Человечество впервые изменяет не мир, а отношение к нему
Мы живем в условиях глубочайших изменений характера всего человеческого общества, и таких изменений на протяжении письменной истории человечества не было вообще. Когда мы говорим, что началась глобализация, что новые технологии позволили получать почти любую информацию и переводить почти любые деньги почти в любую точку мира почти без издержек, мы забываем о качественной стороне перемен.
Информационные технологии изменили характер труда. Самым прибыльным бизнесом стало изменение человеческого сознания — комплексное влияние на сознание в соответствии со своим бизнесом, со своими интересами. На протяжении своей истории человечество меняло окружающий мир, но теперь мы преобразуем не окружающий мир, мы меняем свое восприятие мира, преобразуем отношение к этому миру. Это переход грандиозный, переход глобальный, и мы не всегда можем осознать его характер, потому что объектом воздействия является наш мозг.
Это воздействие хаотическое. Любой фабрикант собачьих консервов, если он хочет остаться в бизнесе, вынужден воздействовать на сознание. В результате мы имеем огромные изменения. У нас снижается познаваемость мира. Как сказал один философ, кажимость и мнимость победили в борьбе с данностью. Когда мы смотрим на явление, мы не можем понять, воспринимаем мы непосредственно само это явление или комплекс мнений по его поводу.
С другой стороны, развиваются компьютеры, а компьютеры — это торжество формальной логики. Через некоторое время мы будем равны по доступу к формальной логике и мы не сможем конкурировать друг с другом как привыкли — на основе формально-логического мышления. Главным в конкуренции станет способность к творческому, нелогичному мистическому мышлению. Мы уже видим огромный рост этого мышления.
Когда человечество начинает менять свое сознание, у него резко снижается потребность в научном познании. Когда мы меняли мир, у нас была потребность знать как можно больше о как можно большем количестве вещей. А когда человечество меняет сознание, эта деятельность во многом интуитивная.
В силу этого снижается потребность в научном знании. Во всем мире, а не только в нашей стране, наука вырождается в совокупность прикладных дисциплин. Поэтому образование, которое раньше готовило специалистов для науки, все больше вырождается в инструмент социального управления, в инструмент поддержания социального порядка. Это несет существенную угрозу, потому что сейчас инженеров для обслуживания современных технологий развитые страны берут в Юго-Восточной Азии, как недавно брали в бывшем СССР. Через некоторое время этот ресурс закроется, потому что образование разрушается везде. И технологии жизнеобеспечения могут для следующего поколения оказаться слишком сложными, и оно может оказаться не в состоянии эти технологии поддерживать.
Индустриальные технологии были не очень производительными, и каждый человек был ценен, потому что становился потенциальным источником прибыли. Отсюда, кстати, вырос гуманизм. Но сверхпроизводительность современных информационных технологий позволяет производить необходимый объем благ значительно меньшим количеством людей.
В мире возникает огромное количество лишних с точки зрения бизнеса людей, которые много потребляют и почти ничего не производят. До начала глобализации главной единицей управления было государство, но теперь транскорпорации развились в глобальные монополии, которые значительно сильнее и значительно эффективнее, чем любое государство, даже США. Если еще 25 лет назад главным критерием эффективности государства была эффективность с точки зрения общества, то теперь эффективность с точки зрения фирмы — главная эффективность.
С точки зрения фирмы лишние люди, их потребление подлежит сокращению. Что с этим делать, непонятно, потому что лишним оказывается средний класс. С точки зрения фирмы эти люди должны провалиться в нищету. Но современная демократия, какой мы ее видим в развитых странах, существует от имени среднего класса и для среднего класса. Если средний класс исчезнет, то исчезнет и демократия. Рыночные отношения опираются на спрос среднего класса. И мы видим сегодня, как размываются и демократия, и рынок, и сама частная собственность. В классическом виде она существует на уровне малого среднего и крупного бизнеса, а на уровне крупнейшего управленческие решения принимают не акционеры, а топ-менеджмент. А это уже не классический капитализм.
Серьезные решения последних 15 лет – нерыночные даже на уровне государств. К примеру, перевод европейской экономики на альтернативную энергетику, притом, что в Европе почти вся альтернативная энергетика дотируется государством. В целом, это антирыночная мера, она вызвана тем, что Запад нуждается в восстановлении идентичности. Раньше Запад был царством свободы, которое противостояло Советскому Союзу. После 1992 года объединяющий враг исчез. Уже перепробовали все на роль объединяющей угрозы. Наконец, остановились на изменении климата. Так что это поиск новых общих ценностей, и ради новой идентичности ЕС готов идти на антирыночное решение.
Я бы выделил три принципиальных изменения. Первое: деньги теряют значение. В качестве критерия успеха деньги уступают место технологиям. Второе: люди перестали следовать своим интересам, сплошь и рядом они ради эмоций жертвуют своими интересами. Сенсорное голодание, которое раньше было болезнью начальников и заключенных, стало массовым состоянием общества. Современная политика – это, скорее, раздача зрелищ, а не хлеба. Третье: изменение политической структуры общества. Времена политических партий уходят в прошлое. Общество делится на секты, т.е. группы людей, которые объединены некритическим восприятием той или иной идеи. Непонятно, что с этим делать, но это необходимо учитывать в коммерческой и политической практике.
Мир балансирует на грани срыва с начала нулевых
В экономике история достаточно простая. На глобальном рынке в полном соответствии с экономической теорией сложились глобальные монополии и начали загнивать. Так как рынки глобальны и расширять их уже некуда, внешний источник конкуренции исчез. Второй источник конкуренции – технический прогресс. Но транскорпорации тормозят его в своих интересах. Кроме того, все технологические новинки последнего времени – коммерциализированные принципы, открытые еще во времена холодной войны. Как только исчезло дуло пистолета – холодная война – открытие новых технологических принципов прекратилось, потому что исчез стимул заниматься нерыночной деятельностью.
Загнивание монополий означает срыв мира в глобальную депрессию. От великой депрессии глобальная тем отличается, что она будет порождать войны, но войны не станут выходом из нее. После второй мировой войны осталось две технологических зоны – восток и запад. Сейчас технологическая зона одна, глобальная. И войны будут дробить ее, но не будут создавать новые.
Сейчас все усилия человечества сводятся к тому, чтобы не свалиться в глобальную депрессию. Загнивание глобальных монополий выглядит как сжатие спроса, поэтому государства наращивают собственный спрос, чтобы заместить коммерческий. Но на практике это выливается в рост долгов государств, который бесконечно расти не может, это выливается в экспорт кризиса, чем сейчас занимается США. США экспортируют кризис, они загоняют в свои долговые бумаги как можно больше спекулятивных капиталов, они расширяют зону хаоса, чтобы поддержать стабильность финансовой системы.
Эту политику нельзя продолжать до бесконечности, поэтому, скорее всего, нас ждет срыв в глобальную депрессию и распад глобальных рынков на макрорегионы. Многие из них окажутся не в состоянии поддерживать технологический уровень на рыночной основе, поэтому часть макрорегионов перейдет на нерыночный режим функционирования с падением уровня жизни. Часть макрорегионов перейдет на новые технологии – те дешевые и простые технологии, которые сейчас сдерживаются глобальными монополиями. Третий вариант — утрата жизненно необходимых технологий и вымирание людей.
Два клана офшорной аристократии
На фоне большой нестабильности в России, напротив, все понятно. Наше государство сложилось в начале 90-х как инструмент разграбления советского наследства. Образ действия заключается в том, что есть советское наследство, которое грабится, переводится в личную собственность и с комфортом тратится в фешенебельных странах. Так было до недавнего времени, сейчас советское наследство заканчивается. Как сказал Сорос по другому поводу, музыка кончилась, а они все танцуют. Наследство заканчивается, но его продолжают интенсивно пилить, отсюда междоусобицы, рост внутренней напряженности.
Эта модель не способна к развитию в принципе, она развитие не подразумевает вообще, потому что в ее внутренней мотивации развитие есть непроизводительная трата ресурсов. Меня умиляет отечественная интеллигенция, которая лет двадцать друг другу рассказывает о тех или иных управленческих ошибках государственной власти. Если ошибка повторяется на протяжении жизни целого поколения, это не ошибка и даже не политика. Это стратегия. Единственное, чем можно объяснить характер российского государства, это тем, что оно по-прежнему ориентировано на разграбление своей страны.
Группировки, которые сложились внутри системы, находятся друг с другом в состоянии единства и борьбы противоположностей. Как ни странно, граница между ними проходит по идеологическому принципу. Одна группировка искренне считает, что человек живет ради потребления. А поскольку для веселья наша страна не очень оборудована, как писал еще тов. Маяковкий, потреблять лучше всего в фешенебельных странах. И представители этой группы объективно осуществляют госполитику в интересах тех стран, где потреблять хорошо. Это так называемый либеральный клан. Хочу зафиксировать, что либералы в российской политике это не те либералы, которые во времена Вольтера боролись за свободу личности, за ценности индивидуализма. Это люди, которые считают, что государство должно служить интересам глобального бизнеса, а если интересы народа противоречат интересам глобального бизнеса, то не ту страну назвали Гондурасом.
Им противостоит силовой клан, он исходит из того, что человек живет не только для материального потребления, но и потребления символического. Чтоб повыпендриваться, грубо говоря. Им нужно самоутверждаться не только в материальном потреблении, но и в потреблении нематериальном, удовлетворяя свое самоуважение иллюзией самостоятельности. Они не служат фешенебельным странам, а периодически демонстрируют свою независимость от них. При этом оба клана действуют в рамках единой логики. Они оба принадлежат к офшорной аристократии.
Представители либерального клана считают, что главное — чтобы развивался бизнес, и отдают ему ресурсы населения и бюджета. Причем бизнесу не абы какому, а своему и бизнесу, который с ними связан, потому что зачем же разбазаривать ресурсы. И они, перекачивая ресурсы в бизнес, ждут, что теперь все расцветет. А поскольку это их бизнес, то отсутствие всеобщего процветания их огорчает, но не очень сильно, поскольку их благосостояние личное растет.
А представители силового клана отнимают ресурсы у бизнеса и непроизводительно потребляют их сами. Между ними, как между молотом и наковальней, существует российский бизнес, который давно понял, что он никакой не ресурс развития, а дойная корова. Но дойную корову как-то кормят, редко бьют и почти никогда не режут. Таким образом, ключевые элементы российской политической системы, системы принятия решений, все влиятельные группы российского общества полностью или почти полностью удовлетворены сложившейся ситуацией. Соответственно, возможностей мирного развития почти нет. Эта возможность исключена на институциональном уровне. Для этой системы развитие – непроизводительное разбазаривание ресурсов.
Общество требует справедливости
Сегодня мы видим, как разворачиваются эти тенденции. В 2011 году Россия избавилась от нефтегазовой зависимости, потому что в 2011 году среднегодовая цена на нефть подскочила на 37%, однако у нас в стране это впервые не сопровождалось экономическим ростом. То есть, российская экономика перестала реагировать на колебания цены на нефть.
Есть и второе явление, которое было зафиксировано в 2010-2011 годах и прошло незамеченным. В России со времен царей сложилась уникальная управленческая система. На нижних этажах управления в России люди крайне неэффективны и крайне некомпетентны, но попадая в критическую ситуацию они вдруг автоматически, просто в силу осознания действительности переходили в режим подвига и начинали работать с колоссальной эффективностью. Это был ресурс жизнеспособности российского общества, который обычно не учитывался. Поэтому иностранцы сталкивались с русским чудом, когда общество, которое должно было развалиться, почему-то действовало эффективно и побеждало.
Но на рубеже 2010-2011 годов на примере ряда аварий и катастроф мы увидели, что это качество исчезло. Люди категорически отказывались исполнять даже свои непосредственные обязанности. Это связано с тем, что наша культура носит характер подражательный. Мы черпаем источник морали в действиях начальства. Разграбление советского наследства норма для нашей управленческой системы. Поэтому коррупция у нас это неформальный способ управления активами. Подчиненные смотрят на начальника и видят, что он некомпетентен, занимается обязанностями на уровне хобби. Они же не видят, что начальник не покладая рук пашет на неформальном управлении активами. И вот средний и низший уровень управления начали подражать начальству, может быть, не в интенсивности коррупционной деятельности, но в пренебрежении обязанностями — точно.
Еще одно изменение – это изменение эмоционального фона. Исследования частоты употребления эмоционально окрашенных слов в блогах показали, что до конца 2010 года наше общество было более счастливо, оно чаще думало и говорило о счастье, чем о горе, оно было более эмоционально. В конце 2012 года разрыв между словами горе и счастье стал сокращаться мы стали более думать о плохом и стали более бесчувственными. Общество начало готовится к потрясениям, оно стало терять чувствительность. И это грозный симптом.
Еще один важнейший фактор — изменение характера потребностей российского общества. За двухтысячные годы сложилось новое социальное большинство. К концу 2000-х уровень материального потребления вырос, общество на прекратило выживать и начало жить. Количество людей, которым хватает денег на еду и одежду, достигло почти 50%. Теперь обществу нужны не только хлеб и зрелища, а нужна еще и справедливость!
Но российское государство забыло, что это такое. Оно не может воспринять этот запрос и у него нет ресурса на удовлетворение этого запроса, потому что экономический рост начал тормозиться.
Страна захлебывается от денег
Мы довольно уверенно идем к системному кризису, потому что государство утрачивает контроль над жизненно важными сферами общественной жизни. Наиболее наглядно это проявляется в торможении экономического роста.
При безупречно высокой цене нефти страна захлебывается от денег, но экономический рост снижается, в этом году мы бы перешли в спад, если бы не девальвация. Мы присоединились к ВТО поэтому торможение экономического роста ускорилось.
Подсчитано, что в нынешней модели общественно-экономического устройства стабильность нельзя поддержать при экономическом росте ниже 5,5% в год, иначе пряников сладких не хватает на группы влияния и они начинают друг друга жрать. Последний раз такой рост был в 3 квартале 2008 года. Наше общество трясет с 2010 года. В 2011 году посткризисный рост закончился, и мы получили Болотную, в 2012 году начались репрессии и политические провокации, а также антикоррупционные скандалы, которые приняли характер борьбы кланов и от них пришлось отказаться. В 2013 году общая стагнация усилилась и только украинский кризис отвел общество на время от дальнейшего роста внутренней напряженности. Никакая дискредитация оппозиции здесь не помогает, потому что общество разочаровано в государстве.
В этом году удалось добиться незначительного улучшения ситуации, однако экономически рост достигнут временный и незначительный. Главное, что наша система управления категорически отказывается от развития. Простой пример: нам рассказывают о нехватке денег в бюджете, под это дело отнимают накопительные пенсии и устраивают на ровном месте бюджетный кризис в регионах. В этом году учинили просто бюджетную катастрофу. И в то же время только за июль неиспользованные остатки на счетах федерального бюджета выросли на 300 млрд рублей. Это больше, чем та сумма, которая была отнята в виде накопительных пенсионных взносов населения в прошлом году. Основная часть этих 300 млрд выведена в Фонд национального благосостояния и в Резервный фонд.
На первое августа 2014 года остатки неиспользованных средств на счетах федерального бюджета составили 8,1 трлн рублей. Это значит, что 7 месяцев можно не собирать никаких налогов и никаких пошлин. Это средства, которые государство копит вместо того, чтобы вкладывать в развитие. Потому что развитие — это значит меньше воровать и грабить для значительной части нынешнего правящего класса России.
Мы движемся к системному кризису. Причинами срыва в него может стать срыв мира в глобальную депрессию и, как следствие, резкое снижение цены на нефть. Второе — износ инфраструктуры, унаследованной от СССР. Третьей причиной, которая толкнет в кризис Россию, может стать обострение дружбы народов выше обычного. Четвертое – рост безответственности в среде правящей тусовки. Эти люди привыкли, что, что бы они ни творили, они остаются безнаказанными, и это иногда может на ровном месте создавать большие общественные проблемы.
Но есть и позитивные факторы. Они связаны с тем, что значительная часть правящей верхушки начинает осознавать, что на пенсию они уйти не смогут, потому что их в лучшем случае посадят, а могу и разорвать, как разорвали Каддафи. Не потому что кто-то их не любит, а потому что глобальная конкуренция обостряется и ресурсов становится все меньше. И никому не нужен младший партнер на российских ресурсах, а нужен младший менеджер.
Но инстинкт самосохранения просыпается медленно, и нет гарантии, что он успеет реализоваться. На сегодняшний день с точки зрения прогноза нам гарантирована стабильность до августа следующего года.
На ближайший год мы имеем достаточный запас прочности материальный, психологический и финансовый, как в мире, так и в России.
В ближайший год будет стабильность, хотя плохая и неприятная. Будет продолжаться падение уровня жизни большинства населения. Все это не значит, что кризис в стране начнется с 1 сентября 2015 года, но есть вероятность срыва.
Что делать России
Мы находимся в уникальной ситуации. Единственный способ развития для сегодняшней России – это модернизация инфраструктуры. Мы можем лет 10 выживать в любой глобальной депрессии, просто занимаясь модернизацией инфраструктуры. Для этого есть деньги, а если их не хватит, мы можем эмитировать их в размерах потребностей своей экономики. Развитые страны не могут заниматься повышением государственного спроса, так как у них страны отстроены. А у нас инфраструктура разрушена частью реформами, частью воровством, поэтому мы можем вкладывать госсредства в инфраструктуру, и это обернется прибылью. Переход от воровства к развитию дает 10 лет спокойной жизни в сколь угодно неблагоприятных внешних условиях. Инфраструктура- это единственная вещь, где государство не вступает в недобросовестную конкуренцию с бизнесом.
Если возвращаться к мировому кризису, то главный вопрос — зачем я рынку нужен. Чтобы можем предложить миру такого, что он без нас не может произвести? Сырье, пространство, евразийский коридор, даже наша уникальная культура – все это отчуждаемо от нашей страны. Но у нас есть удивительная особенность культуры, которая может быть востребована. Основные глобальные угрозы сегодня – дегуманизация человечества и утрата технологических компетенций. Но российская культура уникальна тем, что она сочетает умение обращаться с технологиями и одновременно подразумевает гуманизм. По этому сочетанию мы уникальны. Теоретически мы можем стать фактором, который сумеет сохранить технологии и гуманизм в одном флаконе. Но это теоретически, а реально мы можем погибнуть в глобальном кризисе, и вероятность этого вполне ощутима. Чтобы этого избежать придется очень постараться. Но скорее всего, Россия сорвется в глобальный кризис в ближайшие 5 лет независимо от того, сорвется ли мир в глобальную депрессию, потому что нашего собственного запаса прочности скорее всего не хватит на 5 лет.
Что по этому поводу делать региону и что делать бизнесу? Регионам – затягивать на свою территорию производства любой ценой и любым образом. Успешны регионы, где губернаторы натаскали к себе весь бизнес , какой только могли найти. Лучше всех живут области, где много разных бизнесов, которые не доминируют в политическом плане. Это работает в условиях процветания и работает в условиях спада.
Для бизнеса выбор стратегии в условиях кризиса и неопределенности связан с желаниями и мотивацией. В любом кризисе можно попытаться расширить пространство и укрепиться. Почти все крупные состояния на западе были сделаны в кризис. Это вопрос мотивации: вы готовы работать на расширение доли на падающем рынке в условиях большой опасности или вы эвакуируетесь? Если хотите эвакуироваться, важно купить билет не на «Титаник». Неплохим ресурсом могут быть технологии, изобретенные в советском ВПК. Их носители – отчасти сумасшедшие, отчасти бандиты или люди адекватные, но не рыночные. Когда глобальные рынки начнут рассыпаться, эти технологии могут стать рискованным, но реальным ресурсом развития.