Власть в Молдавии стала меняться не с избранием президентом Майи Санду, а в июне 2019 года. Тогда из республики с помощью России, ЕС и США изгнали одиозного олигарха Владимира Плахотнюка. Он контролировал страну через своих людей во главе таких структур, как Генпрокуратура, МВД и другие. После бегства олигарха руководство Генпрокуратуры и прочих ведомств сменилось. Специальный корреспондент “Ъ” Владимир Соловьев поговорил с назначенным год назад генпрокурором Молдавии Александром Стояногло о том, какую систему он застал, кто в 2014 году украл из банков страны $1 млрд и почему нет прогресса в расследовании так называемого молдавского ландромата — истории о выводе из РФ через Молдавию более $20 млрд.
— Вы стали генпрокурором спустя короткий срок после бегства из Молдавии олигарха Владимира Плахотнюка. Какую систему правоохранения вы обнаружили?
— Прокуратура стала неким анклавом политических и корпоративных структур. Превратилась в некие группировки, здесь было по меньшей мере несколько, которые конкурировали между собой и искали место под солнцем. Мы имели две специализированные прокуратуры, которые абсолютно не подчинялись Генеральной прокуратуре, вышли из общей сферы контроля. Это антикоррупционная и прокуратура по борьбе с организованной преступностью.
— Я вряд ли совру, если скажу, что правоохранительные структуры и все эти прокуратуры в Молдавии были своего рода бизнес-проектами.
— Когда я говорю о конкурирующих группировках, то имею в виду, что конкуренция была по меньшей мере по двум направлениям. Каждая из этих группировок пыталась продемонстрировать близость и верность корпорации, которую возглавлял господин Плахотнюк. С другой стороны, каждая пыталась создавать некий имидж в общественном мнении, что у нас есть резонансные дела. Каждая прокуратура в год арестовывала по 200, 300, 400, 500 человек. И могу сказать, что абсолютное большинство людей арестовывались абсолютно незаконно.
— Вы были депутатом от Демократической партии — партии Плахотнюка. В какой момент вы осознали, что за систему личной власти он создает в стране?
— Я был депутатом до 2014 года. Тогда во власти еще существовал некий баланс интересов и беспредела не было. Беспредел настал, когда Демократическая партия взяла контроль над всеми госструктурами страны. В 2016 году люди, которые делали молдавскую политику, стали понимать, насколько важно иметь в своем распоряжении правоохранительную систему, силовой блок. Они приступили к реформированию многих структур: МВД, прокуратуры и так далее. Они в системе прокуратуры создали двух монстров, две специализированные прокуратуры, в каждой из которых примерно 50 прокуроров и по 40 оперативных работников и офицеров уголовного преследования. Впервые в истории страны были созданы структуры, в которых деятельность прокуратуры была поддержана оперативными работниками. Это давало абсолютно другую мобильность, оперативность. Они могли реализовывать очень много операций. Авторы этой реформы предусмотрели, что эти структуры надо увести из-под подчинения Генпрокуратуры, генпрокурора.
— Сейчас ситуация изменилась? Что с этими двумя прокуратурами?
— Год спустя у нас абсолютно другая прокуратура. Я недавно представлял годовой отчет, говорил о наших достижениях. Мы добились нескольких принципиальных вещей, которые нас отличают от той прокуратуры, что была. За этот год мы не возбудили ни одного дела по команде. Прокуратура стала независимой структурой, и все решения принимались только в соответствии с собранными доказательствами. Не было влияния со стороны политиков, со стороны корпораций, каких-то групп интересов. Я это абсолютно ответственно заявляю. Возможно, это впервые в Республике Молдова. Мы дистанцировались от бизнеса. По моему глубокому убеждению, бизнес должен работать в интересах страны. Правоохранительным органам, прокуратуре не должно быть дела до бизнеса. Мы в этом году не арестовали ни одного бизнесмена за экономические преступления. Да, у нас есть дела, но мы не арестовали ни одного человека. Я в этом не вижу никакой необходимости, потому что эта мера пресечения должна применяться только в отношении лиц, которые представляют угрозу безопасности страны, безопасности людей. В отношении всех остальных граждан эта мера не должна применяться.
— Система, наверное, как-то сопротивляется: она же сложилась не за день, и поменять ее не просто. Чувствуете сопротивление людей, которые привыкли к одному образу жизни, а сейчас должны вести другой?
— Такая проблема существует, хотя с самого начала я попытался избавиться от людей, которые дискредитировали систему и совершили очевидно преступные вещи. Часть людей прислушались к моему месседжу и ушли из системы, но в силу нашего законодательства, согласно которому я не могу людей увольнять с работы без решения совета прокуроров, часть людей остаются в системе. Они представляют для нас определенную проблему, они живут надеждами, что поменяется власть, хотя любая смена власти не должна сопутствовать приходу на работу негодяев, людей, которые беспардонно нарушали закон, которые вообще не считались с людьми и жили в абсолютно каком-то другом пространстве, пространстве, близком только для них.
— Когда поменялась власть в стране, когда Плахотнюк убежал, даже еще до этого, все говорили, что режим, который он создал,— преступный. Какие преступления совершил Плахотнюк, управлявший страной, не занимая никаких госдолжностей? Возбуждены ли дела по факту каких-то злоупотреблений, совершенных им?
— Мы впервые предъявили господину Плахотнюку реальное обвинение. Нам удалось собрать существенные доказательства его причастности к хищению $1 млрд.
— Какую роль он сыграл в этом?
— Без сомнения, одну из главных. Он был одним из организаторов и руководителей этой схемы.
— Мы говорим сейчас про вывод миллиарда из трех банков, контроль над которыми тогда осуществлялся Иланом Шором?
— Шором и командой его людей.
— То есть за кражей миллиарда стоял тандем Плахотнюк—Шор, в котором Плахотнюк был главным?
— Вряд ли можно представить Плахотнюка в другой роли. Мы не можем сказать, что во всех этих процессах доминировал Шор, понимая, что Шор и Плахотнюк находились на разных ступенях. Эти решения были приняты на совете Национального банка, потом на заседании комитета по финансовой стабильности, потом были подтверждены секретным постановлением правительства, потом дошли до Министерства финансов, до Национального банка. Целый ряд госструктур были вовлечены в это. Они однозначно находились под контролем этого человека.
— Глава Нацбанка тогдашний, премьер тогдашний — с ними что?
— Тогдашнее руководство Нацбанка все находится под обвинением. В этом году, в следующем году дела однозначно будут направлены в суд.
— Какова в краже миллиарда была роль премьера Юрие Лянкэ, при котором это все произошло?
— Премьер-министр не принимал самостоятельных решений. Решения принимало правительство. И у нас есть целый ряд решений, в том числе и Конституционного суда, которые ограничивают возможности по привлечению к ответственности людей за коллегиальные, коллективные решения. Тот же Лянкэ, неважно кто — абстрагируемся от фамилий,— может сказать: извините, решения не я принимал, решения принимало правительство. Тем не менее мы работаем и в этом сегменте. Мы хотим выяснить, кто был инициатором этих вещей, кто продвигал их и так далее. Хотя мы знаем, что инициатором был Национальный банк.
— Плахотнюк обвиняемый на сегодня?
— Да, конечно.
— И объявлен в розыск?
— Господин Плахотнюк объявлен в розыск в Республике Молдова. Было обращение еще до моего прихода (на пост генпрокурора.— “Ъ”) в Интерпол на основании одного формального обвинения. Тогда это обращение тоже носило политический характер, потому что люди, которые после известных событий в июне 2019 года пришли, во многом руководствовались теми же принципами: надо показать, что у нас есть мускулы. Ну и направили такое формальное обращение, которое в конечном итоге Интерполом было отклонено.
— Будет новое?
— Мы ищем сейчас решение этого вопроса с учетом событий, которые имели место, потому что одно дело, когда господин Плахотнюк находился в США и мы запросили его оттуда, поэтому необходимости другого обращения в Интерпол не было.
— Что вам ответили США на обращение?
— Они подтвердили, что приняли и вопрос рассматривается их органами юстиции. Потом, вы знаете, господин Плахотнюк покинул (США.— “Ъ”) и, по всей видимости, находился в Турции. Последняя информация, которой мы располагаем, вернее — получили от турецких властей, что он покинул Турцию 4 октября.
— У Турции его не запрашивали?
— Запрашивали, конечно. Не только у Турции, мы запрашивали еще в нескольких государствах, мы пока это не объявляем.
— И никто ни разу не согласился помочь?
— Нет, просто некоторые страны, куда мы обращались, ответили, что он там не появлялся в последнее время. По нашей информации, господин Плахотнюк получил турецкое гражданство и это, по сути, делает его неуязвимым с точки зрения экстрадиции из Турции к нам.
— Я слышал, что даже Россия запрашивала у Турции экстрадицию Плахотнюка, но получила отказ.
— Не могу подтвердить или опровергнуть эту информацию, я ею не располагаю.
— Связаны ли теплые отношения Плахотнюка и Турции с историей, которую он инициировал в 2018 году. Я имею в виду высылку семи учителей, которые преподавали в сети молдавско-турецких лицеях в Молдавии, были задержаны и одним днем отправлены в Турцию, где их осудили на длительные сроки по обвинению в связях с Фетхуллахом Гюленом. Может ли быть хорошее отношение Турции к Плахотнюку платой за эту жуткую услугу?
— Мы можем это предполагать, понимая что без господина Плахотнюка такое решение молдавских властей было бы невозможно. Из официальной информации, которой я располагаю, о выдворении этих людей не знал ни премьер (Молдовы.— “Ъ”), ни другие высокопоставленные лица. Это была некая комбинация, операция спецорганов, которые наверняка напрямую координировали эти действия с господином Плахотнюком.
— Среди резонансных дел, связанных с Молдавией и Россией, есть так называемый молдавский ландромат — вывод более $20 млрд из РФ через молдавские банки. Что с этим делом?
— Дело по «ландромату» — отмыванию денег — было возбуждено в 2013 году. Достаточно давно. Думаю, что было возбуждено обоснованно, потому что были некоторые основания считать, что деньги могут отмываться через Республику Молдова. Было накоплено огромное количество материала, который, к сожалению, не содержит никакой доказательной базы. Не далее как полгода назад я попросил коллег, чтобы мне представили полную картину материалов, которые у нас есть, чтобы мы спланировали определенные действия и могли определиться с квалификацией, направить виновных лиц в суд и так далее. Я был просто поражен, когда три месяца тому назад прокуроры, которые изучили это дело, а там где-то порядка 500 томов, докладывали мне, что по делу нет никаких доказательств.
— Доказательств чего? Что прокачанные через молдавские банки деньги нажиты преступным путем вывезенные или чего?
— Да, чтобы считать, что это отмывание денег. У нас должны быть доказательства, что деньги там добыты преступным путем. Мы отправили запрос в РФ и получили ответ о том, что Россия не может предоставить информацию о незаконности получения этих средств.
— Не может, потому что ее нет, или не может, потому что не хочет?
— Я думаю, что (российская сторона.— “Ъ”) просто не может определить происхождение этих денег.
— Но в России тоже есть дело по «ландромату». По нему проходят Владимир Плахотнюк, молдавский политик Ренато Усатый и молдавский бизнесмен Вячеслав Платон.
— Да. В России есть такое дело, оно завершено, но вся проблема между российским и нашим законодательством заключается в том, что у них есть статья, которая предусматривает незаконность вывоза денег из страны, и они эту статью взяли за основу, потому что отмывание денег является вторичным преступлением. Первичным должна быть незаконность происхождения этих денег и ее тоже следствие должно определить. Вот у них незаконность происхождения связана с тем, что люди из страны вывезли эти деньги,— это уже у них является преступлением. У нас такой статьи нет, поэтому мы не можем людям в этом случае вменять это в вину.
Мы столкнулись вот с таким затруднением с точки зрения квалификации действий определенных лиц, которые имеют статус обвиняемых по этому делу. Мы запросили специальное мнение ученых из нескольких научных учреждений страны, чтобы сверить позиции. Предварительно получили некоторые ответы, которые подтверждают наше видение о будущем этого следствия. Могу вам одно сказать: под обвинением по этому делу у нас находились 40 человек, все были под стражей долгое время. И с этими людьми не было произведено ни одного следственного действия. В отношении них правоохранительная система допустила полный беспредел. У меня есть предположение, что такая бурная медиатизация этого дела была связана только с тем, чтобы затмить дело, связанное с кражей миллиарда. Посыл был такой: у нас украли какой-то миллиард долларов, а там вон целых $22 млрд. А то, что эти $22 млрд не наши, никакого отношения к нам не имеют,— это осталось в стороне.
— Куда шли деньги через Молдавию — известно?
— В Латвию, в соответствующий банк, а потом из этого банка в европейские государства на счета юридических лиц, компаний. Тысячи компаний.
— Компании с российским капиталом?
— Нет. Немецкие компании, из других стран Европы.
— И в тех странах, куда пришли деньги, тоже никто по ним ничего не возбуждает?
— Там абсолютно по этим деньгам нет никаких вопросов.
— Майя Санду, когда шла в президенты и, вообще, когда пришла в политику, декларировала первой целью очищение страны от коррупции. Когда вас назначали в прошлом году, я помню, что она была против этого назначения. Вы сможете с ней найти общий язык? Работать по заявленным ею целям вместе?
— Майя Санду не только говорила, но преследовала такую цель. У нас был хороший обмен мнениями, и один из вопросов, которые она ставила,— очищение системы правоохранительных органов. Я когда пришел (на пост генпрокурора.— “Ъ”), начал с того, что назначил проверку двух прокуратур основных. За этот период, несмотря на то что у меня не было каких-то полномочий по кадрам, я поменял все руководство двух специализированных прокуратур, поменял руководство прокуратуры Кишинева, Бельц и других. Мы везде назначали людей исходя из принципов неподкупности и профессионализма. И везде ситуация кардинально поменялась. В этом плане мы (с Майей Санду.— “Ъ”) очень похоже думаем о том, что система должна очищаться. Эта работа должна продолжаться — есть много людей, которым из системы следует по меньшей мере уйти. Смогу ли я оправдать ее ожидания? Я не собираюсь ничьи ожидания оправдывать, потому что зачастую это все политические декларации. Я должен выполнять свою миссию, и для меня важно, чтобы то, что я делаю, соответствовало моему духу и моей чести. Если люди меня хотят слышать, я могу любому человеку объяснить наши действия, объяснить, что все, что я делал, я делал правильно, в интересах страны, в интересах людей.
— Задам политический вопрос. Вы помните, что в 2016 году Конституционный суд (КС) Молдавии самовольно изменил конституцию — решил, что президента надо избирать не в парламенте, а всенародно. Это решение называли не просто спорным, а преступным: не может суд решать такой вопрос за парламент. Есть много людей, которые считают, что это конъюнктурное решение вытолкнуло страну в ненормальность, где она пребывает и сегодня. И что ситуацию следует отмотать назад, чтобы решение о процедуре избрания президента принял парламент, а не Конституционный суд. Что вы об этом думаете как юрист, как бывший парламентарий?
— Однозначно изменения в конституцию, как и в любой другой закон — конституция тоже является конституционным законом,— может вносить только парламент. В этом нет никакого сомнения.
— Надо ли что-то делать с тем решением?
— С политической или конституционной точки зрения Конституционный суд может эти решения пересмотреть по своей собственной инициативе и вернуть все. С точки зрения уголовного преследования обычно прокурора в этом смысле спрашивают, перспектив привлечения (судей КС.— “Ъ”) к ответственности нет никакой по той простой причине, что у нас судьи КС не могут привлекаться к ответственности за решения, принятые во время исполнения мандата.
— Я не про уголовную ответственность спрашиваю, а про то, нужно ли возвращаться к этому, пересмотреть решение. Есть такая необходимость или пусть уже будет как есть?
— Есть необходимость возвращения к этому хотя бы потому, чтобы не было таких прецедентов в будущем. Если сохранить этот прецедент, я говорю как юрист, а не как обычный человек и не как генеральный прокурор, то по логике вещей КС на любом этапе может менять конституцию на свое усмотрение. С точки зрения нормотворчества это абсолютно неправильно, потому что это прерогатива парламента. Я согласен с вашим утверждением, что это решение должен поменять сам Конституционный суд. Если парламент посчитает, что выборы президента должны проходить по какой-то другой системе,— пожалуйста. Вносите изменения в конституцию и добивайтесь прямого избрания президента.