— У меня какой вопрос… Меня, что я курил во дворе, оштрафовали на 100 рублей, а я на улице курил. Так зачем меня за то, что я спорю, оштрафовали еще на 500? — загорелый мужик в спортивном костюме и со шрамом на лице заикается, но говорит настойчиво.
— Курил ты на улице, а на дворе ты в клумбу плюнул, — вмешивается другой. — За то я и оштрафовал. Или, скажешь, не плюнул?
В зале с расписным потолком и лепниной на кожаных диванах и на полу сидят и стоят шесть десятков коротко стриженных мужчин. Со стороны похоже на собрание рабочих или на сходку бандитов, только один из них вдруг начинает рассказывать о гордыне: в приюте для бездомных «Ной» — вечерняя проповедь.
Дома трудолюбия «Ной» (так приюты называются официально) появились в 2011 году без помощи государства и социальных служб. Их придумал и организовал бывший автоинструктор Емелиан Сосинский — прихожанин храма Космы и Дамиана в Шубине. При помощи храма приют первое время и существовал.
До прошлого марта в церкви Космы и Дамиана кормили бездомных, на бесплатных обедах зазывали в приют. Емелиан вспоминает, что тогда желающих прийти в «Ной» было больше, чем мест. Год назад кормить бомжей напротив московской мэрии запретили. Желающих прийти в «Ной» стало меньше, но и теперь там живут больше 300 человек.
Сейчас «Ной» снимает четыре коттеджа в Подмосковье, каждый — на 60—80 человек. Обязательное условие жизни в них — это работа. Найти удается самую простую: строителями, грузчиками, уборщиками.
Половину зарплаты бездомные получают на руки, вторая остается в приюте и идет на оплату аренды дома и еды. Все сотрудники приюта — дирекция, повара, охранники — тоже были бомжами. Люди, как тут говорят, «из мира», работать здесь не хотят.
Резиновый дом
Проблемы у приютов возникли внезапно. Несколько лет назад спонсор подарил «Ною» небольшой дом в деревне Васильево во Владимирской области, где стали селить пожилых одиноких жителей приюта. Сейчас там живут пятеро стариков-инвалидов: держат хозяйство, ухаживают за огородом, получают пенсию от «Ноя».
В этом же доме Емелиан прописывает бездомных, которые провели в приюте полгода без нарушений. Без нарушений — значит, не уходя в запой, не прогуливая работу, не ссорясь с другими жителями. Срок кажется небольшим, но из примерно 3500 бездомных, которые прошли через «Ной» за 3 года, таких оказалось всего 35. Половина из них до сих пор живет в приюте, остальные разъехались, работают и снимают жилье. Только трое снова пьют.
Еще двух бездомных Емилиан хотел зарегистрировать в доме «Ноя» недавно. В Судогодском отделении УФМС Владимирской области честно объяснил: жить бездомные здесь не будут, уедут в Москву, зато получат право на официальную работу и медицинскую помощь, смогут социализироваться. Сотрудники УФМС вежливо покивали и попросили Емелиана и обоих бездомных изложить все это в объяснительной. Уже написав ее, Емелиан на всякий случай позвонил юристу. И узнал, что только что подписал себе 3 года тюрьмы: по закону о «резиновых квартирах» такая расписка гарантирует ему срок.
Напомним: закон, усиливающий ответственность за нарушение правил миграционного учета, был принят в прошлом декабре. Согласно ему, прописав в квартире фиктивных жильцов, можно получить штраф до полумиллиона рублей или сесть в тюрьму на 3 года. Дом приюта «Ной» попадает под этот закон полностью.
Объяснительную для УФМС Емелиан переписал, не упоминая ни про социализацию, ни про приют. Однако уверен: чиновники не оставят эту историю просто так. В Васильеве со дня на день ждут проверки УФМС. Теоретически главу приюта могут посадить, приют разогнать, бывших бездомных выписать и оштрафовать.
Подать руку
— Человеку надо подать руку, чтобы он стал на ноги, — говорит Андрей. Лет 50, очень худой, заикающийся, он движется неуверенно и кажется совсем стариком. Много лет Андрей был наркоманом. Когда из-за гангрены ему отрезали руку, он испугался, ушел из дома и в конце концов попал в «Ной». Теперь он — официальный руководитель приюта в подмосковной деревне Ямонтово.
— Тут хорошо, — тянет Андрей, заикаясь. — Нас даже на оперу возили. Восемь лет я ее не видел, эту оперу. Понравилась, ага. Не, не помню, какая. Но я бы еще раз сходил.
Андрея назначили руководителем недавно, после того, как предыдущий вместе со всей командой запил. Пока Андрей на испытательном сроке, и никто не знает, сколько он продержится в руководителях: одни срывались и начинали пить, другие сбегали, прихватив деньги, третьи оставались на годы.
— Я начал работать с бездомными в 2005 году, — вспоминает Емелиан. — Тогда мы разрешали им оставаться в приюте 2 месяца. Мне казалось, этого достаточно, чтобы начать жить самостоятельно, но они не начинали, и это приводило меня в отчаяние. Только потом я понял, что выхода для них нет никогда, выгонять их нельзя, — и все стало нормально.
Сами виноваты
Молодой житель «Ноя» ловит меня в коридоре, говорит очень серьезно:
— Не снимайте меня. Не хочу, чтобы мои знакомые знали, что я социально неадаптирован.
Вечер, в приюте в подмосковной деревне Ямонтово — общее собрание. Такие идут каждый вечер и начинаются, как правило, с проповеди: в доме живет настоящий миссионер. Сейчас он в отъезде, и Емелиан вместо него рассказывает о грехе гордыни, коротко молится на висящие в углу иконы в тяжелых окладах. Остальные слушают не очень внимательно, немолодой мужчина откровенно спит.
Молиться в «Ное» не заставляют. Строгих правил в приюте вообще немного: нельзя пить, вести себя агрессивно, отказываться работать. За все это выгоняют. Правда, после запоя раскаявшихся принимают назад.
Трехэтажный коттедж в Ямонтове раньше использовался как дом отдыха. От него остались лепнина, росписи на полотке, шторы с ламбрекенами, позолоченные скульптуры, нелепые картины. От самого приюта — двухэтажные кровати, плотно набитые во всех комнатах и даже в коридорах, кухня с громадными, на 60 человек, котлами, и идеальная чистота. Живущих в приюте женщин работать не заставляют, но они обязаны убирать дом и готовить еду.
На кухне за ужином (пельмени и чай) собираются бывшие бездомные из Иркутска, Магадана, Питера, Североморска, Баку, Славянска, Киева… Ирина приехала на заработки в Белоруссию, была депортирована оттуда и оказалась в Москве одна и без денег. Андрей из Тулы попал на улицу, сбежав от жены. Героиновая наркоманка Алена уехала из родного Иркутска, чтобы не сторчаться совсем…
Бывших наркоманов в приюте немного, зато в тюрьме сидел каждый третий, 90% пьют. «На улице все рассказывают, что их кинули на жилье, — объясняет Емелиан. — Здесь они признаются, что виноваты в потере жилья сами. На моей памяти не по своей вине лишился квартиры всего один человек».
В «Ное» не верится, что спокойные люди, которые весело перешучиваются за ужином, еще вчера валялись на улице пьяными и опухшими, что границы между бомжем и благополучным членом общества практически нет и оказаться на улице может любой. Сегодня Емелиан оформлял паспорт для женщины, которая приехала в Москву на заработки. Устроилась кассиром, но потеряла паспорт. И на работу, и в общежитие пускали только по нему, поэтому женщина разом оказалась и без дома, и без заработка. Нашла «Ной», прожила там месяц, подала на паспорт, ищет новую работу.
Был в «Ное» даже один врач-хирург. «Мы его на передачу «Давай поженимся» водили, — невозмутимо рассказывает Емелиан. — Ну а что, брак — тоже способ социализации».
Паспорта
Тех, кто прожил в приюте месяц, не уходя в запой и не нарушая правила, Емелиан ведет в ФМС восстанавливать паспорт: многие приходят в «Ной» именно за ним. Правда, большинство срывается и вынести месяц без алкоголя не может. «Нету, нету у меня паспорта! — немолодая женщина, работающая в Ямонтове на кухне, вдруг начинает кричать. — Да, я здесь три месяца. Но нарушала. Нарушала! Сама виновата…»
По закону восстановить паспорт бездомному легко, на практике — невозможно. Из паспортных столов бомжей просто выгоняют. «Мы заключили соглашение с УФМС Москвы, которое стало отправлять нас в определенные паспортные столы, — объясняет Емелиан. — Только после этого нас перестали гнать. Просто раньше некоторые паспортисты брали за каждый паспорт взятку — $500, и уверены, что мы просто отнимаем их деньги».
Восстановив документы, бывшие бомжи из приюта обычно уходят, многие вскоре снова оказываются на улице. Но, по опыту Емелиана, те из бездомных, кто хотя бы раз попал в приют, недолго остаются на улице и стараются найти какое-то место, где можно поселиться. «Только 20% бомжей остаются на улице сознательно и не хотят оттуда уходить, — говорит Емелиан. — И даже из них половину еще можно спасти».