрафы, я бы ничего не боялся.
— А так боитесь?
— Не боюсь, я же вам сказал, у меня квартиру забрали, мне бояться нечего.
«Люди на глазах учатся»
Уже сто дней жители Хабаровска протестуют против уголовного дела в отношении бывшего губернатора края Сергея Фургала, против «полицейского беспредела» и против Владимира Путина. С 11 июля они каждый день выходят на улицы.
Бывшего губернатора обвиняют в организации заказных убийств в 90-е годы — местные в это обвинение не верят. Первые митинги в поддержку Фургала стали самыми массовыми в истории города: шествие 11 июля по разным оценкам (1, 2) собрало от 30 до 60 тысяч человек.
После этого жители города стали выходить на митинги ежедневно. Сначала протестующие и по будням ходили по городу, но сейчас их стало мало, и в рабочие дни они собираются на площади Ленина и выкрикивают лозунги напротив здания правительства города — это называют «повседневным протестом».
В 8 часов вечера в четверг, 15 октября, на площади Ленина около сорока человек, в основном пожилые женщины.
Протестующие выкрикивают лозунги, у одной из женщин розовый микрофон в варежке: «Свободу Сергею Ивановичу, свободу политзаключенным! Банду Путина под суд! Мы здесь власть!» — кричит она. Напротив них на ступеньках здания правительства стоят несколько полицейских, время от времени один из них жалуется в Мегафон: «Вы совершаете противоправные действия».
«В начале в чатах спорили: давайте не кричать про Путина, не путайте повестку, — рассказывает молодой хабаровский журналист Никита Зинченко. — Потом это сошло на нет, сейчас „Путин вор“ — каждый десятый лозунг. Даже самые лютые путинисты, основной его электорат — пенсионеры, которые выходили чисто за Фургала, — сейчас они кричат против Путина. Уже нет такого, что Путин не в курсе».
С первых же задержаний активисты ходят поддерживать друг друга в суды и собирают деньги на штрафы, рассказывает одна из них, Александра Рунова: «Люди были озлоблены тем, что Сергея Иваныча арестовали, а тут начались суды над простыми гражданами».
Сергей Мингазов, журналист
«За эти три месяца гражданское просвещение очень глубинно прошло. Женщины, которые там сидят [на площади] , еще вчера были сторонницами Путина и Жириновского. А сегодня они ходят, трясут 31 статьей Конституции и довольно здраво рассуждают о каких-то общеполитических вещах».
«За эти три месяца гражданское просвещение очень глубинно прошло, — отмечает местный журналист Сергей Мингазов, который и сам регулярно выходит на субботние шествия. — Женщины, которые там сидят [на площади], еще вчера были сторонницами Путина и Жириновского. А сегодня они ходят, трясут 31-й статьей Конституции и довольно здраво рассуждают о каких-то общеполитических вещах».
Хабаровчане стали массово интересоваться не только реалиями политической системы и уголовного судопроизводства, но и правозащитной повесткой, считает Мингазов: «Люди самых разных возрастов и идеологий приходят с лозунгами за Беларусь, про Навального. В этом плане вещь мощная. Люди на глазах учатся».
Стоит мне сказать женщинам на площади, что я журналистка, как они начинают очень внимательно расспрашивать, какое издание я представляю, и перечислять СМИ, которые, по их мнению, доверия не заслуживают. Среди них и федеральные телеканалы, и местные издания — одни освещают не так, другие не освещают вообще.
Последнее, конечно, хуже — так и в реакции властей местных больше всего задевает попытка проигнорировать протест: «Позор СМИ, которые боятся этой бандитской власти! СМИ, я считаю, должны освещать как есть. Вот вы федеральные каналы посмотрите, вы спросите, кого хотите, никто не смотрит сейчас вот эти каналы, всех тошнит!», — говорит активистка Мадина Петренко, которую я тоже встречаю на площади в четверг вечером.
«Кепочка, сумочка»
В хабаровском баре «Пивная борода» открытый микрофон: парень на сцене, подыгрывая себе на гитаре, поет о том, что ему нужно вернуть его 2007 год.
«Прямо здесь задержали, в баре, — говорит 23-летний Степан Кириллов (фамилия изменена по просьбе героя. — Прим. ред.), худой крашеный блондин с отросшими темными корнями. Днем он пишет музыку и монтирует видео, вечером — бармен в «Пивной бороде». — Народу не было, ну и все, я бар закрыл. Пришли по форме, я сразу понял, к чему идет».
До задержания 14 сентября он уже замечал за собой слежку, например, когда уходил с площади Ленина: «они не в форме, но выделяются, как будто бы и не пытались скрываться». Сотрудник полиции, который задерживал Кириллова, сказал, что его забрали по оперативной наводке. За пару дней до этого, когда Степан шел из бара домой по улице Ленина, его догнал «мужчина подозрительной внешности»: «кепочка, сумочка, ну понятно». «Говорит: „Парень, ты, случайно, не Степан?“ Я такой: „Нет, я Андрей“. Ну и все, вроде еще за мной прошел, но я по дворам ушел», — вспоминает бармен.
Кириллова привезли в отделение, где сообщили, что его обвиняют по статье об участии в несанкционированной акции (ст. 20.2 КоАП ч. 6.1). После этого молодого человека отправили ночевать в спецприемник. Там он провел весь следующий день.
Суд над Кирилловым должен был пройти утром в четверг, 15 сентября, но его перенесли: «Тут все тревогу давай бить, потому что я сказал, что суд на следующий день, но в итоге выяснили, что я в спецприемнике еще».
«Следователь мне показал материалы дела: фотографии, видео меня с площади за один день, и из толпы, и со ступенек, — рассказывает бармен. — Я так понял, это у них отработанная схема. Там очень много людей, которые ходят с камерами. Я без маски ходил — ну а что мне лицо скрывать? Ну и я понял, что это я на фотографиях, ну ладно. Протокол составили, я написал объяснение, что я просто гулял, не участвовал в несанкционированной акции».
Такая схема задержания, как у Степана Кириллова, для Хабаровска стала привычной. На акциях трудно не заметить характерного вида мужчин в куртках, шапках и масках, с видеокамерами — представить, что такую возьмет с собой журналист или активист, невозможно.
Обычно таких людей считают сотрудниками Центра по противодействию экстремизму МВД, в народе — «эшниками». Бывшие сотрудники этого ведомства неоднократно рассказывали, что одна из главных задач их подразделения — работа на митингах, выявление наиболее активных участников, фиксация происходящего на камеру.
Главное отличие митингов в Хабаровске от протестов, к примеру, в Москве не в том, что активистов не трогают, а в том, что их не трогают прямо на митинге. Так можно избежать неприятных ситуаций вроде первых полос зарубежных газет с фотографиями омоновцев, дубинками избивающих протестующих. Зато потом активистов отслеживают поодиночке.
«Я не понимаю, почему те, кто сейчас на площади, поздно спохватились закрывать лица, — удивляется журналист Мингазов. — Они [полиция и ОМОН], если б хотели, начали бы еще раньше — до этого они в основном трогали тех, кто как-то выступил на митинге или плакатами засветился, какую-то хоть роль сыграл. С самого начала было понятно, что репрессии будут. Те, кто соприкасается и знает протест российский, они все прекрасно понимали. Но большая часть [протестующих] не из этого [числа]».
Сейчас и днем и ночью многие митингующие предпочитают ходить в масках и темных очках — прячутся от видеосъемки. Одна из многократно оштрафованных участниц протеста Мадина Петренко, помимо маски и очков, носит еще и массивный парик с длинными кудрями.
— А вы в субботу (17 октября. — Прим. ред.) тоже так пойдете?
— У меня разные образы. Наверное, в этом пойду, потому что холодно. У меня светлые дреды там, такие косички, я в прошлую субботу была в них.
«Неизвестно, сколько еще у них материалов на скольких людей в архивах».
Степан Кириллов, бармен
Мне Мадина рассказала, что сотрудники полиции уже пригрозили ей уголовным делом по «дадинской» (в честь первого осужденного по ней активиста Ильдара Дадина) статье о многократном нарушении порядка проведения митинга или шествия (ст. 212.1 УК РФ). По ее мнению, сотрудники полиции ждут только, пока пройдут апелляции по ее административным делам и постановления суда вступят в силу.
По «дадинской» статье уже возбудили дело на одного из участников хабаровских акций Александра Приходько. В отношении нескольких других людей — Анастасии Субботниковой, Надежды Кочетковой и Дениса Посметюхина — возбуждены уголовные дела по статье о применении насилия к полицейским (ст. 318 УК РФ).
«Неизвестно, сколько еще у них материалов на скольких людей в архивах», — считает Кириллов. Несмотря на то, что в отделении полиции и в спецприемнике он был без адвоката, да и на суд защитник тоже опоздал, Кириллов ему очень благодарен: адвокат рассказал, что пока не пройдет апелляция и постановления не вступят в силу, даже если его задержат еще раз, оштрафовать на большую сумму или возбудить уголовное дело не смогут.
«Это эшница!»
«Я говорю, показывай камеру, что ты за мной следишь, — кричит женщина в темно-синем пуховике с тростью. Это Егоровна, 64-летняя хабаровчанка, которую называют „легендой хабаровского протеста“. Свое настоящее имя она не раскрывает. — Куда я иду, она за мной наблюдает. Кто может стереть?»
В руках у молодой девушки в черной куртке с капюшоном зеркальный фотоаппарат. Девушка идет за Егоровной, а та пытается забрать у нее фотоаппарат. Девушка кричит: «Не трогайте мою камеру, не трогайте мой объектив!» Кто-то сдергивает с девушки капюшон, Егоровна кричит: «Это эшница!» Она вместе с другой пожилой женщиной удерживает девушку, какой-то мужчина строгим голосом говорит: «Покажите камеру». Крики: «Ну-ка держите ее, ты посмотри, **** (тварь) какая».
В итоге девушке все-таки удается вывернуться, ее успокаивает журналистка канала RusNews, который постоянно освещает протесты. Она показывает фотографии и плачет: «Я просто учусь в школе».
«Эшница» оказалась шестнадцатилетней дочерью хоккеиста Василия Грановского. После инцидента он написал заявление на Егоровну в полицию. Конфликт случился за два дня до моего приезда в Хабаровск, но и в любой другой день протестующие ведут себя недоверчиво и к незнакомым людям относятся с подозрением.
Сергей Мингазов, журналист
«Происходит, особенно среди костяка повседневного протеста, некая радикализация отношения ко всем: отсюда всякие инциденты, когда девчонку, дочку хоккеиста, начинают как “эшницу” дергать. Подозрительность очень высокая».
«Происходит, особенно среди костяка повседневного протеста, некая радикализация отношения ко всем: отсюда всякие инциденты, когда девчонку, дочку хоккеиста, начинают как „эшницу“ дергать, — рассказывает мне местный журналист Сергей Мингазов. — Подозрительность очень высокая».
Чаще чем «эшник» звучит только слово «провокация». 10 октября людей, которые собрались на площади Ленина уже после шествия, жестко разогнал ОМОН — были и массовые задержания, и травмы. ОМОН начал действовать после того, как на газоне перед площадью кто-то поставил три палатки цветов хабаровского флага. Некоторые из тех, с кем я говорила, относятся к палаткам с подозрением: «Это какая-то странная тема, я до сих пор не знаю, не было ли это провокацией, которой все ждали. Я до сих пор не знаю, кто их ставил», — говорит Никита Зинченко.
«Это были мои палатки, я их принес, — объясняет Андрей Маклыгин, водитель одного из „фургаломобилей“ — так здесь называют машины, обклеенные плакатами в поддержку Сергея Фургала, которые сопровождают шествие. — Мы решили остаться, чтобы обратили внимание на эту проблему. Посмотрим правде в глаза: когда девчонки-сироты пришли с палатками на площадь (В 2019 году на площади Ленина объявили голодовку сироты, которые не могли получить обещанных им квартир. — Прим. ред.), Сергей Иванович вышел, без охраны, и сказал: я тут с вами буду сидеть. Горячее питание организовал».
С Маклыгиным я разговариваю в хабаровском штабе Навального, тут же присутствуют координатор штаба Алексей Ворсин и активист Валентин Квашников по прозвищу Фредди. Всех троих в субботу задержали. «[Врио губернатора Михаил] Дегтярев очень сильно получает по шапке, поэтому были в последнее время провокации [со стороны правоохранителей], — объясняет Ворсин. — Машинами пытались въезжать в толпу, задерживали бабушек вдесятером. Я считаю, что власти давно хотели что-то сделать, и количество провокаций в последние недели две очень сильно возросло».
В четверг на площади я встречаю Марину Белецкую — пенсионерку, ставшую известной после хабаровского репортажа Ирины Шихман: «[Они говорят], я подруга Дегтярева, вхожа в Белый дом, дверь открываю и захожу туда, меня под белы рученьки к нему несут. Я здесь неугодна — потому что много знаю, показываю, кто что делает. Поэтому дано было задание меня просто отсюда убрать».
— В смысле — убрать?
— Чтобы были провокации, чтобы я психанула. Я сказала: ребят, а не пошли бы вы все. Я пришла сюда ради Фургала и буду идти до последнего, меня может остановить только смерть.
Алексей Ворсин, координатор хабаровского штаба Навального
«Были в последнее время провокации [со стороны правоохранителей]. Машинами пытались въезжать в толпу, задерживали бабушек вдесятером. Я считаю, что власти давно хотели что-то сделать, и количество провокаций в последние недели две очень сильно возросло».
«По большому счету, наверное, они [протестующие] и „эшников“ во многом придумали, — вздыхает журналист Мингазов. — Хотя это негоже, что в стране в XXI веке полицейский политический сыск работает, не было бы его — и не искал бы никто их. Никто же не мешал бы, если бы они в форме это делали. А когда вы пытаетесь прикидываться нами же — ну а смысл? Этой женщине „дадинскую“ статью шьют и применение насилия (Вероятно, имеется в виду Анастасия Субботникова, „дадинскую“ статью ей в итоге не вменяют. — Прим. ред.) — за то, что она с замначальника центра „Э“ сорвала маску».
— В штатском?
— Естественно, в штатском. А он бегал там и быковал, ей нужно было понять, кто это вообще. Отсюда все эти страхи и истерики. И все эти отрицательные стороны, связанные с протестом, сейчас каналами, которые против Фургала, очень сильно тиражируются.
«Уже поняли, что его не выпустят»
Я сижу на пассажирском сиденье белой лады — праворульной, как все дальневосточные машины. На заднем стекле наклейки: несколько красных коловратов и надпись «Славяне за Фургала». За рулем — бывший полицейский Роман Тимиров.
После разгона митинга 10 октября Тимиров бросил свои знаки отличия и личную благодарность от министра внутренних дел Владимира Колокольцева под ноги полицейским на ступенях здания правительства Хабаровского края. Не бросил, а положил, объясняет он: хотел, чтобы бывшие коллеги передали главе ОМОНа, а подойти не мог — побоялся, что это будет неправильно воспринято.
„Мне жалко хабаровчан по-настоящему, потому что даже не я, а многие уже поняли, что его [Фургала] не выпустят, — говорит Тимиров. — Все это поняли уже, мне кажется, все. Есть иллюзии у бабушек, но представьте, если Фургал вернется в Хабаровск, даже просто жителем. Это взрыв будет».
Почти все протестующие, с которыми я к этому моменту успела поговорить, отказываются верить, что бывшего губернатора края Сергея Фургала не отпустят, — как будто боятся даже озвучить эту мысль. Сейчас Фургал находится в московском следственном изоляторе «Лефортово». На сотый день протеста местные хотят отправить ему каждый по сто рублей на тюремный счет — так губернатора уже поддерживали летом (тогда отправляли по 27 рублей — это номер региона).
— Все поймут, что их [власти] можно прогнуть? — спрашиваю я бывшего полицейского Тимирова.
— Вот именно. Тогда и Москва проснется, и Питер проснется.
«Там на ступеньках стоит много хороших людей, я их всех знаю, проработал с ними. Там 70 % адекватных людей, которые все понимают».
Роман Тимиров, бывший полицейский
В правоохранительных органах Тимиров прослужил семь лет, ушел в 2016 году — не прижился после реформы полиции. После этого попробовал поработать во ФСИН, даже возил из Хабаровска в московское СИЗО бывшего главу «Дальспецстроя» Юрия Хризмана, осужденного в 2018 году на 11 с половиной лет колонии по делу о хищении более 5 миллиардов рублей при строительстве космодрома «Восточный». Но во ФСИН у Тимирова тоже не сложилось.
С бывшими сослуживцами по МВД Тимиров продолжает общаться. По его словам, все знакомые из органов его поддержали: «красавец, все правильно сделал».
«Там на ступеньках [перед зданием правительства края на площади Ленина] стоит много хороших людей, я их всех знаю, проработал с ними, — объясняет Тимиров. — Там 70 % адекватных людей, которые все понимают. Я говорил с сотрудником действующим, он мне сказал: а куда идти? Я говорю, работа есть. А он мне: я лучше буду сидеть, получать сорок [тысяч рублей] и ничего не делать, чем я буду работать месяцами и получать семьдесят. И так примерно 70 % МВД».
О похожих настроениях в полиции рассказывает и Интигам Мамедов: «Я общался с людьми, они говорят: мы все понимаем, мы поддерживаем, но нас давят. Те же полицейские сказали: „Интигам, нас давят, не то что очень приятно ходить на холоде или в толпе ходить фоткать. Но нас отправляют, дают задание: поймать человека, привести“».
Фургал дал краю надежду — но люди вышли даже не за губернатора, а за свой выбор, считает Тимиров. На выборах губернатора в 2018 году Фургал получил 66 % голосов — причем в большинстве своем люди голосовали не за Фургала, а против бывшего губернатора Вячеслава Шпорта и «Единой России».
Но после избрания Фургал начал работать: «у него были продвижения, причем в глобальных вопросах, которые никто не решал», говорит Тимиров. Новый губернатор сократил зарплаты себе и другим чиновникам, запретил госслужащим летать бизнес-классом, попытался решить вопрос детского питания. Многие из тех, с кем я говорила, помнят, как он встречался с сиротами, которые устроили голодовку перед зданием правительства, пытаясь добиться от государства положенных им квартир.
«Это как голодному доберману дать такой кусок мяса хороший, а потом забрать попытаться», — объясняет настроения людей Тимиров. Рассказывать, чем занимается сейчас, он не может: говорит, «могут прикрыть». Как и многие местные, он недоволен тем, что происходит на Дальнем Востоке: «Мы — сырьевой придаток Москвы». Но уезжать не хочет: «Если мы все отсюда уедем, зачем нам такая страна?»
— Понимаете, все хорошо, но настолько плохо. Вот сидит бомж, он сидит тут уже пятый год на этой остановке, его уже машина тут сбивала, его уже ******* (били) тут, он сидит. Стабильность. Хабаровск.
«Россией правит сатана»
— А вы не боитесь? Административных дел там, чего-то такого, — спрашиваю у участников субботнего юбилейного шествия 17 октября.
«Вообще-то это 31-я статья Конституции, — объясняют мне двое мужчин в солнечных очках с коммунистическим флагом и флагом Хабаровска в руках. — Стоя здесь, флаг держа, мы ничего не нарушаем. В 31-й статье же написано, что мы имеем право собираться мирно, без оружия. Там написано, что мы не должны согласовывать мирный митинг. Это они нарушают закон — полиция, которой мы со своих налогов платим зарплату». Объяснение доходчивое.
В прошлую субботу, 10 октября, на шествие вышло около тысячи человек. Во всем Хабаровске — 616 тысяч, в Хабаровском крае — 1,3 миллиона. В последнее десятилетие край ежегодно покидают 50–60 тысяч человек, следует из данных Росстата, правда, на их место прибывают новые: примерно по двадцать тысяч приезжает из других регионов, еще около десяти — из-за границы.
Я спрашиваю людей на шествии, не пугает ли их перспектива административных, а то и уголовных дел, штрафов, сроков. Говорят, что не пугает.
«Мне кажется, раздражение и недовольство перевешивает страх, — считает 22-летний Никита Зинченко. — Кажется, после этого запугивания будет больше людей. Одной из моих мыслей 10 октября было: что теперь, „Хабаровское дело“ (по аналогии с „Московским делом“ 2019 года, когда Следственный комитет обвинил несколько десятков участников акций протеста „За честные выборы“ в насилии в отношении полицейских. — Прим. ред.) ждать? Я не исключаю этого вообще».
На площади Ленина уже которую субботу играет музыка, призванная заглушить крики протестующих. На этот раз власти устроили концерт в честь 82-й годовщины образования Хабаровского края: из колонок звучат песни про «любимый край» и «возрождение России». В ожидании начала шествия люди стоят с плакатами, скандируют лозунги, действительно кидают голубям семечки и куски хлеба (так тут называют поход на площадь — мол, мы не митингуем, мы кормим голубей).
К часу дня собравшиеся покидают площадь: идут по улице Муравьева-Амурского, потом по улице Тургенева до улицы Ленина, потом по улице Пушкина. Собралось примерно тысячи три. На плакатах в основном Фургал, хотя есть и другие: «Предлагаю начать подготовку к образованию своей республики», «Россией правит сатана», лаконичный «Привет, 1937». Врио губернатора Михаила Дегтярева, которого так проклинали на первых митингах, уже практически забыли — кричат в основном про Путина и про Фургала.
Шествие проходит спокойно, полиция не вмешивается. После него протестующие начинают расходиться, а самые стойкие возвращаются на площадь и еще какое-то время стоят с плакатами. К четырем часам площадь пуста.
На следующий, сотый день протеста, в воскресенье, на площади вечером зажигают светодиодами цифру — но людей мало, кажется, нет и сотни. Участники повседневного протеста после этого собираются где-то отметить юбилей — «но пить не будем», обещает мне пенсионерка Белецкая.
Что должно произойти, чтобы протест прекратился, непонятно. Никаких организаторов среди протестующих, несмотря на высказывания властей, нет. Да им и неоткуда взяться: из протестных политических сил в Хабаровске только штаб Навального, да депутат от КПРФ Максим Кукушкин, который ходит на все шествия.
Валентин «Фредди» Квашников
«Никакого диалога и компромисса. Первое — Путина в отставку, второе — свободу Сергею Ивановичу, и всю эту банду, которая в Кремле, всю под суд».
«Чего не смогли сделать и что надо было сделать в самом начале — как-то это институционализировать, что ли, — говорит журналист Сергей Мингазов. — Но все боялись, все же понимают, что тут и СК, и ФСБ задействованы, поэтому ни одна организация, ни одно движение на себя ответственность за происходящее не взяло».
Если власть и захочет вести с протестующими диалог, ей придется постараться, чтобы найти переговорщика. У каждого свои требования и своя правда. Кому-то достаточно, чтобы суд над Сергеем Фургалом перенесли в Хабаровск, кто-то обещает выходить, пока бывшего губернатора не освободят.
«Никакого диалога и компромисса. Первое — Путина в отставку, второе — свободу Сергею Ивановичу, и всю эту банду, которая в Кремле, всю под суд», — называет свои требования один из самых активных участников шествий Валентин Квашников.
«Я думаю, где-то градусов до минус двадцати это будет [продолжаться], а какие формы оно примет потом, сейчас трудно загадывать, — считает Мингазов. — Перспективы две: институционализация либо уход в подполье. По большому счету, Фургал тут только знамя, и мне кажется, даже с посадкой Фургала протест не утихнет. Возможно, он утихнет, когда в следующем сентябре пройдут выборы, — а может, и не в сентябре».