«Компания» поговорила с Якобашвили о том, сколько стоит содержание частного музея, и о новом проекте, который бизнесмен планирует открыть в Монако.
Ваш частный музей «Собрание» — уникальный культурный проект столицы. Сама коллекция плюс еженедельные лекции, научно-исследовательская работа, издание монографий… Вы планировали открыть еще один музей в Сочи, но сейчас он будет в Монако. Почему?
— Проект в Сочи приостановился. Мы собирались делать филиал московского музея на базе образовательного центра «Сириус», в «Экспоцентре» Сочи нам выделяли 700 кв. м. Мы уже подготовили значительное количество оргАнов, пианино и других старинных музыкальных машин, которые ждали отправки в Швейцарии (они, кстати, и сейчас там хранятся), прикинули, что перевезем из московских фондов. Но уже долгое время нет ясности с площадкой, так что эта история потихоньку забылась.
А в Монако мы уже приступили к созданию музея: он будет значительно меньше, чем в Москве: выставочные площади составят всего 2 тыс. кв. м в особняке, который надо полностью перестроить.
Здесь упор будет на эпоху ар-деко и ар-нуво: стекло Gallé и Lalique, работы Габриеля Аржи-Руссо, памятные предметы, изготовленные в единственном экземпляре когда-то по случаю, коллекция серебряных изделий Buccellati , камнерезное искусство из драгоценных и полудрагоценных камней из России, Европы и Латинской Америки, коллекция европейской бронзы, в том числе работы известного французского мастера Шарля Кордье и главных скульпторов ар-деко Деметра Чипаруса и Фердинанда Прайса. И, естественно, автоматоны, но не такие большие, как в моем московском музее, а маленькие, места-то немного: музыкальные предметы, шкатулки, табакерки XVIII-XIX века, карманные часы.
Во сколько вам обошлось создание московского музея «Собрание» на Солянке и сколько планируете потратить на Монакский проект?
— Мне сложно подсчитать, сколько стоило создание музея «Собрание», стройка длилась более 10 лет. Знаю лишь, что в течение 20 лет я вкладывал в мою коллекцию предметов искусства и в сам музей значительную часть того, что зарабатывал. Экспертное сообщество оценивает вложения девятизначной цифрой.
Сколько стоит ежегодное содержание музея? Вы же на нем ничего не зарабатываете — посещение для всех бесплатно.
— На содержание, сохранение и обслуживание коллекции (примерно половина хранится в России, остальное за границей) требуются средства, исчисляемые шестизначной цифрой. К большому сожалению, в России закон, регламентирующий музейную деятельность, еще не принят. Для примера, в Москве существуют очень большие налоги на здание музея. Во время пандемии никаких послаблений музею не сделали, поэтому, как только карантин кончился, сразу побежали платить.
А сам по себе проект социальный, затратный, но, конечно же, очень азартный. Помните, как в фильме «Великолепная семерка», когда парня, который прыгнул на куст кактуса, спросили, зачем он это сделал, он сказал: «Сначала мне эта идея показалась очень заманчивой».
Самые дорогие предметы в вашей коллекции?
— Некоторые табакерки, автоматоны, ювелирные изделия, в том числе коллекции александритов. Для сопоставления есть, например, в коллекции предметы, равные по стоимости автомобилю «Бугатти».
Как вел себя рынок искусства и fine art в изоляции?
— Не останавливался, но действительно хорошие вещи в цене не упали. Хотя мы много интересных предметов купили: табакерки, картины, камнерезку, замечательные часы Джеймса Кокса на Christie’s.
Вы часто продаете вещи из своей коллекции на аукционах?
— Не продал ни одной, даже фальшивки себе оставил. Мы планируем сделать выставку фальшивок, чтобы люди смогли посмотреть разницу, особенно на примере ваз, подделок ар-деко или предметов типа Чипаруса — видно, что качество не то.
Часто фальшивые предметы появляются на открытых торгах?
— На каждом шагу, на всех без исключения аукционах. Поэтому надо самому тщательно разбираться, что покупаешь. С картинами я вообще не связываюсь, много подделок, да и коррупция среди экспертов зашкаливает. Ведь за липовую экспертизу человек может 10–20 % от продажи получить. Аукционный дом не несет ответственности и фальшивые вещи возврату не подлежат. Хотя лично мне деньги возвращали, но и суммы были небольшие, не 450 млн $ за Леонардо.
Не боитесь, что ваш музей ждет такая же участь, как музей ИРРИ братьев Ананьевых, собрание которых арестовали (правда, львиную долю все же удалось вывезти частными бортами за границу), но прекрасный музей русского реалистического искусства фактически прекратил свое существование.
— Чего бояться? Это жизнь, все бывает. С самого начала весь проект задумывался как социальный, благотворительный, без ожиданий возврата инвестиций и ставок на прибыль. Совсем другое дело, когда говорим о бизнесе. Скажем, мой дед был сапожником в Грузии, выбился в люди, заработал, даже стал поставщиком генеральского состава царской армии. Пришла революция, и в 1919 году огромный пароход с его товаром, который пришел в Батумский порт, экспроприировали, дом отобрали, и семья несколько лет была вынуждена скрываться в Стамбуле. В этом мире все должны быть готовы ко всему.
Какие законодательные изменения помогут российским меценатам?
— Нужен современный закон о культурных ценностях, о частных музеях. Надо сделать так, чтобы ввозить искусство в Россию стало привлекательным. А сейчас коллекционеры везут все на свой страх и риск.
Вот, к примеру, строю музей во Франции, и здесь по французскому законодательству предусмотрено получение кредита на строительство и налоговых льгот на содержание проекта, в том числе и освобождение от налогов как таковых. А в России, ввиду отсутствия соответствующих регламентов, только разрешение на строительство здания я выбивал пять лет. Надеюсь, что со временем что-то изменится к лучшему, но сегодня культурная деятельность в российском обществе пока не стоит во главе угла.
По данным Forbes, на 2020 год состояние частного инвестора Давида Якобашвили оценивается примерно в 750 млн $.
Бизнесом Якобашвили начал заниматься еще в СССР, в 90-х возил в страну «одноруких бандитов» и гонял из Европы машины на продажу, чуть позже стал одним из основателей «Вимм-Билль-Данн», крупнейшего российского производителя соков и молочной продукции (в 2011 году компанию купила PepsiCo за 5,7 млрд $).
Сегодня интересы предпринимателя сосредоточены на деятельности нефтетрейдера Petrocas Energy Group, где Якобашвили принадлежит контрольный пакет акций (49 % он продал «Роснефти» ), металлургических компаниях в Конго и Руанде и разнообразных инвестиционных проектах — от Telegram Павла Дурова до поддержки исследований в сфере anti-age и освоения рынка промышленного cannabis.
Почти все заработанное им лично Якобашвили вкладывает в частный музей «Собрание», в фондах которого более 20 тыс. экспонатов, включая редчайшие старинные самоиграющие музыкальные инструменты, предметы декоративно-прикладного искусства, антикварное русское серебро, арт-объекты из бронзы, стекла и хрусталя.
Ваш бизнес сильно пострадал в пандемию?
— Где-то мы потеряли, где-то остались при своих. Я не участвовал в компании Amazon, которая сильно поднялась, а в сегменте нефтетрейдинга продажи упали особенно в части авиационного топлива, но мы смогли другим возместить. И добыча металлов в Африке тоже работает — на Конго и Руанде почти не отразилась пандемия.
Удалось получить прибыль от тех 10 млн $, что вы вложили в Telegram Павла Дурова? Какие новые направления считаете перспективными для инвестиций?
— Вложили даже больше, чем вы говорите, и из проекта Дурова мы уже вышли, к сожалению, без прибыли. Вернули 72 %, хотя ожидали других результатов. Инвестирую я в несколько фондов типа Силиконовой долины. Эти фонды занимаются инвестициями в фармацевтическую отрасль, anti-age-исследования, инновационные технологии, да и в тот же самый cannabis. Из него делают и масло, и текстиль, больше 200 видов другой продукции.
Что ждет российскую экономику после пандемии?
— Сложно сказать, пока непонятно. Будет ли еще одна волна? Вот во Франции опять растет число заболевших. Что касается России, по заявлению правительства, снижение ВВП составляет 7–10 % и, чтобы вернуться на докризисный уровень, потребуется 5–10 лет. В такой ситуации, по моему мнению, если бизнес мог бы хотя бы года два поработать в условиях щадящей налоговой и тарифной политики, снижения количества проверок, тогда экономика восстановится быстрее.