«Когда рядом с правителем появляются «надежные силовики», в этой ситуации комфортно от ощущения надежности»

Источник
Геннадий Бурбулис: почему Ельцин попал в зависимость от силовиков.
20 лет назад, в августе 1996-го, наша страна прошла знаковый момент своей новейшей истории. Период «революционного романтизма» закончился – об этом свидетельствовала отставка руководителя президентской администрации Сергея Филатова, в 1991 году в рядах ближайших соратников Бориса Ельцина защищавшего Белый дом от путчистов (о демократических принципах работы команды Филатова мы рассказали в материале «Время творчества, самостоятельности, инициативы» от 12 августа). Одолев внешних неприятелей – ГКЧП, а через два года – «хасбулатовцев», в окружении президента приступили к разборкам друг с другом. Начальник избирательного штаба Ельцина Анатолий Чубайс боролся не только с Геннадием Зюгановым, основным соперником действующего президента на президентских выборах-1996, но и с группой силовиков, Коржаковым-Барсуковым-Сосковцом, которые уговаривали Бориса Николаевича ввести чрезвычайное положение и отменить выборы. В тот раз силовики проиграли и были отправлены в отставку, сразу после выборов Чубайс встал во главе администрации президента. Печально знаменитые залоговые аукционы, «семибанкирщина», пирамида ГКО, дефолт – все эти авантюрные события и явления связаны со вторым президентским сроком Ельцина и вызваны подготовкой к нему. К концу второго срока Ельцин снова стал присматриваться к выходцам из спецслужб: за короткий срок его фаворитами побывали Николай Бордюжа, Сергей Степашин, Владимир Путин . Почему «книжникам» Борис Ельцин в конечном итоге предпочел силовиков? Рассуждает Геннадий Бурбулис, в 1991-1992 годах – Государственный секретарь, первый заместитель председателя российского правительства. Это вторая часть воспоминаний Геннадия Эдуардовича, первую мы опубликовали 9 июля (см. «Прибегает помощник Бориса Николаевича и говорит: танки окружили Белый дом!»). 

«Силовики очень настойчивы и настырны в том, что “угрозы со всех сторон”»

- Геннадий Эдуардович, считается, что на втором президентском сроке Борис Николаевич впал в зависимость от силовиков. Как вы думаете, почему в конце концов он предпочел иметь дело не с людьми науки, каким являетесь вы, например, или каким был Егор Гайдар, а с силовиками? 

- Очень сложный вопрос. Вопрос национальной безопасности, дееспособности так называемых силовых структур – первостепенный для главы государства. Особенно в исключительных условиях, когда мы осуществляли коренной переход от советской тоталитарной системы к демократической. Когда – и Ельцин это хорошо чувствовал и изо всех сил двигал – энтузиазм активных людей говорил, что воля и участие каждого человека на своем персональном месте и общества в целом как единого социального коллектива, организма – может горы свернуть. А потом наступил период, когда главе государства понадобился глубокий фундамент безопасности. И это ловушка, потому что так называемые «силовики» очень настойчивы, даже настырны, в том, что «угрозы со всех сторон» – слева, справа, по периметру границ, издалека. И каждый из них старается преподнести свое ведомство как исключительное и в высшей степени нуждающееся в личном покровительстве президента. 

У меня же был период, когда я как госсекретарь координировал и внутреннюю, и внешнюю стратегию развития, и систему безопасности, все спецслужбы. И мы с Борисом Николаевичем много и долго размышляли, как сделать, чтобы, не теряя позитивного исторического опыта, поставить спецслужбы под контроль, в рамки законов, нормативных актов, чтобы «индивидуальный подход» заменить объективной, четкой юридической формулой… Но позже, вследствие утомленности, усталости, акцент во внутренних установках главы государства был перенесен с трансформации и созидания на обеспечение и сохранение, консервацию безопасности. А тогда рядом с любым правителем появляются вот эти самые «надежные силовики», которые «все видят, все знают», все у них «под контролем» – и в этой ситуации приятно, комфортно от ощущения надежности, психологически это понятно. 

- Вы сказали: «а потом наступил период». Какие конкретно события вы имеете в виду? 

- Было два потрясения, ключевых для Бориса Николаевича. Это, конечно, конституционный кризис октября 1993 года. Подчеркну, что часто выпускается из виду: не просто противостояние парламента, Верховного Совета, части Съезда народных депутатов и президента, а вооруженный мятеж в центре столицы. Когда по Москве разъезжали грузовики с автоматчиками, которым была поставлена задача захвата госучреждений и главного информационного ресурса – «Останкино». Представьте на минуту всенародно избранного президента, главу правительства, к слову, утвержденного Съездом (на тот момент Виктор Черномырдин – прим. ред.), в ситуации огромного риска взявших на себя ответственность за радикальные реформы, которых ни страна, ни граждане, ни история не знали не то что веками – никогда. И вдруг все это под угрозой, которая разворачивается прямо у них на глазах, в Москве. У обитателей Белого дома случилось катастрофическое затмение сознания, и, следовательно, возможность диалога была утрачена, эмоции зашкалили, и мятежники уже призывали авиацию бомбить Кремль. Поэтому их обуздание было тяжелейшей, но вынужденной мерой. И в ночь с 3 на 4 октября предпринимается показательный обстрел парламента. Это действительно трагедия. Ельцин восстановил порядок в столице и не допустил гражданской войны, но от этих событий у него осталась глубокая рана. 

И второе потрясение – Чечня, поздняя осень-зима 1994 года, когда Борис Николаевич поддался на предложение «блицкрига». По натуре он был пацифистом, для него человеческая жизнь была абсолютной ценностью, и какие-то меры, связанные с угрозой человеческой жизни, были невыносимы. Но он снова берет личную ответственность, издает президентский указ о военной операции, а вскоре выясняется, что дело обстоит совсем не так, что операция займет не два-три дня и даже не неделю, что это затяжная, реальная война. 

Не исключаю, что сказались и усилия недоброжелателей, а их было много в разных структурах – и в силовых в том числе: мы же не готовили профессиональных кадров к моменту распада Советского Союза, в подавляющем большинстве сотрудники силовых структур были «родом» из советского режима, и мы могли лишь надеяться, что они разделят новые, демократические ценности. А некоторые из них, очевидно, рассчитывали на то, что Ельцин, не разобравшись в истоках, в первопричинах конфликта с Чечней, оступится и «свернет шею». Желание раздуть в Чечне очаг напряженности, поддерживать его как угрозу всему режиму и тем самым подчинить Ельцина – такое тоже было. (Так, в книге Петра Авена и Альфреда Коха «Революция Гайдара» указывается, что одним из инициаторов силового подавления чеченского сепаратизма выступал председатель Верховного Совета Руслан Хасбулатов, впоследствии, в 1992-93 годах, наряду с вице-президентом Александром Руцким – лидер антиельцинской оппозиции – прим. ред.). 

Наконец, чеченское противостояние было не только внутренней проблемой, а фактором геополитики, элементом мировой, глобальной системы, которая, с одной стороны, очень приветствовала демократизацию России и рыночные преобразования, но с другой, крайне опасалась нашего стремительного возрождения, того, что, быстро освоив новые ценности и правила, Россия станет не просто партнером, а серьезным конкурентом. 

- Почему вы, лидеры новой России, не провели люстрацию? Не поставили силовиков на место с самого начала? Глядишь – и не было бы у них такого влияния на президента, а сейчас – засилья спецслужб, не пришлось бы преодолевать сопротивление госпропаганды, защищать Конституцию, демократию… 

- Поймите: есть идеалистические представления о правилах и принципах формирования качественно новых институтов власти – и есть историческая реальность, выражающаяся в конкретных жизненных условиях, обстоятельствах. С академической точки зрения, с точки зрения классических учебников, люстрация, безусловно, хоть и очень сложный, но важнейший, полезнейший механизм создания качественно нового государственного «здания». Но таких примеров в мировой истории, когда люстрация была осуществлена безупречно и результаты оказались однозначно положительными, очень мало. 

Что касается России начала 1990-х, то у нас даже близко не было такой возможности, мы с Борисом Николаевичем даже не обсуждали эту тему предметно. Люстрация была невозможна с точки зрения интересов управления страной и государством и по нравственным причинам. Взять какую-либо структуру и приказать: у вас там сто человек работают, значит, оставьте половину, а другую половину мы подвергнем конституционным ограничениям – такое было просто немыслимо. Мы находились в условиях предельно ограниченного кадрового ресурса, не хватало специалистов даже на самые неотложные задачи, на экономические реформы, на их законодательное оформление. 

Нам и про Верховный Совет говорили: почему вы его не распустили сразу после путча ГКЧП, почему не назначили новые выборы? Но как – если на баррикадах мы стояли плечом к плечу, если тогда в самых опасных испытаниях были вместе? 

«Не считаю, что российский народ не способен на демократию»

- Вам не кажется, что, чем ни объясняй, расстрел Верховного Совета в 1993-м был первым шагом к превращению российского парламента в сегодняшнюю «игрушку» президента, в покорную машину по узакониванию его желаний? 

- Мне кажется, что трагические события 3-4 октября не связаны с нынешней обидной ситуацией. Да, сегодня мы погрязли, но напрямую связывать это с событиями 1993 года не стоит. Напротив, Борис Николаевич проявлял потребность и способность к диалогу, он до последнего настаивал: давайте зафиксируем разногласия и начнем действовать исходя из того, что нас объединяет, давайте думать не о наших распрях, а о стране, о людях, об избирателях, обо всем можно договорится, главное – какие ценности, цели мы ставим во главу угла. Но эти предложения были отвергнуты. 

- Ельцин был согласен на «нулевой вариант» – одновременные президентские и парламентские выборы... 

- Да, это так. Но надо понимать, что Съезд блокировал идею президентства как таковую, блокировал принятие законов, остро необходимых для осуществления рыночных экономических реформ. И это несмотря на то, что введение поста президента было одобрено всероссийским референдумом 17 марта 1991 года, а на другом референдуме, 25 апреля 1993 года, большинство выразило доверие Ельцину и поддержало его экономические реформы. А позиция Верховного Совета выражала затянувшуюся «болезнь», корнями глубоко уходившую в советское прошлое, в советские экономические традиции. 

Нет, я не считаю те события приговором российскому парламентаризму. И тем более не считаю, что российский народ не склонен к демократии, не способен на нее. Вспомните результаты выборов первой Государственной Думы в декабре 1993-го: наш «Выбор России» (предвыборный блок реформаторов во главе в Егором Гайдаром – прим. ред.), казалось бы, наиболее близкий к президенту, проигрывает, а основную поддержку избирателей получает Жириновский. Вспомните выборы 1995 года, которые выиграли коммунисты. Все это были предпосылки создать дееспособную систему парламентаризма – с реальным представительством разных интересов, с настоящей фракционной конкуренцией, политической дискуссией. В 1995 году я, будучи депутатом Госдумы, инициировал создание парламентского клуба, объединявшего обе платы Федерального Собрания... 

Кстати, это тоже интересно – как я избирался в депутаты. Приехал на родину, в Первоуральский округ, чтобы избираться как независимый кандидат-самовыдвиженец. И мне говорили: куда ты едешь, тебя проклинают, всех вас, рыночников, проклинают – это же депрессивная пролетарская глубинка, заводы, у которых нет оборотных средств, заказы просели. И все равно люди, выяснилось, были способны слышать, вдумываться, понимать.

- Это урок нынешним либералам: не унывать и уметь разговаривать с избирателями об их проблемах и интересах…

- Думаю, что в этот раз, на осенних парламентских выборах, если удастся обеспечить правовую защиту прав кандидатов, в одномандатных округах будет интересная борьба. Так что парламентаризм не обречен, просто мы видим нарастание общей апатии, уход людей от общественных проблем «в себя», снижение интереса к публичной политике. И укорять их, обвинять, изобличать ни в коем случае нельзя – нужно понять природу этой новизны и предложить соответствующие идеи, программы, стиль, язык, аргументы, мотивацию. С моей точки зрения, сегодня ценности конституционности, демократии, разделения властей должны носить, я бы сказал, прагматический характер. Плюс, с учетом, с одной стороны, зависимости, с другой – могущественности средств массовой информации и пропаганды, необходимо уметь разговаривать с избирателями «глаза в глаза», не отделываться лозунгами и «смайликами», а находить самые верные интонации. 

«Победа принесла ему гораздо больше опустошения, чем ликования»

- Две, по моему мнению, роковые ошибки Бориса Николаевича: Конституция, принятая в декабре 1993-го, после подавления сопротивления Верховного Совета, и решение идти на повторные президентские выборы в 1996-м. Сначала о Конституции. Такие бесспорные профессионалы, как бывшие помощники Бориса Николаевича Георгий Сатаров и Михаил Краснов, указывают, что очевидный конституционный перекос в сторону президентских полномочий, в ущерб парламентской и судебной ветвям власти, был заложен именно тогда, при Ельцине, а сейчас расхлебываем…

- И Георгий Александрович, и Михаил Александрович – оба хорошо знают объяснения, что тогда произошло. Борис Николаевич до последнего лично правил проект Конституции, который в конце концов и внес на всенародное голосование. А мы же уже говорили, что одна из глубинных его духовных, душевных травм – это осенний мятеж, причем мятеж тех, кто позиционировал себя «народными избранниками» и при этом командовал боевиками, выезжавшими не откуда-нибудь, а из Белого дома, из Верховного Совета. Это, конечно, довело Бориса Николаевича, и тогда, мне кажется, мы попали в так называемую «институциональную ловушку»: при редактировании статей о полномочиях, прерогативах президента, когда рассматривались разные модификации государственного устройства – президентско-парламентское, парламентско-президентское и так далее – его личность, его личные переживания проявились в большей мере, чем можно было допустить. 

- То есть можно сказать, принципы государственного устройства определились спонтанно, под влиянием текущего настроения президента? 

- Нет, решения не были спонтанными. Напротив, этот трагический излом, эта, тогда свежая, незажившая, рана глубоко и надолго изменили Бориса Николаевича, и в этом состоянии он принимал решения о государственном устройстве намного вперед. Ну а на волне победы, хоть она и далась очень высокой ценой, он поверил в свои силы, в эффективность президентского правления, ему показалось, что он со всем этим справится грамотно и благоразумно.

- А вот от людей, которые работали с Ельциным в Свердловске, когда он был еще первым секретарем обкома КПСС, мне доводилось слышать, что на самом деле его просто всегда интересовала высшая власть, а уж в качестве Генерального секретаря или «президента свободной России» – неважно. 

- Нет. На мой взгляд, свою роль сыграла психологическая «ловушка». А говорить, что Борис Николаевич не мог полноценно жить без власти, – неправильно. Не забывайте, что пост президента он оставил досрочно и добровольно. 

- Возможно, к концу 1999-го, когда он передал власть Владимиру Путину, высшая власть была ему уже просто в тягость…

- Он всегда с удовольствием, даже с наслаждением вырывался, чтобы отдохнуть, отвлечься, любил много читать, познавать, очень дорожил любой минутой общения в семье и реально мечтал о времени, когда не нужно будет нести бремя власти. Он любил жизнь во всех ее проявлениях, и рефлекс, инстинкт власти в нем тоже присутствовал, безусловно, эта лидерская воля существенна во всех его достижениях, но он не был властолюбцем, душевные «извилины» которого полностью, паталогически, фатально покорены, искорежены, развращены идеей власти. 

- А как же решение баллотироваться на второй срок в 1996 году? Зачем это было нужно, в общем-то, уже больному, да и непопулярному человеку? Уступил бы, скажем, Немцову с Гайдаром. За ту победу пришлось уплатить всей стране – залоговыми аукционами, «семибанкирщиной»… 

- Ситуация 1996 года, без сомнения, ключевой пункт нашей новой истории – и в том, что касается последствий трансформации Бориса Николаевича, и в отношении дальнейшего будущего России. Конечно, ни Немцов, ни Гайдар на эту роль даже близко не подходили. Была другая фигура – Виктор Степанович Черномырдин. И я, в то время уже не имея достаточного влияния, тем не менее считал, что Борису Николаевичу не нужно в таком состоянии участвовать в выборах, а нужно поддержать Виктора Степановича, и все вместе мы бы, конечно, постарались довести его до победы. Но было принято другое решение, причем под напором.

Скорее власть не хотели выпускать «силовики», противостоявшие «книжникам». Под «силовиками» я подразумеваю не только «людей в погонах», а «силовиков» по типу сознания, мышления. Произошло то, что произошло. Победа тогда далась чрезвычайными усилиями, вымотала Бориса Николаевича, принесла ему, по-моему, гораздо больше разочарований, опустошения, чем ликования. Все нормальные люди ему просто сочувствовали – настолько он был выжат, травмирован и физически, и душевно. 

«Борис Николаевич заслуживает как восхищения, так и сострадания»

- А в период расцвета политической биографии Ельцина вы, Геннадий Эдуардович, были самым близким, доверенным его соратником. Для многих он вошел в историю как самовластный «царь Борис». Была ли ему присуща культура диалога? 

- Духовный строй личности Бориса Николаевича в хорошем смысле загадочен. Потому что внешне, на виду, он производил впечатление человека властного, безудержно волевого, для которого нет никаких преград. Это образ решателя трудностей, проблем и задач, который часто ассоциируется с личностью руководителя большой стройки, где через год-полтора на месте нулевого цикла вдруг возникает завод, птицефабрики, целые города, которыми здесь, в Свердловской области, гордились на всю страну, на весь Советский Союз. Такой вот строитель материального мира, материального благополучия. 

А на самом деле, в сущности своей он был человек крайне деликатный, очень ранимый, особенно когда возникали ситуации, связанные с неправдой, несправедливостью, безалаберностью: ему было очень сложно, невыносимо на это реагировать. Вроде бы надо начальственно отругать и приказать, а внутреннее отношение к каждому человеку, независимо от роли, ранга, возраста, было у него абсолютно противоположным. Те, кто знал Ельцина со стороны, не часто понимают, каким он был в действительности, они говорят: это неадекватное восприятие его личности. Но есть доказательства, так сказать, общечеловеческого свойства. Например, несмотря на свою, причем выдающуюся, карьеру в спорте, в строительной отрасли, в партии, Борис Николаевич никогда не ругался матом. Это невозможно представить, в этом часто невозможно убедить, особенно сегодня, когда известные «фигуры речи» кругом и запросто употребляют не только строители, но и школьники, и доценты, и приваты. Но это так. Он никогда и ни к кому не обращался на «ты».

- В отличие, как я слышал, от Горбачева.

- Да... И еще Ельцин никогда никуда не опаздывал, ни на одну секунду, будь то официальное событие, международная встреча, заседание правительства или дружеская вечеринка – для него пунктуальность была элементом внутренней культуры. У него был идеальный порядок на рабочем столе, он физически не переносил, если какой-то документ, бумага лежала поперек, или залежалась бы в течение месяца, и потом ее надо было искать – такого не было никогда. И все знали, что, если президенту принесли проект указа или постановления правительства, он досконально вникнет и не пропустит какую-то недомолвку или, так сказать, «второй фон». Четкий душевный, моральный порядок и рациональное мышление человека, который несет ответственность за все дела и задачи, которые стоят перед ним на всех этапах жизни, независимо от служебной ступени. 

Еще одно важное, серьезное качество – Борис Николаевич имел внутреннюю потребность постоянно обучаться, тягу к самообразованию. У него была феноменальная память, он обладал способностью вникать в проблемы и целостно, системно, и с точки зрения деталей. Знанием подробностей он часто многих шокировал, любил проявить себя, неважно где – на какой-нибудь ферме, на комбинате, в школе – так, что губернаторы, по десятку лет управлявшие сложнейшим регионом, поражались: приезжает президент – и видит, понимает что-то такое, что оказывается полной неожиданностью для местного «хозяина». Была потрясающая тяга к творческим людям, независимо от их профессиональной принадлежности, это и одаренные деятели искусства, и ученые, раскрывающие тайны духовного-материального мира, каждый человек был интересен ему часто скрытой, недооцененной индивидуальностью, новизной. 

Потому-то, мне кажется, Ельцин и состоялся как первый в нашей тысячелетней истории всенародно избранный президент-реформатор – прежде всего, в силу уникального сочетания удивительной харизмы, энергетики, уверенности, которая привлекала и сплачивала людей, в силу потребности в новизне – а это качество, крайне редко встречающееся у больших начальников: всего достиг, куда еще и, главное, зачем стремиться, рваться? 

Ну и самое важное для меня в Ельцине – это внутренняя способность к состраданию, сочувствию, милосердию, что порой он даже скрывал, сдерживал в себе. Без всего этого не было бы Ельцина – создателя новой российской государственности, политической культуры, не было бы Ельцина – выдающегося деятеля не только отечественной, но и мировой истории. 

Так что для меня нет никакой загадки, почему Борис Николаевич после долгих раздумий и переживаний принял нашу программу радикальных экономических реформ, у меня нет недопонимания того, почему в ключевые моменты своей деятельности он вообще принимал неожиданные, непредсказуемые, дерзкие решения, казалось бы, никак не вытекавшие из его личной биографии и из внешней ситуации. Эти решения были плодом его поразительной творческой интуиции и стремлением к движению, развитию, чтобы не «засидеться», не «закиснуть», не заскучать. 

- Геннадий Эдуардович, согласитесь, многие, действительно, вам не поверят: они помнят совсем другого Ельцина…

- Да, конечно, надо отдавать отчет, что мы имеем «двух Ельциных» – Бориса Николаевича конца 80-х – начала 90-х, когда он принимал на себя колоссальную историческую ответственность и испытания, и Ельцина после 1994-95 годов, когда из-за перенапряжения, перегрузок того, первого периода, из-за его сильной усталости, духовной и телесной, мы, к сожалению, увидели другой тип человека. Он сам говорил про кого-либо: «Такая судьба у человека». Дар свободной личности, лидера, вождя, преобразователя, грандиозная историческая роль – возглавить преодоление тоталитарного наследия – все это было оплачено страшным напряжением и здоровьем. Поэтому Борис Николаевич, вне всяких сомнений, заслуживает как восхищения, так и сострадания. 
Персоны Компании
Игорь Сечин нашел способ обойти запрет правительства
Роснефть купит Башнефть по хитрой схеме.
Обзор 8 – 12 августа: дирижабли развезут по карманам фантастов 240 млрд долларов
Не дожидаясь 2030 года, когда каждый россиянин освоит телепортацию, и мы все, наконец, заживем, эвристичные умы решили приспособить дирижабли, дабы развести в нужные карманы 240 млрд баксов.
Политические «пытки» Степана Пыталева
Местный олигарх ведет «подковерную войну» с однопартийцами.
Алий Тоторкулов напугал власти Карачаево-Черкесии
В Карачаево-Черкесии в поддержку Тоторкулова намерены провести митинг.
Сергей Иванов сдал пост Антону Вайно
Владимир Путин сменил главу своей администрации.
«Газпром» «продался» Тимченко
Госкомпания без конкурса отдала контракт на 72 млрд рублей структурам Геннадия Тимченко.
«Вакцина» от Потанина оказалась распилом бюджетных денег
Миллиардер Владимир Потанин «распилил» госденьги, предназначенные на лекарства.
«Говорящая фамилия» Албина-Слюняева
Придется ли вице-губернатору Санкт-Петербурга в очередной раз менять паспортные данные, чтобы скрыть от современников и потомков следы своих «свершений»?
«Идет борьба всех против всех»
Подоплека скандалов вокруг Медведева, Шувалова и Сечина: конфликт в окружении Путина.
Бударгин расставил сети на «Ленэнерго»
Глава «Россетей» хочет стать единоличным хозяином энергокомпании.
На американском крючке
Как «Менатеп» договаривался с Сергеем Муравленко и компанией на «откат» за помощь в приватизации «Юкоса».
Непрозрачная жена Чемезова убежала от перспективы близости с Сечиным
Шеф "Роснефти" осчастливил Барвиху сразу двумя дачами
«Русский след» американских выборов
После обращения Трампа за помощью к России журналисты занялись проверкой связей кандидатов в президенты США с Москвой. Результаты превзошли ожидания.
Чиновники съезжают из Кремля
Возможно, именно этот указ президента останется в истории, когда все прочее покроется пылью забвенияю
«В ручной партии мне не западло». Ирина Хакамада вернулась в большую политику
Политик идет в Государственную думу от «Партии Роста» бизнес-омбудсмена Бориса Титова. Об отношениях с властью и бывшими соратниками по оппозиции, войне с Украиной и реформах без политических изменений Ирина Хакамада рассказала в интервью спецкору «Новой газеты» Павлу Каныгину.
Президент создает новый кадровый резерв из своих бывших охранников
Уже трое из них назначены временно исполняющими обязанности губернаторов.
Легализованная соль Артема Чайки
Засекреченная доля сына Генпрокурора вышла из тени, а затем снова исчезла
«Башнефть» на выданье: купит ли Татарстан национальное достояние башкир за 235 миллиардов?
Победу в торге с сокурсником Путина и протеже Сечина Маганову может принести разве что союз с Алекперовым.