«Денег в принципе не было никаких, но зато был велосипед»
— Вашего отца Дмитрия Скигина называют «знаковой фигурой» петербургского бизнеса 1990-х. При этом информация о его семье практически не появлялась в СМИ. Можете рассказать о своем детстве?
— Мы жили в совершенно обычном ленинградском спальном районе, на проспекте Энергетиков, д. 60, в квартире на первом этаже. Я даже успел до пионеров дойти в пятом классе. Между кружками и школой я видел, что отец чем-то занимается: слово «бизнес» еще не существовало, было слово «кооператив». После тренировки в бассейне «Спартак» я мог приходить в маленький офис отца, расположенный рядом, поиграть в компьютер.
Но к концу 1980-х, каждый раз когда меня отправляли в магазин, даже я — ребенок (Михаил родился в 1980 году. — РБК) — замечал, что еды на полках становится все меньше. И было совершенно неважно, сколько у тебя денег, все равно не было возможности что-то купить.
У отца в тот момент начались взаимоотношения по бизнесу с Германией. По-моему, это был экспорт леса, и там наладились определенные связи. Благодаря этим связям мы с мамой и братом (мне тогда было десять, брату — шесть лет) в одночасье перебрались в Германию. Это было 24 или 25 декабря 1990 года. Нам особо ничего не говорили, просто — собираем чемоданы, улетаем в ФРГ. Когда мы очутились там после Советского Союза, это было как на другой планете.
— Как выглядела ваша жизнь в Германии?
— В Германии мы жили в городе Бонн. Вскоре после переезда состоялся развод моих родителей. Мы остались с мамой и жили в очень маленькой квартире, ходили в обычную общественную школу. Была очень забавная адаптация: советский мальчик, который привык сидеть прилежно за партой, которому вдруг надо было перестроиться и становиться «своим».
Жили скромно, в школе мы с братом были единственными в классе, кто питался за счет специальных «марок» от службы по безработице. Денег в принципе не было никаких, но зато был велосипед, баскетбольный мячик — полное счастье, и больше ничего не нужно.
Чем известен Дмитрий Скигин
Дмитрий Скигин родился в 1956 году в Ленинграде, окончил местный Горный институт им. Плеханова. С конца 1980-х годов занялся бизнесом — экспортом лесопродуктов. В 1995 году стал соучредителем фирмы «Совэкс», которая контролировала заправку самолетов в аэропорту Пулково. Его бизнес-партнерами стали Илья Трабер и Сергей Васильев. В 1996 году Скигин, Трабер и Васильев вошли в совет директоров ЗАО «Петербургский нефтяной терминал» (ПНТ) — оператора терминала для экспорта нефтепродуктов, построенного в морском порту города. Через ПНТ на Запад пошел поток российских нефтепродуктов, в том числе с Киришского НПЗ.
Топ-менеджером компаний «Совэкс», а затем и ПНТ был нынешний председатель правления «Газпром нефти» Александр Дюков. Со Скигиным работал и нынешний председатель правления «Газпрома» Алексей Миллер: в 1998–1999 годах он был уполномоченным представителем компании ОБИП, которая управляла портом Петербурга. Пресс-секретарь президента России Дмитрий Песков подтверждал «Новой газете», что Владимир Путин
во время работы в мэрии Петербурга общался со Скигиным и Трабером: «[Они] в свое время работали в Санкт-Петербурге над проектом по строительству нефтеналивного терминала, в связи с чем неоднократно официально обращались к руководству мэрии Санкт-Петербурга».
В 2003 году Дмитрий Скигин скончался в Ницце от онкологического заболевания. От трех браков у него остались четверо детей — сыновья Михаил, Евгений и Давид и дочь Полина.
— Как дальше проходило ваше обучение?
— С 16 до 19 лет я получал [в Швейцарии] так называемую матуру (Matura, или Swiss Federal Maturite, — федеральная образовательная программа. — РБК). Получив «матуру», ты имеешь право пойти в любой швейцарский университет — они обязаны тебя взять. Я пошел в Университет Санкт-Галлена (Universität St. Gallen. — РБК), выбрал международные отношения. Отец, правда, хотел, чтобы я поехал в Америку или в Англию. Но у меня всегда было свое понимание, чего я хочу, и никто под руку ничего не говорил.
— В таком возрасте вы уже могли получать информацию о том, чем занимается ваш отец. Что вы знали о его бизнесе?
— Я практически ничего не знал, а отец особо ничего не рассказывал. Я старался каждый год приезжать в Россию, чтобы навещать бабушку и дедушку. И в один из таких приездов, кажется, в 1996 году, отец, который гораздо чаще приезжал в Россию, взял меня с собой на ПНТ (Петербургский нефтяной терминал. — РБК). Там, конечно, была полная разруха, это предприятие было в ужасающем состоянии. Единственное, что я понял из этого визита, — отец, наверное, имеет какое-то отношение к этому предприятию.
«Я спускался с Килиманджаро, когда позвонили из ПНТ и рассказали о покушении на Васильева»
— 2003 год, вы учитесь в Швейцарии, у вас впереди — карьера, допустим, дипломата. Но умер отец, и вы вернулись в Россию, при этом особо не понимая, что собой представлял его бизнес. Как было принято это решение?
— Я сам решил. Бывает, что незнание спасает. И я об этих всех вещах, которые связаны с портом, узнал только спустя год-полтора. Только тогда я понял, в какую историю попал, что у этого предприятия есть определенный имидж, который совсем не соответствует моим представлениям.
— Ваш отец, который жил в свои последние годы во Франции, готовил вас к тому, что в какой-то момент вы станете наследником и вам придется принять управление?
— Пожалуй, лучшей его подготовкой было воспитание. Он воспитал во мне именно человечность, показывал своим примером, как обращаться с людьми. Я для себя понимал, что он сильно болен и на кого-то эта ответственность должна упасть, и этот кто-то, наверное, я. Он не готовил меня, не говорил: «Когда меня не будет, вот тебе ключ от двери — воспользуйся им разумно». Такого вообще не было.
— Со своим окружением он вас знакомил, например, когда вы приезжали в Россию?
— Как-то на каникулах в 2001 году или в 2002-м, сейчас точно не помню, я оказался на одном из корпоративов, отец познакомил меня с Александром Валерьевичем [Дюковым] (сейчас гендиректор «Газпром нефти». — РБК). Это было просто рукопожатием, и я на самом деле не понимал, что вообще происходит и, соответственно, не мог должным образом воспринимать тех людей, с которыми меня отец знакомил. Еще с [Виталием] Южилиным (бывший совладелец Национальной контейнерной компании, состояние по оценке Forbes — $600 млн. — РБК) мы даже как-то были одновременно на горнолыжном курорте, было такое поверхностное знакомство. И особо больше ни с кем [отец не знакомил].
— А другие люди, которых часто называют в связи с именем вашего отца, в том числе Владимир Путин
, они как-то в вашей жизни появлялись до переезда или сразу после?
— Владимир Владимирович [Путин] вообще никогда не появлялся в моей жизни, кроме как на экране.
— На кухне у вас чай не пил?
— У меня точно нет. У моего отца — я не знаю точно. Когда [Путин] стал президентом, уже точно нет. До того, может быть, я не исключаю, но вряд ли тоже.
— Еще один герой легенд и историй, тесно связанный с вашим отцом, — Геннадий Николаевич Тимченко.
— Относительно тесно, поскольку он являлся одним из первых поставщиков на ПНТ. Благодаря Геннадию Николаевичу, который смог организовать поставки с Киришского завода на ПНТ, был отгружен первый танкер. Это сотрудничество было обусловлено наличием трубы, которая была между Киришами и ПНТ. Это самый ближайший НПЗ для ПНТ и наоборот, то есть тут получается экономическая выгода для обеих сторон. И пока Кириши поставляли нам нефтепродукты, определенный контакт [с Тимченко] был. Но я не могу сказать, что [он] оказывал прямо какую-то сумасшедшую помощь. С ним были нормальные деловые контакты по определению ставок, и то только один раз [он лично этим занимался], потом этим занимался его трейдер.
До смерти отца я видел его раз или, может быть, два. Но меня никто всерьез не воспринимал. Я был маленьким сыночком, тенью своего великого отца. Я лично для них появился на горизонте в 23 года. И то не думаю, что я для них был личностью.
— Отец оставил вам с братьями и сестрой наследство на €600 млн, если верить иску вашей матери, которая оспаривала распределение его активов после смерти.
— Это совершенно выдуманная цифра.
— Тогда вы можете перечислить, какие активы вам достались?
— Это был [пакет акций] ПНТ — достаточный, чтобы контролировать [компанию]. Еще один актив — участие в Усть-Луге (проект по созданию нефтепродуктового терминала на берегу Финского залива был уже при Михаиле Скигине возвращен компании «Усть-Луга» Валерия Израйлита, а затем продан «Зарубежнефти» в 2004 году. — РБК), недвижимость — офисы в Петербурге и дом на Лазурном Берегу, в Кап-Ферра, и яхта Sweet Doll. От последних мы избавились достаточно быстро, еще в 2005-м, потому что я этими излишествами не пользуюсь и не получаю никакого удовольствия.
— Почему вы решили не продавать ПНТ и променяли спокойную жизнь в Швейцарии на это все — с бандитским прошлым и малопонятной перспективой?
— Спокойная жизнь в Швейцарии — это не значит хорошая жизнь, особенно в 23 года. На самом деле ретроспективно понимаешь, что жизнь на Западе для русского человека — это совсем не просто, есть определенные барьеры, сквозь которые мы не можем пройти. Я 13 лет пробыл в относительно чужой стране и полностью адаптировался, но даже с идеальным немецким я чувствовал определенную дистанцию. Я чувствовал, что есть некоторое недопонимание, чего-то не хватает. И потом уже с возрастом я выработал для себя аксиому: в Швейцарии отдыхает тело, а в России — душа. Здесь [в России] для тела все очень брутально, зато есть интересные люди и понимание, что можно что-то поменять и исправить.
— Вы наняли себе охрану, когда переехали в Петербург? Ведь с борьбой за контроль над портом связывали несколько резонансных убийств в городе, и рядом с этим объектом работали структуры, которые связаны с «тамбовской» преступной группировкой.
— Нет. Мой отец, наверно, понимая, что болен, и будучи свободолюбивым, не любил ни от кого зависеть в принципе. Ни от советской власти, ни от каких-либо групп 1990-х годов. В какой-то момент, похоже, он был вынужден вступить в некий союз, но при первой же возможности в 1999–2000 годах он отошел от всего этого. У них был определенный обмен активами.
Чем известен Илья Трабер
Илья Трабер родился в 1950 году. В 1991 году при содействии Ленинградского горисполкома создал реставрационно-коммерческий центр «Антиквар». В 1995 году «КоммерсантЪ» называл Трабера монополистом на рынке торговли антиквариатом в Санкт-Петербурге: ему принадлежали четыре салона, аукционный зал, реставрационный центр, ювелирные мастерские и галерея академической живописи. В качестве мецената Трабер участвовал в мероприятиях мэрии Петербурга.
В 1993 году Трабер вместе с Виктором Корытовым (сейчас зампред правления Газпромбанка) зарегистрировал информационно-юридическое бюро «Петер», через которое он вместе с Дмитрием Скигиным стал совладельцем компании ПНТ, получившей контроль над нефтебазой в порту Петербурга. Еще одним совладельцем ПНТ стала Петербургская топливная компания (ПТК), подконтрольная лидеру тамбовской ОПГ Владимиру Кумарину. Трабер также приобрел контроль над «Морским портом «Санкт-Петербург» и возглавил совет директоров компании ОБИП, которая управляла портом Петербурга. По данным расследования «Новой газеты», Трабер до сих пор через своих доверенных лиц является совладельцем целого ряда предприятий, связанных с экспортом топлива из России. Трабер стал фигурантом громкого дела о «русской мафии» в Испании в 2008 году, но местной полиции не удалось его арестовать, потому что во время ее операции он находился за пределами этой страны. Объявлен Испанией в розыск.
— С Ильей Трабером?
— Да, с Ильей Трабером, и там были еще какие-то другие участники. И в конечном итоге каждый получил что-то свое. Отец отдал, например, [топливно-заправочную компанию] «Совэкс Пулково», другие активы плюс еще много денег этому человеку, Траберу. При этом отец остался с нефтяным терминалом, который на тот момент был в плачевном состоянии. Думаю, что ему было намного важнее избавиться от каких-либо неприятных встреч и какой-либо зависимости в пользу возможной свободы. И он был достаточно смелым человеком по тем временам — поверил в актив, который стал приносить существенные деньги только после 2004–2005 годов.
— С Трабером вы лично когда-то пересекались?
— Один раз в жизни я его видел, и это получилось совершенно случайно. Офис, где сидят [юристы семьи] Грэхем Смит и Маркус Хаслер, находится в Лихтенштейне, а Санкт-Галлен, где я тогда жил, — это 25 минут езды на машине. Отец приезжал в эти края [к юристам], и в один из таких визитов мы договорились, что я за ним заеду в этот офис к определенному времени. Я приехал, но пришлось его ждать три часа, меня к нему даже не пускали. И уже поздно вечером он вышел с каким-то человеком. Я увидел, что мой отец был совершенно усталый, выжат как лимон. Человеком, с которым он встречался, был как раз Илья Трабер. Наверное, это был тот момент, когда они все (все совместные активы. — РБК) разделили.
— Шлейф, связанный с Трабером, Кумариным и прочими криминальными авторитетами, сказывался на вашей деятельности?
— Этот шлейф появился только в 2008–2009 годах. Поначалу я понятия не имел, что может быть создан какой-то шлейф. Так получилось, что одна из бывших жен моего отца пыталась что-то от него получить, пока он еще был жив, а после его смерти эти претензии передали мне с братом. Мы эти претензии погасили, потому что лучше худой мир, чем хорошая война. Но потом оказалось, что выплаченных денег недостаточно, хотя сумма была обозначена той стороной, и начались всякие разные грязные мероприятия, в том числе с вовлечением [бывшего советника князя Монако по безопасности Роберта] Эринджера.
— Вы с ним встречались?
— Нет, никогда. У меня есть от него e-mail, в котором говорится: «Если вы сейчас не пойдете с нами на переговоры, то вам будет плохо». То есть определенный шантаж. Тогда [князь Монако] Альбер только готовился получить корону, и Эринджер всеми правдами и неправдами пытался его очернить, а мой отец попался под руку: его бывшая жена связалась с этим человеком [Эринджером], и началось... (В 2007 году Эринджер начал публикацию документов, в которых утверждалось, что через монакскую компанию Sotrama Дмитрия Скигина производилась легализация денег «русской мафии». По его словам, принц Альбер получал информацию о сомнительных операциях Скигина, но не предпринимал никаких действий. — РБК). Они украли диск с фотографиями с моего 30-летия, начали выставлять их в интернете с неприятными заголовками. Потом Альбер выиграл суд у этого человека в Париже в 2011 или 2012 году, и его сайт закрылся.
Но Эринджер открыл новую колонку и снова стал выставлять эту неправдивую историю про нас, а СМИ — перепечатывать за ним. Поливание грязью моего отца и моей семьи стало раздражать, и я обратился в прокуратуру Монако, чтобы проверить достоверность информации о том, что мой отец и компания Sotrama причастны к каким-то криминальным действиям. И я получил ответ от прокуратуры, что отец ни к чему не причастен (письмо прокуратуры датировано 9 января 2018 года. — РБК).
— И как вы доказывали свою непричастность к криминальным авторитетам? Партнеры проводили due diligence ваших активов?
— Конечно. И из него видно, что мы никакого отношения к этому не имеем. Понятное дело, что мы все предоставляем. На сегодняшний день невозможно заниматься делом и не предоставить всю информацию от А до Я, и каждый раз доказываем, что ничего нет. В банки я предоставляю этот ответ прокуратуры Монако.
— В ПНТ кто-то еще остался из старых партнеров отца после выхода Трабера?
— Там еще был Сергей Васильев. Общение с ним было достаточно дружественно-спокойное. Но и он с 2003 года не участвовал в управлении бизнесом.
Покушение на Васильева
5 мая 2006 года на совладельца ПНТ Сергея Васильева было совершено покушение — его автомобиль расстреляли из автоматов, было выпущено 50 пуль. Васильев получил ранения, один из его охранников был убит, еще двое — ранены. Это покушение следствие связывало с рейдерской атакой на ПНТ, которая была предпринята группой Владимира Барсукова (Кумарина) — лидера тамбовской ОПГ. В августе 2016 года Санкт-Петербургский городской суд признал Кумарина виновным в организации покушения на Васильева и приговорил его к 23 годам лишения свободы.
— По версии следствия, покушение на Васильева в 2006 году было связано с борьбой за ПНТ. Действительно ли это так? Опасались ли вы за свою жизнь после этого покушения?
— Это была совершенно беспредельная история, стрельба средь бела дня перед самым саммитом «Большой восьмерки» в Петербурге, да еще и недалеко от школы. Я спускался с Килиманджаро, когда позвонили из ПНТ и рассказали о покушении. До этого в марте 2006 года ПНТ подвергся рейдерской атаке — была попытка подделать подписи и изменить собственников в ЕГРЮЛ, классическая для 1990-х годов схема. Но мы отбились чисто юридическими способами. Все было очень непонятно, и я предпочел, чтобы моя семья в это время находилась вне России. Так мы и осели в Швейцарии.
— Насколько активно Васильев участвовал в деятельности ПНТ, когда вы унаследовали долю отца? Он к вам пришел с предложением выкупить его долю или это было ваше предложение?
— После смерти отца управлял терминалом я, иногда слушая чужие советы. А решение о выкупе доли было взаимным.
— Сейчас ПНТ — это полностью семейный бизнес?
— Мажоритарный пакет у семьи. В 2015 году после реализации проекта «Нефтеоргсинтеза» Роман Спиридонов вошел в состав акционеров и стал миноритарным партнером.
— Как ухудшение взаимоотношений с Западом и введение антироссийских санкций сказывается на деятельности ПНТ, который является участником экспортных операций?
— Ситуация двоякая. С одной стороны, нашим поставщикам становится сложнее работать с Западом, а с другой стороны, легче работать в России, потому что есть установка на то, чтобы все российские перевалочные мощности были заполнены.
«Очень может быть, что скоро попаду в список Forbes»
— Помимо терминала, который вы получили в наследство, у вас есть другие активы. Расскажите, как появился проект по строительству платных дорог.
— В 2003 году, когда я приехал в Санкт-Петербург, я познакомился с ключевыми сотрудниками ПНТ, многие из которых вскоре покинули компанию. Один из них был Роман Белоусов, он входил в управляющий холдинг, который я тогда решил упразднить. У нас с ним возобновился контакт в 2008 году, когда мы с другим моим партнером Андреем Чириковым искали финансирование для завершения строительства танкеров на «Красном Сормово» и обратились к Роману — он тогда владел консалтинговым бизнесом и занимался в том числе организацией финансирования. Общение продолжилось, и он вернулся ко мне позже с проектом строительства автодорожного моста через реку Упу в Туле.
Я туда поехал и увидел, что город, правда, страдает из-за того, что инфраструктуры не хватает, и спрос на дополнительный мост уж точно будет. И мы начали развивать проект в Туле. Одновременно у нас на столе лежал проект строительства путепровода в Наро-Фоминске. Но он был очень дорогим — около $25 млн. Когда курс рубля в декабре 2014 года упал почти до 80 руб. за доллар, проект в Наро-Фоминске стал сопоставим по стоимости с Тулой и мы приняли решение заниматься также Наро-Фоминском. Там было проще, местные власти очень хотели очистить город от ужасных заторов и улучшить ситуацию с трафиком. Этот проект предполагает строительство объезда центра города и строительство нового моста через реку. В этому году планируем начать подготовку территории, в следующем начнем строительство.
— Но ведь говорят, что на строительстве дорог в России вечно все воруют деньги и результат получается не самый удовлетворяющий.
— Мы как предприниматели заинтересованы снизить стоимость строительства дороги, чтобы окупаемость была быстрее, у нас нет никакого интереса воровать у самих себя. Мы инвесторы, а не подрядчики. Тем более что мы не используем в проекте бюджетные средства: мы собираемся реализовать этот проект за счет собственных и кредитных средств.
— А кроме вас еще кто-то есть там в акционерах?
— Мой брат [Евгений].
— Как появился третий проект по строительству путепроводов в Петербурге через железнодорожные пути?
— Когда мы начали проекты платных дорог и путепроводов, на нас стали выходить самые разные люди из разных регионов с предложениями поучаствовать в аналогичных проектах.
— Расскажите, как вы стали акционером порта Поронайск на Сахалине.
— Впервые мы там были с Романом [Белоусовым], он мне его показал. Сначала я отказался. Потом, насколько я помню, там была смена собственников (в результате акционерного конфликта. — РБК), и он мне снова предложил: «Миша, есть такой вот актив, это по твоему профилю. Может, все-таки возьмешься?» Я согласился, и с тех пор мы с братом там акционеры и пытаемся это все реанимировать, развивать.
Бывшие владельцы оставили этот порт в каком-то ужаснейшем состоянии. Он мне чем-то напомнил ПНТ в 1996 году, даже хуже. Это актив, который постоянно требует дополнительных вложений, чтобы его держать на плаву. Сейчас мы все приводим в порядок — по документации, по всем долгам, которые там были.
Роман Белоусов получил 10% в проекте «Поронай Холдинг» в 2013 году в счет оплаты своих услуг по поиску инвесторов, а в мае 2015 года незаконно сменил советы директоров в его дочерних компаниях на Кипре и в России и произвел рейдерский захват порта Поронайск, заявил РБК Сергей Сварчевский, который был основным владельцем порта. «Никаких денег я ни от Романа Белоусова, ни от Михаила Скигина за долю в активе не получал. При этом захваченное имущество в 2015 году было продано ООО «Порт Поронайск», связанное со структурами Скигина, добавил он. Впрочем, Скигин все это отрицает. Так, решение совета директоров об отстранении Сварчевского от должности гендиректора в одной из компаний, работавших в порту, связано с неэффективностью его работы, указывает он. По этому поводу есть вступившее в силу решение суда в трех инстанциях (у РБК есть копии). «Я приобретал компанию ООО «Порт Поронайск» в декабре 2015 года, которая уже консолидировала активы порта. На тот момент суды со Сварчевским уже были выиграны, законность приобретения активов подтверждена», — подчеркнул он.
— Зачем он вам? Какой в нем потенциал?
— Это единственный международный морской порт на восточном берегу Сахалина. У него очень хорошая бухта, фактически незамерзающая, и она находится рядом с нефтегазовыми платформами [проектов «Сахалин-1» и «Сахалин-2»]. Плюс сейчас с севера будет проходить достаточно хороший поток СПГ-танкеров [Новатэка] по Северному морскому пути. Поэтому я зацепился за эту точку.
Мы заказали в двух разных институтах проекты развития этого порта. Сейчас вырисовывается четыре варианта. Самый очевидный — строительство универсального порта для снабжения нефтегазовых платформ и обслуживания судов обеспечения. Иначе им приходится двое суток идти туда, двое суток обратно до ближайших существующих баз. А тут получается буквально несколько часов. Второй вариант — это СПГ-терминал. Сам по себе продукт СПГ интересен тем, что нужно газ доставить туда, где нет трубы. На Сахалине вроде бы добываются миллиарды кубометров газа, но остров топится на угле и на мазуте, в том числе город Поронайск. Третий вариант — насыпные грузы: там рядом есть песчаный карьер, и можно сделать так, чтобы оттуда экспортировать песок в Японию, в Китай. Четвертый — угольный терминал, который может быть реализован, если будет построен мост, соединяющий Сахалин с материком.
По предварительным расчетам, на все четыре этапа понадобится от 60 млрд до 90 млрд руб.
— По какому принципу вы выбираете проекты?
— Много зависит от людей, с которыми идешь в проект, — обычно я долго присматриваюсь. Потом смотрю на сам проект, имеет ли смысл и будет ли спрос, смотрю на экономику, риски, и тогда принимается решение. Мне очень нравится заниматься разными проектами, потому что тогда ты становишься экспертом в совершенно разных сферах, и можно делать международные, межконтинентальные, кросс-платформенные проекты.
— Вы считаете, что эффективно распорядились наследством?
— Могло быть лучше, могло быть и хуже. Я приложил все усилия, чтобы максимально все сделать для удержания и активов, и взаимоотношений, чтобы были минимальные потери от того вакуума, который возник при уходе моего отца. Мне кажется, что он полностью восполнен или даже переполнен сейчас.
— Можно оценить ваши активы, сколько это примерно может стоить?
— Я думаю, несколько сотен [миллионов долларов].
— По оценкам аналитиков, только ПНТ сейчас может стоит около $150 млн.
— Наверное, $200 млн.
— В список Forbes, где нижняя граница составляет $500 млн, вы попадете?
— Нет, я туда не попадаю. Но очень может быть, что скоро попаду, просто об этом никто знать не будет.
В какие еще проекты инвестирует Скигин
СПГ-терминал в Латвии
По словам Скигина, несколько лет назад у него с латвийскими друзьями возникла идея построить в Вентспилсе электростанцию, работающую на сжиженном природном газе (СПГ) и СПГ-терминал: «Производить электричество из СПГ значительно дешевле, чем из дизельного топлива». В 2018 году запускается «совсем маленький проект», а в следующем году уже пойдет стройка большого СПГ-терминала. Глобальная идея Скигина — создать три точки приема СПГ в Лиепае, Вентспилсе и Риге и возить СПГ на разные сателлитные станции, чтобы из него производить электричество. В латвийский проект вложено $6–7 млн.
Вакцина из Франции
Французский доктор, профессор Жон Мари Андрие, который лечил отца Скигина от рака и продлил ему жизнь на 2,5–3 года, придумал «революционный» метод лечения от ВИЧ еще в 1980–1990-е годы, но не мог найти финансирования для своих экспериментов, рассказывает Михаил Скигин. «Отец поддержал его идею, и потом мы с братом приняли флаг финансирования на себя. Вакцина сработала на обезьянах, сейчас мы на стадии того, чтобы провести эксперимент на людях. Но это произойдет только в 2020 году», — добавляет он. По его словам, в этот проект уже вложено около €14–15 млн. С этой же командой ученых сейчас разрабатывается средство от подагры.
Геологоразведка в Африке
В Африке, в Гвинее, у Скигина есть доля в компании «Геопроспект», которая выполняет поисково-оценочные и геолого-разведочные работы на бокситы, железо и другие полезные ископаемые. На Гвинею приходится 50% мировых запасов бокситов, среди клиентов «Геопроспекта» местная CBG, Rio Tinto, Valea.
Фонд Sattva
Фонд Sattva поддерживает различные детские проекты. «Все началось [в 2014 году] с проекта Babystep Айнара Абдрахманова — это создание контента для родителей: более 1 тыс. роликов о том, как воспитывать детей на восьми языках. Одна минута — один совет. После России, мы с этим контентом пошли в Китай, где начался «бэби бум» после отмены ограничения по количеству детей в семье. Помимо Babystep мы еще вложились в проект [по производству одежды для младенцев] «Бамбинезон» и HelloBaby — сервис, который помогает родителям составлять разные календари и фотографии. Это развлекуха для родителей по организации жизни с детьми», — рассказывает Скигин.
Дистрибуции велосипедов Electra
«Мне нравятся велосипеды бренда Electra, и когда я увидел возможность войти в капитал дистрибьюторской компании, оценил рынок и вошел», — говорит Скигин. По его словам, сейчас очень динамично идет развитие дистрибуции Electra в Китае. «Менталитет китайцев в некоторой степени схож с российским. Они помешаны на продуктах, которые подчеркивают статусность. А велосипеды Electra как раз являются таким продуктом», — делится он. Он уверен, что команда, которая сумела отстроить продажи этого luxury-бренда в России, сможет это повторить в Китае. «Мы только девять месяцев присутствуем в Шанхае, но уже видно, что там есть потенциал и может получиться хороший бизнес. Мы единственные в сегменте велосипедов, которые предлагают что-то эксклюзивное», — заключает Скигин.