В нашей стране очень много дискутируют о возрождении былой славы отечественной промышленности, необходимости «новой индустриализации». Но если создание новой промышленности и возможно, то только на передовых технологических основах, с использованием всего мирового опыта индустриальных инноваций.
Например, реальное производство уже начало трансформироваться в аддитивное, на основе 3D-технологий. Готовы ли российские компании к технологической революции, стоит ли ждать от них прорыва на глобальном рынке и что получится, если соединить промышленность с 3D-принтером, «Ко» спросил у Лорана Бланшара, исполнительного вице-президента компании Dassault Systèmes – одного из ведущих в мире поставщиков 3D-решений для проектирования промышленной продукции на всех стадиях жизненного цикла.
– Итак, мы можем говорить, что 3D-принтеры уже используются в производстве серьезной промышленной продукции?
– Конечно, да! Если на момент запуска, в 1990-е и начале 2000-х,
в нашей компании технологии 3D-проектирования, создания цифрового макета изделия, управления жизненным циклом изделия были восприняты с удивлением, то сейчас тысячи компаний по всему миру уже используют их. И среди поклонников аддитивного производства (от additive – последующий слой, послойная печать на 3D-принтере. – Прим. «Ко») есть и международные гиганты, такие как Meyer Werft – крупнейшая верфь Германии, которая выпускает в год два-три круизных лайнера, полностью спроектированных с помощью 3D-решений, – и инновационные стартапы, такие как Elixir Aircraft, спроектировавший двухместный самолет с вертикальным взлетом. Еще пять лет назад цифровое производство было непопулярно и имело низкие объемы. Сегодня на примере авиационной отрасли мы видим, как фокус смещается с производства запасных частей некритичных систем к созданию сложных узлов. Например, компания Safran – один из крупнейших производителей двигателей для авиалайнеров – использует аддитивное производство для создания лопастей. Это пока не массовое производство, но мы идем к этому.
– Еще недавно страны Запада переводили производство в Поднебесную и другие страны Азии, теперь же начали говорить о возвращении промышленности обратно. Действительно ли это так и чем индустрия нового поколения будет отличаться от предыдущей?
– Аддитивное производство серьезно изменило правила игры. Западноевропейские компании больше не стремятся переносить производственные мощности в Китай, как они делали это 20–30 лет назад. Технологии 3D-печати – это путь к небольшому локальному производству, и они лежат в основе нового тренда реиндустриализации. Многие компании, обеспечивающие нас бытовыми товарами, сейчас заинтересованы в том, чтобы иметь производство с 3D-принтерами прямо в стране присутствия, чтобы выпускать товары на месте. То есть на ваш вопрос я должен ответить да. Цифровое производство должно помочь реиндустриализации западноевропейских стран. Новые технологии могут применяться во всех сферах: дома напечатаны на 3D-принтере; можно делать на 3D-принтере даже продукты питания, используя органические материалы. Вы знаете, сейчас начали активно печатать кроссовки: с помощью 3D-технологий можно спроектировать совершенно уникальное изделие прямо по ноге будущего потребителя. Не нужно отправлять дизайн в Азию, где-то это шить, потом отправлять изделие обратно – продукт будет произведен на месте.
– В России среди политиков чрезвычайно популярен лозунг «новой индустриализации». Есть ли перспектива у такого подхода?
– Почему нет? В основе реиндустриализации – инновационные технологии, и в России с ними нет проблем. Конкурентное преимущество вашей страны в научном потенциале, образовательной системе. Сейчас время больших возможностей для России как страны. Мои российские коллеги рассказывали мне, что во многих школах на территории России на уроках технологии дети работают на настоящих 3D-принтерах. Уроки проектирования – это не космическое будущее, это реальность. В основном продвигают эти идеи энтузиасты, но прогресс неумолим. Технологии есть, появляются даже первые шаги в эту сторону. Я знаю как минимум две компании в России, которые занимаются 3D-печатью бетона. То есть не миксер приезжает, и люди с лопатами раствор принимают, а принтер печатает здание.
– Но готова ли большая промышленность в России к таким переменам?
– Очень многое зависит от отрасли. В «Национальной технологической инициативе», которая запущена российским правительством, использование 3D-технологий в промышленности прописано отдельной статьей. Но говорить, что вся промышленность России готова или не готова, нельзя – нужно смотреть на конкретную индустрию.
– Давайте посмотрим! Как вы оцениваете усилия России по возрождению собственной автомобильной промышленности? Что можно было бы предпринять для поднятия конкурентоспособности российских машин?
– Я не уверен, что этот вопрос может быть адресован мне. Единственное, что могу сказать: рынок автомобилестроения не только в России, но во всем мире находится под огромным давлением. В отрасли наметилось противостояние, в котором на одной стороне находятся крупные корпорации, всем нам известные, а на другой – маленькие высокотехнологичные стартапы, например, Tesla, калифорнийская компания Faraday Future, французско-германский проект AKKA Technologies. В последних может работать 50–100 человек, и они создают новые транспортные средства, используя передовое ПО и «облачные» технологии. С помощью 3D-технологий создается дизайн, с их же помощью проводятся инженерные разработки и, наконец, с помощью цифрового оборудования производятся составные части, из которых собирается готовое изделие. Важно, что в этом случае совершенно меняется подход к производным материалам: если сотни лет промышленники всячески воздействовали на исходные материалы, например, резали и сгибали металл и т.д., то теперь деталь сразу получается нужной формы из нужного материала.
За всеми действиями маленькой компании, врывающейся на рынок, гиганты отрасли вынуждены очень внимательно следить.
Возвращаясь к российской ситуации, могу добавить, что у местных стартапов есть огромные возможности по завоеванию рынка, который они же и создадут. Технологии дают шанс инноваторам: без технологических новшеств невозможно сохранить потребителя. Сегодня размах производства не является гарантией выживания. Выживут самые быстрые и самые инновационные.
Кстати, с дизайнерской мыслью в России все было и есть в порядке. Не знаю, сильно ли я вас удивлю, но в 1960-е «Нива» была одной из самых известных марок автомобилей во Франции. Если молодой человек хотел быть в тренде, он покупал себе такой внедорожник.
– Что бы вы сказали о российских самолетах, в частности, о Sukhoi Superjet 100? Что должна сделать российская авиационная промышленность, чтобы соревноваться с такими гигнтами, как Boeing и Airbus?
– Sukhoi Superjet 100 – хороший самолет, но он представлен в том сегменте авиации, где очень тесно. Ему приходится конкурировать с Bombardier, Embraer и многими другими, и это очень осложняет жизнь российским производителям. Сама модель воздушного судна хороша, но вопрос в размере рынка и конкуренции. И здесь будут работать те же законы, которые мы уже обсудили в отношении автомобилестроения. Я назову две компании. Одна из них создана во Франции – Elixir Aircraft, другая калифорнийского происхождения – Joby Aviation. Они производят маленькие самолеты, на 5–10 пассажиров, и делают это с помощью 3D-технологий. Elixir Aircraft производит электрические воздушные суда с вертикальным взлетом, которые способны легко преодолевать расстояния между большими хабами. Это очень востребовано, ведь зачастую получается, что полет из Лондона в Париж занимает меньше времени, чем поездка по пробкам до аэропорта. Меняется парадигма – самолет может быть использован на коротких расстояниях. И новая техника не производит вредных выхлопов, ей не нужна взлетная полоса... Из-за таких компаний, я уверен, авиаотрасль ждет огромная трансформация. Кто бы мог подумать еще пять лет назад, что компания со штатом в 50 человек будет производить самолеты. Никто – и ни один человек не вложил бы в этот проект ни рубля, ни евро. А сейчас это реальность.
– Российские промышленные товары – например, автомобили, электроника, одежда – очень часто имеют репутацию низкокачественных. Может ли быть преодолена эта «вековая национальная традиция»?
– Да! Путь к этому – цифровая трансформация. С помощью новых технологий все участники производственного процесса могут говорить между собой на одном языке, даже если они находятся в разных странах, – на универсальном языке 3D и работать в реальном времени сообща. Дизайнер делает свои зарисовки сразу в 3D. Инженеры видят виртуальную 3D-модель и принимаются за ее инженерное наполнение, при этом не происходит потеря смысла. После этого модель передается производственникам. Обычно между инженерами-разработчиками и реальным производством настоящая пропасть. «Они опять нарисовали дизайнерскую вещицу, но ее нереально воспроизвести», – говорят производственники и начинают делать что-то свое. Этот путь порождает недопонимание и множество ошибок. А сколько усилий и времени стоит наладить процесс?! В случае с 3D-моделированием все участники процесса видят происходящее на экранах «айпадов», контролируют его. Это, безусловно, сказывается на улучшении качества изделия.
Если мы возьмем любой бизнес – от одежды до самолетов, – продукт должен быть абсолютно конкурентоспособным в глобальной экономике, нельзя ориентироваться только на потребителей в узкой локации. В вопросе выхода на международный рынок для российских товаров главное – решить вопрос качества. Современные цифровые инструменты позволяют быстро собирать обратную связь – отзывы пользователей и тут же внедрять обновления в производство. Традиционный механизм очень долгий: через отделы качества собираются претензии, разбираются страховые случаи – это занимает месяцы, если не годы, а проблема должна решаться быстро.
– На что сегодня должны быть направлены усилия российских корпораций для повышения конкурентоспособности несырьевой промышленности?
– Главное – создать механизмы для перевода инноваций в реальное производство. Технологии можно применять, не только при планировании полета на Марс, но и в производстве бытовых товаров.
– Есть ли такие производства, которые модернизировать невозможно?
– Как я уже отмечал, многое зависит от отрасли. Конечно, есть градообразующие предприятия, и что-то радикально менять на них совсем непросто. Не всегда можно применить самое простое решение. В России есть индустриальная история, школа достижений – еще советская. Вопрос в том, как дизайнерскую или конструкторскую мысль воплотить в конечном продукте, который будет интересный, надежный и качественный.
Учитывая вызовы со стороны глобальной конкуренции, времени у вас очень мало. Имея образовательный капитал, важно понимать, какие инструменты бизнесу следует использовать, чтобы он начал приносить пользу.
– Помимо человеческого капитала, банально нужны деньги. Сколько в бюджете современного предприятия должны составлять средства на IT-трансформацию?
– Я думаю, на современном предприятии, по самым приблизительным подсчетам, 5–10% бюджета должно уходить на инновационные разработки. Сейчас этот показатель обычно ниже и составляет 1–3%, и это еще считается признаком высокотехнологичного производства, в реальном секторе цифры намного ниже.
– Можно ли привести примеры, когда сравнительно дешевые высокотехнологические решения резко увеличивали эффективность промышленных предприятий?
– Речь не о быстрых и недорогих решениях. Я думаю, компаниям надо отступить назад и оценить, что у них уже есть с точки зрения производства, маркетинга... и тогда приготовиться к большим изменениям.
– На какие самые новые тенденции в мировой индустрии вы могли бы указать?
– Во-первых, потребитель начинает диктовать условия – это главное изменение. Теперь покупатель говорит, какой именно продукт ему нужен.
Во-вторых, этот специализированный запрос способны удовлетворить локальный производитель, маленькая компания или даже индивидуальный предприниматель, что, в свою очередь, влечет снижение безработицы. Это экономические тренды. Ну а в технологической сфере главный тренд – это переход в «облако» и включение мобильных устройств в бизнес-модель. Это вещи, которые сильно изменят мир в ближайшее время.