«Даже не знаю, сколько я зарабатываю»
— Одним из первых хитов «Ленинграда» 16 лет назад была песня про шоу-бизнес со словами: «А денег ведь нам платят, как кот наплакал». Теперь вам грех жаловаться на заработки. Что изменилось в шоу-бизнесе?
— У нас вообще шоу-бизнеса как такового нет. Есть официальная эстрада, которая к бизнесу имеет очень странное отношение. В том, как зарабатывают все эти люди, экономики очень мало: они не собирают больших стадионов, они вписываются в какие-то государственные мероприятия. Это такое эстрадное ГЧП [государственно-частное партнерство]. Кто из артистов у нас зарабатывает по правилам бизнеса? Лепс, Михайлов, Ваенга — может быть, десяток имен наберется. Для индустрии этого мало.
— В 2014 году вы выпустили два альбома, которые отличаются друг от друга двумя-тремя песнями. Вам нравится так троллить слушателя?
— Нет, троллить — не то слово. Тем самым я показываю, что эпоха альбомов закончилась. Если раньше альбом был привязан к носителю, винилу, CD и количество треков зависело от того, сколько туда влезает, сейчас мы альбомы качаем и они не привязаны ни к чему. Сейчас все, что я называю альбомом, будет альбомом. Он может повторяться, он может содержать одну песню, полпесни. Я показал эту замечательную шараду наглядно.
— То есть это для вас красивый ход?
— Да. Я люблю красивые ходы. И потом никто так не делал. Вообще, сейчас непосредственно музыка, создание группы — это ничто. Если ты занимаешься только написанием песен — это скучно. Если мне кто-то скажет: «Я создал группу», — я скажу: «Ты идиот».
— На что нужно делать ставку музыкантам, чтобы завоевывать любовь публики сейчас?
— Сейчас я открою карты и появится у нас тысяча групп, конкурирующих с «Ленинградом» и кусающих ту небольшую булку, которая называется «русский шоу-бизнес». Конечно же, нужно слушать и слышать современный русский язык. Так как у нас страна все-таки словоцентричная, нужно понимать, как люди говорят. Народная песня растет из разговорного жанра, а популярная музыка — симулятор народной песни. Успех Тимати с его песней «Ты че такая дерзкая?» — это абсолютно разговорный язык. Это выхвачено из разговора в ресторане.
— Бывали моменты, когда вы понимали, что стали заложником собственного образа? Вы как к этому относились? Хотелось избавиться от него?
— Да нет. Если это есть, я должен это использовать. Я либо должен это менять, если мне это нужно, либо наоборот — садиться на этого коня и скакать дальше. Но я понимаю, что тот самый образ в майке-алкоголичке в принципе реализован на все свои 120% и дальше не [цензура] пинать эту мертвую лошадь. Она уже все, лежит там где-то.
— Вам не хотелось остановиться? Если можно сниматься в рекламе и получать за это деньги, сниматься в кино иногда, не было желания отдохнуть?
— Да, это можно, если бы не было интереса. Нет, если бы у меня не было вот этого сжигающего все и вся интереса, тогда бы, конечно, я сидел бы совершенно спокойно, наверняка бы не бедствовал и каким-то образом так существовал. Есть люди, которые так существуют. Видимо, у них пропал интерес. У меня пока еще нет. Мне пока забавно все это делать. Меня пока торкает.
— Что вообще для вас деньги?
— Это такая [цензура], на которую в принципе я не обращаю внимания. Я обращаю внимание на ее отсутствие — если нет, то [цензура]. Честно говоря, в цифрах я даже не знаю, сколько я зарабатываю. Я сгружаю дома бабки жене — все.
— Рекламный ролик «Али Капс» с вами — один из самых ротируемых на телевидении. Далеко не любой человек снялся бы в рекламе «виагры». Вы почему на это пошли?
— На мой взгляд, это вообще показывает мою [цензура] какую смелость. Понятно, что у народа, скорее всего, другое мнение, но [цензура] с ним. Если человек снимается в рекламе, это необязательно каким-то образом отражается на его жизни.
— Знакомые не подкалывают?
— Кто поглупее, те подкалывают. Другие понимают, что есть некий образ артиста. Никулин ведь не просто балбес из той троицы.
«Снова живы для наживы»
Сергей Шнуров родился в Ленинграде 13 апреля 1973 года. Получил образование инженера и богослова, работал в разное время сторожем, стекольщиком, грузчиком, ассистентом на съемках и маркетинговым директором.
Был женат трижды. Его вторая жена, Светлана Костицына — владелец и гендиректор ООО «Шнурок», компании, которая управляет всеми правами и контрактами «Ленинграда». Нынешняя жена, Матильда, управляет семейным бизнесом — рестораном «Кококо».
Первым фронтменом «Ленинграда» был не Шнуров, а петербургский композитор Игорь Вдовин. Шнуров возглавил группу только после первого альбома под названием «Пуля».
Шнуров вел на НТВ передачу «Шнур вокруг света».
В 2008 году Шнуров объявил о распаде «Ленинграда» и занялся с несколькими музыкантами группы хард-рок проектом «Рубль». Уже через полтора года «Ленинград» вернулся на сцену с лозунгом «Снова живы для наживы».
«В искусстве не может быть демократии»
— Для российской сцены типична ситуация, когда продвижением группы занимается продюсер. Про группу «Ленинград» говорят, что это редкий случай непродюсерского проекта.
— Так и есть. Это ООО, а я являюсь его учредителем, гендиректором и одновременно продюсером. Во всех остальных проектах продюсер или генеральный директор группы находится за кадром. У нас получилось так, что я, условно, Стив Джобс, который представляет свой продукт своим же лицом, являясь и генеральным директором, и вдохновителем компании.
— Вы такую позицию занимали с самого начала или постепенно входили в роль?
— С самого начала, конечно. Илья Бортнюк [петербургский продюсер, подписавший первый контракт с группой и выпустивший с ней два альбома.] пытался быть продюсером. Но очень сложно им быть, когда твой ведомый больше шарит, как и что делать. Я не нашел такого продюсера, который нам подходил бы, потому что у нас были всегда нестандартные решения. Это фанки-бизнес — когда ты действуешь не по лекалам бизнес-конструкций, которые в нашей стране не особенно работают, а вопреки. Я понимаю, что будет работать. Дальше уже все детали, нюансы меня мало интересуют. Я четко понимаю, что прибыль будет, и для меня это важно.
— Вы единолично принимаете решения в группе или все-таки что-то обсуждаете с коллегами?
— Кое-что обсуждаю. Но, вообще, в искусстве не может быть демократии. Да, сейчас на Западе есть такие продукты, особенно актуальное искусство, которые делаются какой-то бандой. Но в нашем случае я принимаю решения, и я за них отвечаю.
— Музыканты «Ленинграда» — это сотрудники ООО, подчиненные или все-таки друзья?
— Нет, вообще мы все друзья. Но на репетициях все сотрудники.
— Вы можете поехать вместе в отпуск или завалиться в гости к кому-нибудь толпой?
— Конечно. Если не будет вот этой скрепы, то все будет не так. Это и на сцене будет видно. Как только в нашем довольно сложно устроенном мире начинаются какие-то трещины, какие-то напряги, я, совершенно без сомнений, все это отрезаю и выкидываю за борт. Иначе это потопит весь корабль.
— С Юлией Коган, которую вы выгнали из группы, был, видимо, один из самых сложных моментов? Она же работала в группе еще с 2007 года как бэк-вокалистка, а с 2010-го как солистка...
— Кровавый разрыв, конечно. Но у нас началось с ней стилистическое расхождение. Тот образ, который я придумал Коган, долгое время работал. Это была такая кибер-Аллегрова, баба, которая должна растопить жопой лед. Но в один прекрасный момент я понял, что это никакая не кибер-Аллегрова, а самая настоящая Аллегрова. Это проявлялось в чудовищных платьях, чудовищной манере исполнения. И в этот самый момент я понял, что мне с этим человеком не по пути.
— Вы каждому участнику группы придумываете свой образ?
— Да. Вот Алиса [Вокс-Бурмистрова, солистка «Ленинграда» с 2013 года] еще не докручена, но она — в сторону такой Тани Булановой. Некая женская плаксивость в ней должна быть, и при этом с издевочкой. Алиса — более тонкий и более пластичный образ. А Коган — это либо Аллегрова, либо кибер-Аллегрова и все.
— Из-за чего вы еще ругались с музыкантами?
— Исторически в Петербурге все музыканты считают своим долгом опаздывать на репетиции. В «Ленинграде», если человек опаздывал на репетицию, я лишал его зарплаты за следующий концерт. Потому что деньги, как я говорил тогда, у нас получают не только за концерты, но и за репетиции. Через этот довольно простой механизм отсеивания прошло очень много народу. Но сейчас уже никто не опаздывает, опоздание является приятным исключением. Мы притерлись друг к другу.
«Надо как-то выходить на берег кисельный»
— Вы постоянно на слуху, на вас ходят. Какая-нибудь группа «Сплин» тоже записывает альбомы и дает концерты, но, по ощущениям, растеряла былую популярность и ушла в тень. Как и много других групп, прославившихся с «Нашим радио». Пропал интерес или они не поймали новую волну?
— Нет, у «Сплина» интерес не пропал. Дело в том, что они остались в рамках «Нашего радио». А «Наше радио» — это, по удачной формулировке моего товарища Александра Адольфовича Попова, Угрюм-река. И вот они в этой Угрюм-реке и плывут. Но сейчас угрюмости и так полно, надо все-таки выходить как-то на берег на кисельный.
— Но жизнь вообще вокруг не очень веселая сейчас. Вы играете на контрасте с этим?
— Просто, когда жизнь невеселая, все равно остается место для какого-то праздника. Даже в войну люди праздновали что-то. Сейчас-то не война.
— Относительно.
— Но не у ворот. В предельном смысле война всегда. И мир всегда.
— Если поступит предложение, как Юлии Чичериной, поехать выступить на Донбассе, согласитесь?
— Нет, это политический жест уже.
- — Приходилось отказывать по таким причинам?
— Это тайна.
— Видимо, да.
— Видимо, да. Это тайна.
— По каким еще причинам, кроме политических, вы можете отказать в концерте?
— Обычно технические характеристики. Зал говно, сцена маленькая.
— Есть какие-то площадки, где вам хочется сыграть, но куда не зовут?
— Нет. Для меня вообще в принципе площадка не имеет значения. Если звук хороший, то какая разница, как она называется. Для меня что Жмеринка, что Куршевель — географические точки, куда нужно добраться.
— В прошлый экономический кризис вы распустили «Ленинград» и появилась группа «Рубль» из пяти человек. Тогда много говорили, что это было сделано, чтобы сократить расходы приглашающей стороны.
— Это не совсем так. Я не понимал, куда вообще идет «Ленинград», да и двигаться по проторенным дорогам уже было невозможно. Поэтому я все это застопил. Отчасти это было наказание для группы. В тот момент мне показалось, что многие уже стали приходить как на вахту — покачали нефть и [цензура], не думая о том, как там нефтяная установка, в каком состоянии насосы. Об этом пекся только я. Но я не мог держать эту установку в [цензура] состоянии один. И я решил, что лучше ее немножко оставить в покое, а то можно ее и [цензура].
Кроме того, если бы я действовал из соображений экономии, я бы оставил репертуар «Ленинграда», сократив количество людей. Я нарочно поставил «Ленинград» на паузу — тем самым я поднимал ему ценник. Я мог делать все, что угодно, мог вообще ничего не делать: вот просто нажал паузу, а цена растет.
— Это игра на ностальгических соображениях?
— Нет. Это искусственно созданный дефицит. Когда чего-то нет, это обязательно нужно.
— В этом году компании сокращали расходы на корпоративы: если не отменяли, то алкоголь тащили с собой. На концертах ваших это сказалось?
— Нет. Если у нас и был спад, то небольшой. Мы традиционно в декабре, чтобы совершенно не [цензура], поднимаем цену. Важная задача для ООО «Ленинград» — сохранить увлеченность сотрудников своим делом. Если будешь [цензура] концерты, как заведенный, у тебя пропадет интерес. А интерес — это важная составляющая твоего успеха. Если у тебя глаза не горят, это на [цензура] никому не нужно ни за какие деньги.
— Какие компании отличаются наибольшей отвязностью на корпоративах?
— Строители. Строители — самые отвязные люди. В Видном был [цензура] корпоратив — непонятная строительная контора. [Цензура], это было настолько... Ни один концерт не сравнится по эмоциональной отдаче зрителя. Там какие-то мужчины за 50 танцевали вприсядку. Там было все. Все люди, которые что-то делают — строят или реактор запускают, — отрываются на корпоративах по полной. Те, которые имеют дело с деньгами, поспокойнее. Хотя банк «Открытие» тоже спокойным не назовешь.
— Вы еще выступали на пятилетии телеканала «Дождь». Там как аудитория?
— «Дождевских» мы в итоге раскачали, хотя это было довольно сложно сделать. Они, конечно, все обременены мыслями о судьбах мира. И даже когда они пьяные, они только о судьбах мира и пекутся. Я не знаю, как они занимаются сексом — это для меня вообще загадка. Все-таки чтобы [цензура], нужно немножко отодвинуть все проблемы.
На чем зарабатывает Шнуров
Сергей Шнуров утверждает, что 99% выручки ООО «Ленинград» приносят концерты. Концертные агентства и продюсеры оценивают московские гонорары группы от 3 до 4 млн руб. за выступление, региональные — в 1–1,5 млн руб., крупные корпоративы — в 4–6 млн руб.
Цифровые продажи альбомов приносят группе совсем небольшой доход. «Это такая доля рынка смешная, что я на это не обращаю внимания», — говорит сам Шнуров.
Самой известной рекламой с участием музыканта были ролики средств для потенции «Али Капс»: в 2014 году, по оценкам TNS Russia, их показывали в среднем 34 раза в день. Рекламные гонорары Шнурова достигают $150–180 тыс.
Кроме того, Шнуров инвестировал в два петербургских ресторана — «Синий Пушкин» и «Кококо», запустил собственную линию одежды Shnurovs. Про одежный бизнес он говорит просто: «Денег не просит, но и не приносит».
«Нельзя думать, что люди — идиоты»
— Вы очень внимательно следите за тем, что происходит вокруг. Сегодня в газете — завтра в куплете. То Химкинский лес, то «Пляж наш».
Куплетисты вообще крутая штука. Куплетисты — это предтеча рэпа по большому счету. Но как стратегия это плохо. Для чего была нужна песня «Химкинский лес»? «Ленинград» тогда был на паузе, а потом я отжал эту кнопку и нужно было заявить о том, что мы вернулись. Как об этом можно заявить? Спеть что-то. Ты должен попасть в самое то, что вот сейчас оно, и ты [цензура] «Химкинский лес». Понятно, что тебе потом [цензура], но это кратковременный [цензура].
Реакция тогда была чудовищная, потому что была не понята песня. О чем была песня? О том, что сейчас появятся «Граждане поэты» и поедут по Руси зарабатывать на политических песнях. И вот они появились.
— А теперь вы сами такой «Гражданин поэт» отчасти.
— Нет. Песня «Химкинский лес» — это жест, сама по себе она ненадолго. На концерте ты ее не можешь играть: не будет реакции. Ты не можешь использовать тот же самый жест постоянно: это скучно. Сиюминутность подобных произведений должна присутствовать, но она не должна превалировать. Я понимаю, что через пять лет я песню «Рыба моей мечты» буду петь, а «Мусор выносил», конечно, нет. Мусор — это мусор, это то, что пройдет.
— А публика? С одной стороны, вы — коммерческий проект, с другой стороны, по русской традиции, петербургской особенно, творчество всегда воспринималось не как бизнес, а как некая миссия. «Ленинград», с одной стороны, выступает на дне рождения «Дождя», с другой стороны, может выступить на НТВ.
— Потому что и те, и те — люди. Мы не играем ни для красных, ни для синих, ни для желтых, ни для зеленых — мы играем для людей. По большому счету даже с теми же самыми корпоративами в 99% случаев мы не знаем, перед кем мы будем выступать, нас это не интересует. Вообще, все эти разговоры, перед кем играть, должны в итоге закончиться тем, что я должен буду сам встать на фейс-контроль у клуба и говорить: «Вот ты иди, а ты — нет». Простите, но это не про меня.
— А когда вы приходите на НТВ, у вас не возникает противоречия в голове? Петь песню «Патриотка», высмеивающую существующий режим и добрую половину зрителей НТВ, в программе под названием «Анатомия года»?
— Это было прикольно очень. Это абсолютно встраивается в современный абсурд. «Патриотка» — хорошая песня, она попадает. Да и на НТВ тоже работают люди. Нельзя думать, что люди — идиоты. Они дураки, конечно, но не совсем. Потом тот же самый, простите за параллель, «Ревизор» Гоголя игрался в императорском театре. Кто присутствовал на премьере, как вы думаете? Те же самые герои. Смеялись ли они? Конечно, смеялись.
— То есть секрет успеха «Ленинграда» отчасти в том, что все любят хорошую сатиру на себя?
— Пока мы можем смеяться над собой, смотреть со стороны на весь идиотизм происходящего, мы еще находимся в каких-то рамках разумности. Как только это кончится — все [цензура], пиши пропало.
— Значит, все-таки миссия у вас есть?
— Это слишком — называть это миссией. По идее это такой народный театр, скоморошество, площадное искусство.
— У «Ленинграда» есть фанатки, которые ездят за командой по всему гастрольному маршруту?
— Были раньше, на заре коллектива. Кто же без группис [от англ. groupies — поклонницы] вообще существовал! Сейчас я не стремлюсь к тому, чтобы создать вокруг себя атмосферу фанатизма. Наоборот, пытаюсь это сломить, чтобы больше было какой-то рефлексии.
— Если девушка какая-нибудь идет и говорит: «Сергей, можно селфи?» — откажете?
— Нет, почему? Селфи ради бога.
Cамое главное отличие «Ленинграда» от любой рок-группы заключается в том, что мы не создаем секту. Любая другая группа создает секту. Есть некий гуру, который говорит от лица небес, у него есть апостолы, то бишь его «цать» человек в группе. Они собираются в студии звукозаписи, пишут Священное Писание, потом выпускаются плакаты, на которые молятся, и далее происходят богослужения, то бишь концерты, где выходит человек и говорит: «Ребята, я вас всех люблю». Мы не такие, мы — антисектантская [цензура].
— В Instagram вы вполне звучите как гуру — все эти посты про смысл жизни. Неужели ваше тщеславие не тешит число подписчиков?
— Я всегда сбрасываю спесь поста через два-три. Все посты про смысл жизни у меня не в повелительном наклонении, они спорны, с открытым финалом. Я сразу говорю: к черту доктрины, кто здесь хочет узнать, как жить, идите в [цензура], там вам расскажут.
Вообще, завел этот Instagram не я. Его завела Ника Белоцерковская [издатель петербургского журнала «Собака.ру» и автор кулинарных книг] со словами: «Тебе надо». А я привык слушаться умных женщин и завел.
— И потом втянулись?
— Есть в этом плюсы. Я могу вбросить то, что мне нужно сейчас, обходя журналистов, то бишь я исключаю журналистику как профессию. Вот я написал пост про закон, по которому алкоголь надо продавать только людям с высшим образованием. Раньше мне нужно было бы позвонить в РИА Новости и сказать: «У меня есть такая [цензура] инициатива». Но тогда не было бы всего того шума, какой был сейчас.
— А зачем вам вообще этот шум?
— Здесь много аспектов. О чем этот вообще пост? О том, что законы идиотские, — раз, о том, что с образованием [цензура], о том, что пьют, — да. И о том, что люди вдруг верят, что через Instagram можно внести какую-то законоинициативу. В общем, полный [цензура].