Через десять дней должен пройти аукцион по продаже газовых активов Алроса, условия которого вызвали резкий протест у «Роснефти». О подготовке к аукциону и рисках усиления западных санкций, как скажется на бизнесе авария на руднике «Мир» и почему алмазодобывающая компания не хочет покупать месторождение имени Гриба, “Ъ” рассказал гендиректор Алроса Сергей Иванов.
— Условия аукциона по продаже газовых активов вызвали недовольство «Роснефти»: госкомпания пожаловалась в ФАС и в итоге не стала подавать заявку. Были ли у Алроса предварительные консультации с «Роснефтью»? Обсуждали ли вы тему в правительстве?
— На протяжении трех лет Алроса проводила переговоры с потенциальными покупателями этих активов. О том, что они продаются, было известно всем участникам российского нефтегазового рынка. Что касается непосредственно «Роснефти», то сожалеем, что компания не пришла на аукцион.
К осени мы оценили число претендентов на активы и поняли, что нужен будет аукцион, чтобы получить максимальную цену и не допустить риска обвинений в субъективности или недостаточной прозрачности ценообразования. Было понятно, что только крупнейшие нефтегазовые компании РФ будут заинтересованы: 30 млрд руб.— большая сумма, и аппетиты трех четвертей желающих, которые смотрели активы, были сильно ниже. Все компании, с которыми велись переговоры, были уведомлены о грядущем проведении аукциона и получили доступ к электронному банку данных, где содержится финансовая и техническая информация. Заинтересованные претенденты успели посетить сами месторождения. К моменту, когда наблюдательный совет утвердил условия аукциона, все, кто интересовался, в общем-то, уже имели всю необходимую для принятия решения информацию.
Сложившуюся вокруг аукциона ситуацию мы, разумеется, обсуждали с акционерами, поскольку отчитываемся им за реализацию программы непрофильных активов. Как законопослушная компания по рекомендации — даже не по предписанию — мы внесли изменения в документацию по аукциону. Новых участников это не добавило.
— Чьи интересы на торгах, по вашей информации, представляет структура Газпромбанка ООО «Статус»?
— У нас подписаны соглашения о конфиденциальности со всеми участниками, которые ограничивают и нас, и их в разглашении информации. Очевидно, «Статус» и представляет интересы Газпромбанка, который не раз приобретал нефтегазовые активы на различных аукционах.
— Почему вы решили не продавать «Алроса-Газ», которая была в периметре еще первой несостоявшейся сделки с «Роснефтью» 2013 года?
— «Алроса-Газ» ведет добычу и транспортировку газа в Якутии, для нужд Алроса и наших городов. Это в том числе вопрос энергетической безопасности. Поэтому это предприятие мы решили на данном этапе оставить в составе Алроса.
— Менеджмент компании не исключал спецдивиденда по итогам продажи газовых активов еще в январе, но мнение Минфина оказалось противоположным. Почему так вышло?
— Да, на одном из конференц-коллов в ноябре в ответ на вопрос о том, куда могут быть направлены средства от продажи активов, мы говорили, что есть разные варианты, и не исключали, что это могут быть спецдивиденды. Как один из вариантов, не более того. Судя по тому, что акции на все заявления практически не отреагировали, большинство инвесторов и не ожидали спецдивидендов. А вот рост котировок в начале года, мне кажется, показывает инвестпривлекательность — реальную.
— Вы попали в «кремлевский список» Минфина США. Какие последствия для себя и Алроса вы видите?
— Как и большинство других участников этого списка — на данном этапе никаких.
— Но по новым санкциям США в отношении РФ, Ирана и КНДР возможно введение ограничительных мер к российским горнодобывающим госкомпаниям.
— Да, мы видели эти формулировки. Комментировать что-то сложно, мир сегодня абсолютно непредсказуем. Мы исходим из того, что в международной политике в любой день может произойти все, что угодно, но если Алроса попадет под санкции, переживем.
Мне кажется, что этот удар будет, в первую очередь, по американским инвесторам. Второй момент: сегодня около половины рынка потребления бриллиантов приходится на США, так что, опять же, это будет больше удар по своей экономике, чем по нам. Мы не используем никакие американские технологии, не кредитуемся в американских банках.
Как вы знаете, когда этот законопроект только вышел, мы не нанимали никаких лоббистов, никаких юристов, потому что считаем, что это все бесполезно. Компания еще в 2014 году, когда был первый раунд санкций, хорошо к ним подготовилась, и мы прекрасно понимаем, что делать в случае, если нам будут пытаться ограничить ту или иную бизнес-активность или повлиять на нашу конкурентоспособность.
— Вы возглавили Алроса только в 2017 году. Кто предложил вам этот пост?
— Предложил (глава Минфина.— “Ъ”) Антон Германович Силуанов как председатель набсовета Алроса. На встрече я спросил, какие задачи стоят перед компанией, и Антон Германович их обрисовал. Мне интересно реальное производство с более длинным горизонтом планирования. Интересна задача превратить Алроса в мирового лидера не только по добыче, но и по операционной эффективности, компанию со стабильными долгосрочными преимуществами, но мобильную, гибкую.
— Вы говорили, что сменили около 70% команды Алроса в Москве. Каковы были основные причины ротации? Планируете ли дальнейшие кадровые изменения?
— Мое погружение — я в Алроса десять месяцев — показало, что за замечательной EBITDA много что скрыто. Непрозрачность закупок и инвестпрограммы, а это миллиарды рублей, децентрализованный бюджетный контроль, неавтоматизированные процессы и отсюда, в том числе, отсутствие должной аналитики и службы экономической безопасности, деградировавшая функция управления и развития персонала, дублирование функционала. Дыры в системе промышленной безопасности — я бы даже сказал, отсутствие этой системы, потому что компания всегда прилично инвестировала в мероприятия по технике безопасности, при этом отсутствует сквозной системный контроль за ее соблюдением. Все эти изменения требуют существенной перестройки внутри и изменения внутренней культуры. Компании на всех уровнях необходима свежая кровь, опыт построения систем в других индустриях.
Второй важный момент — волатильность. Когда рынок растет, у компании хорошие показатели, но когда рынок чувствует себя плохо, они тут же падают. Я вижу задачу в том, чтобы мы и при штормовом ветре стали гораздо более устойчивыми. Это требует долгосрочной стратегии, инвестиций в работу с новыми рыночными вызовами. Новые цели и задачи требуют новых идей, новых компетенций. Сегодня, на мой взгляд, нам удалось собрать профессиональную, работоспособную команду, которая хорошо знает свое дело и максимально нацелена на результат. Время покажет, насколько эти кадровые решения были верными, я несу за них полную ответственность. Акционеры, насколько мне известно, перестановками довольны, я чувствую их поддержку.
— У Алроса непростая акционерная структура и, как можно судить, даже на уровне кураторов от РФ есть разные интересы. Соблюсти баланс интересов не всем удавалось, в том числе и вашему предшественнику Андрею Жаркову.
— Это лучше спросить у акционеров, но мне кажется, что баланс соблюдается. Я взаимодействую со всеми акционерами, не исполняю решения в пользу интересов каких-то отдельных групп. Мне кажется, что за десять месяцев у нас не было каких-то горячих споров, только конструктивные дискуссии. Абсолютно комфортно работать со всеми акционерами.
— Как достигается комфорт при том, что у всех разные интересы?
— Я бы не сказал, что они разные. Все хотят, чтобы компания развивалась эффективно, соответствовала сегодняшним рыночным вызовам, платила хорошие дивиденды. Последнее важно всем, и РФ, и Якутии, потому что мы являемся одним из основных источников наполнения бюджета. С (главой Якутии.— “Ъ”) Егором Афанасьевичем Борисовым у нас конструктивные рабочее отношения, есть масса вопросов, которые мы обсуждаем вместе, чтобы понять позицию республики, улусов как акционеров, насколько она совпадает с позицией РФ, какие могут быть вопросы. А иностранные акционеры, с которыми я периодически встречаюсь, никогда мне не говорили: «Слушай, давай сократим какие-то социальные программы для того, чтобы получать на копейку больше дивидендов». Мне кажется, все в одной лодке, и я, честно, никаких проблем не вижу.
— Все хотят хороших стабильных дивидендов, но при этом вице-премьер Юрий Трутнев заявил, что можно часть выплат сократить в пользу развития огранки.
— Решение по дивидендам — решение акционеров компании. Юрий Петрович много времени и внимания посвящает стратегии развития, особенно на Дальнем Востоке, поддерживает компанию в области диверсификации сбытовой деятельности.
— В прогнозном плане приватизации до 2019 года стоит продажа 8% Алроса, видимо, по 4% из пакетов РФ и Якутии. Но республика была против дальнейшего снижения своей доли. Какова позиция Якутска и будет ли обсуждаться это осенью, когда истекут пять лет по акционерному соглашению?
— Насколько мне известно, никакой работы на данном этапе не ведется. И акционеры сами должны решить, как они будут продавать, в паритете или нет — мы как менеджмент не участвуем в принятии этого решения. Я знаю официальную позицию республики, они ее неоднократно высказывали: такой вопрос на повестке дня не стоит.
— Алроса сейчас торгуется с премией 10% к среднему за пять лет. Не лучше сейчас продать часть пакета, тем более что добыча на «Мире» возобновится не раньше 2022 года?
— Я и раньше говорил, что не вижу никакого смысла сейчас продавать: есть большой потенциал развития, все это понимают. Зачем продавать курицу, которая несет золотые яйца?
— А когда был опубликован прогнозный план, интересовались перспективами фонды или бизнесмены?
— Нет. И я не очень понимаю, как возникла в обсуждавшейся «дорожной карте» по развитию отрасли тема потенциальных инвесторов в алмазодобычу (об этом “Ъ” писал 24 августа 2017 года.— “Ъ”). Я ежемесячно общаюсь с миноритариями, они следят за эффективностью вложений в наши акции. Мы видим хорошую диверсификацию и динамику вхождения акционеров в уставный капитал. Пока нет никаких признаков: никто из крупных акционеров не ведет переговоров о продаже — я также не слышал о планирующемся приобретении сверхкрупного пакета.
— При SPO Алроса в 2016 году крупный пакет приобрел суверенный фонд Катара (QIA). Не опасаетесь ли зарубежных санкций к компании после того, как страны Залива обвинили эмират в поддержке терроризма? Остается QIA акционером?
— Угрозы санкций в этой связи не видим, но когда возникла ситуация вокруг Катара, мы сразу изучили вопрос, может ли этот пакет оказаться на рынке. И, насколько я знаю, QIA осуществлял продажи разных пакетов акций в разных странах, при этом долю в Алроса ни на акцию не снизил. Считаю это прекрасной иллюстрацией нашей инвестпривлекательности. Наличие QIA в акционерах никаких рисков для нас не несет, только преимущества, потому что у нас диверсифицированная акционерная структура. По последним исследованиям, около 30% из 34% free-float принадлежит институциональным инвесторам — крупным фондам и только 3% с небольшим — физлицам. Причем инвесторам, которые владеют свыше 10 млн наших бумаг, принадлежит свыше 25% акций, что говорит о стабильной инвесторской базе. Интересно, что сегодня американским фондам принадлежит 12% Алроса, причем они увеличили свою долю на несколько процентов в 2017 году. Это тоже к вопросу о санкциях.
— Торговый офис компании в Нью-Йорке уже работает?
— Торговый офис был фактически заморожен после случившегося скандала с хищением бриллиантов в 2016 году. Но мы собираемся прислать нового руководителя и возобновить деятельность офиса. Он будет выполнять и представительские функции, и возможно, маркетировать и продавать наши уникальные бриллианты. Мы будем гранить их сами после успешного проекта с коллекцией «Династия» — впервые так широко представленной компанией по всему миру. Офис собираемся запустить, но это не тот объем и не тот бизнес, какой мы ведем в других частях света.
— А другие иностранные офисы у вас открываются?
— Мы открываем в ближайшее время офис в Мумбаи (Бомбее). Ситуация такова, что до 90% алмазов Алроса так или иначе поступают на огранку в Индию, при этом непосредственно в Индии мы алмазы не продаем. Так устроен рынок, так выгодно покупателям, это десятилетиями устоявшаяся система продаж. Но тем не менее мы видим спрос на алмазы со стороны небольших индийских компаний, которые не могут стать нашими клиентами в силу того, что у них крайне небольшой и заточенный под определенный ассортимент спрос на алмазы. Сегодня налоговая система Индии не позволяет нам открыть полноценный торговый офис, поэтому запустим компактный офис с представительскими функциями, функциями коммуникации с клиентами и Мумбайской алмазной биржей. Но мы уверены, что руководство Индии будет предпринимать меры для того, чтобы рост продаж алмазов в стране возрастал.
— Ваше видение стратегии Алроса соответствует утвержденной стратегии на период до 2023 года?
— Наш бизнес, в отличие от банковского или страхового, не нуждается в существенном переделывании стратегии каждые два года из-за новых угроз. Стратегия Алроса сохранится в том виде, в котором была принята в 2013 году: мы остаемся крупнейшей алмазодобывающей компанией, не идем в какие-то другие сегменты и ресурсные группы, продолжаем избавляться от непрофильных активов. Да, с 2013 года сильно изменилась макроэкономическая среда: валютные курсы, инфляция, цены на алмазы, на различные ассортиментные группы алмазов. У нас появились новые вызовы со стороны рынка синтетических алмазов, с которыми нужно работать,— это некритично, но это новая реальность, которую нужно учитывать в стратегии с точки зрения маркетинга и других направлений развития.
И нужно каждый день улучшать операционную эффективность бизнеса. У других алмазодобывающих компаний, меньше нас по размерам, маржа стабильно снижается, и развиваться им все сложнее. Новых месторождений мало, происходит инфляция издержек, а цена на алмазы остается той же, и рано или поздно можно попасть в тиски. Уже был 2008 год, когда Алроса вообще ничего не смогла продать на рынке, и практически весь объем добытых алмазов выкупило государство. Был и 2015 год, когда цены на алмазы упали на 15–20%. Компания должна быть готова к тому, что рынок становится все более волатильным. Стратегия будет утверждаться набсоветом летом 2018 года, но там не будет абсолютно никаких сюрпризов, это будет просто апдейт предыдущей стратегии.
— А что с ГМК «Тимир» (железорудный проект, 51% у Evraz)? Будете развивать или Evraz выкупит 49% у Алроса?
— «Тимир» ничего не представляет собой — только набор лицензий. Я разговаривал с Александром Фроловым (президент Evraz.— “Ъ”), у него абсолютно совпадает мнение, что в ближайшие семь-восемь лет там бесполезно что-либо делать. Evraz у нас выкупил часть пакета (в 2013 году.— “Ъ”), но оставшийся пакет им не интересен. К сожалению, это один из примеров, когда придется просто списать эти инвестиции и не лезть больше в то, чем не умеем заниматься.
Если говорить о других непрофилях, то моя личная позиция и позиция многих коллег заключаются в том, что авиакомпанию «Алроса», судоходную «Алроса-Лена» и Вилюйскую ГЭС сегодня продавать нет абсолютно никакого смысла. Но при этом они должны быть операционно эффективны. Часть внутренних структурных подразделений будут переведены в дочерние компании, но не в целях отчуждения, а в целях структурирования непрофильных видов деятельности, чтобы дать им мотивацию пытаться зарабатывать деньги на рынке, а также обеспечить прозрачность их финансового результата.
— Будет ли, по вашей информации, приватизация «Алмазного мира» (52% у Росимущества, остальное у Алроса)? Будете участвовать в ней?
— Я удивился, что раньше было столько возни вокруг этого актива. По факту, это старое здание, не представляющее интереса для кого-либо из девелоперов. Исторически сложилось, что мы владеем почти половиной этого здания, там располагается наше ограночное подразделение, таможенный брокер ТБСС, пост Гохрана — то есть, условно говоря, есть некая инфраструктура. Но мы не понимаем, что можно сделать с оставшимися десятками тысяч квадратных метров — их невозможно заполнить из-за географической локации объекта.
Нашей единой сбытовой организации (ЕСО) со временем нужно будет переезжать, потому что сегодня они арендуют площади на территории Гохрана в достаточно некомфортных условиях — с точки зрения рабочих мест, самой структуры здания, возможности проведения там показов продукции, работы с клиентами. Поэтому, скорее всего, ЕСО через несколько лет переедет в нормальное здание где-то в пределах МКАД. Возможно, ТБСС, пост Гохрана и специализированное подразделение Центральной акцизной таможни тоже переедут за нами, потому что выгодно сидеть вместе одним кластером. Поэтому, если мы не находим решения, что можно разместить в «Алмазном мире», мы бы с удовольствием реализовали наш пакет вместе с Росимуществом на аукционе.
— Вы возглавляли Алроса менее полугода, когда произошла авария на руднике «Мир». Для вас это был сильный стресс с учетом небольшого опыта работы?
— Седых волос точно добавилось, здесь и обсуждать нечего. Мне доложили о ситуации утром, спустя несколько минут после аварии. Первые действия — проинформировать руководство страны, республики, министра по чрезвычайным ситуациям, чтобы сразу мобилизовать горноспасательные силы, дислоцированные в Новокузнецке. На момент аварии не было понятно, сколько может понадобиться водолазов, спецтехники, поэтому решили перебросить все потенциально необходимые ресурсы, а потом уже отпускать тех, кто не нужен.
В Мирный сразу же прилетел глава Якутии Егор Борисов, он провел там много времени с самого начала спасательной операции. Помогал и морально, и ситуацией на месте занимался — с городскими властями, с Мирненским районом. Прибыл на место аварии также глава МЧС Владимир Андреевич Пучков. Руководитель Ростехнадзора Алексей Владиславович Алешин решил вылететь в Мирный сразу со мной — потому что, безусловно, было понятно, что авария серьезная и необходимо с первого дня создавать комиссию.
Первые несколько часов перелета были тяжелыми: связи не было, и мы не знали, сколько людей удалось вывести на поверхность. Уже когда прилетели, выяснилось, что больше ста человек уже вывели на поверхность, через несколько часов 142 человека были вне опасности, но еще девять горняков оставались под землей. Через сутки, уже к позднему вечеру, Алишер Мирзаев сам выбрался — позвонил снизу по телефону внутрирудничной связи. Он был в состоянии, близком к критическому. Через несколько дней пришел в себя, сейчас работает на руднике «Интернациональный». Была надежда, что кому-то из оставшихся восьми горняков тоже удастся прорваться, но, к сожалению, с каждым днем шансы таяли, несмотря на все действия, которые предпринимались.
Конечно, лично переживать это было очень тяжело. Надеюсь, что это последний опыт такого рода, и мы делаем все, чтобы избежать каких-либо аварий в дальнейшем. Многие независимые эксперты, в том числе и министр МЧС, подтвердили, что организация спасательной операции была на самом высоком уровне, мы не потеряли ни секунды. Хорошо, что не потеряли никого во время спасательной операции, которая шла около трех недель. Спасатели и добровольцы почти каждый день рисковали жизнью, делали все возможное, чтобы спасти тех, кто мог выжить,— честь им и хвала.
— Были разговоры, что насосы работали на откачку воды, и не учитывался тот факт, что в руднике была уже не вода, а пульпа, из-за чего эффект операции был хуже.
— Сразу же после аварии была масса разговоров, заключений горе-экспертов, как всегда, нашлись «провидцы», которые знали, как и что должно было случиться. Эмоции зашкаливали, были желающие поспекулировать — комментировать не буду.
Что касается конкретной ситуации с насосами — мы на следующий день провели брифинг для тех, кто интересовался этими вопросами, и главное, для родственников горняков. Произошел прорыв дна карьера, приконтактной зоны, и в шахту поступила не вода, а пульпа — глинистая обводненная масса. Насосы, которые находятся непосредственно на руднике, предназначались для откачки под напором сотен кубометров воды в час, уже очищенной от ила и примесей. Там стояли илоуловители, и такую очищенную жидкость наши центробежные насосы могли откачивать. А что касается насосов для откачки пульпы — все забыли, что такие насосы практически безнапорные и не смогли бы выкачать пульпу из рудника. Звучали и спекулятивные версии: что мы взрывали где не положено, что в погоне за алмазами отрабатывали чуть ли не дно карьера — мы же не идиоты. Никакой погони за планом не было, он и так перевыполнялся — и тогда, и сейчас, даже несмотря на аварию. Инженерно-технический персонал никогда не будет рисковать здоровьем и жизнями людей.
Комиссия с участием 15 авторитетных экспертов со всей страны провела расследование. Ее состав формировал Ростехнадзор, а не Алроса — это была в том числе и моя просьба, и позиция курирующих руководителей, чтобы провести максимально независимое расследование, выявить причины и понять, что нужно сделать, чтобы избежать такой катастрофы в дальнейшем. Лично мне как руководителю было важно убедиться, что происходили природные процессы, предсказать последствия которых было невозможно, и никто из инженерно-производственного блока не утаивал информацию.
Комиссия подтвердила, что предпосылки к аварии создавались десятилетиями. Причины были названы, основных три. Первая — это гидрогеологическая сложность, аномальность месторождения, наличие мощного водоносного комплекса над рудником, который давал огромные притоки высокоминерализованных растворов, и это осложнено залеганием солей, отследить размытие которых невозможно. Вторая причина — это нарушение эксплуатации карьера в 2011 году, когда было подтопление из-за остановки насосов и начались проскоки воды в рудник по трещинам. На тот момент с ситуацией разобрались, были скорректированы проектные решения, построены водонасосные станции, но никто не знал, что есть размытые пласты на других горизонтах. И третья причина — это, безусловно, изначальные проектные ошибки. В 2000 году, когда закончили отрабатывать сам карьер, в ходе проектных решений не увидели так называемые зоны перемятия, ослабления, это тоже оказалось одной из бомб замедленного действия.
— После заключения Ростехнадзора у вас сменился глава проектного института «Якутнипроалмаз».
— Он уволился по соглашению сторон. В акте Ростехнадзора были упомянуты 16 человек, имевших непосредственное отношение к аварии, но мы расширили список до 24. Несколько руководителей были уволены, возможно, еще будут кадровые решения. Иначе невозможно — погибли восемь человек, сотни людей потеряли рабочие места, компания лишилась первоклассного актива. Сейчас мы укрепляем вертикаль по промбезопасности: в начале года в компанию вышли специалисты с большим опытом работы в этой области, перед ними в том числе стоит задача по совершенствованию системы в целом.
— Вы говорили, что рудник «Мир» после прошлогодней аварии запустится в 2022–2024 годах, а насколько вероятен сценарий, что он не запустится вообще?
— Мы такой сценарий для себя не рассматриваем и считаем, что восстановление рудника — это вопрос времени. Это очень хорошее, понятное нам кимберлитовое тело, хорошее содержание карат на тонну, одно из максимальных для наших месторождений. Соответственно его освоение выглядит экономически целесообразным. Но необходимо оценить все проектные решения и проанализировать ТЭО. Самый сложный вопрос — это проектное решение, потому что водоносный комплекс никуда не делся. Скорее всего, нам нужно будет каким-то образом зайти на дно карьера, обеспечить улавливание воды, которая продолжает поступать. После того, как мы сможем найти такое решение и откачивать 24 тыс. кубометров в сутки, можно будет заново пробивать стволы и идти восстанавливать рудник. Но нужно еще понять, с каких горизонтов следует начинать работать. Мы привлечем всю ведущую научную общественность, российских и международных экспертов, потому что проект сложный. Компания может позволить себе искать качественное проектное решение несколько лет.
— Есть ли опасения, что если рудник будет перезапущен, то какая-то часть людей откажется работать там? Или особого выбора у людей в Мирном нет?
— Нет, так вопрос стоять точно не будет. С учетом появляющихся технологий по гидромониторингу и обеспечению безопасности работ в подземных выработках, по работам на такого рода объектах — мы десять раз проверим, прежде чем приступим к проекту восстановления. Точно никто не собирается рисковать жизнями людей, рудник запустится только тогда, когда он будет готов с точки зрения всех рисков и абсолютно безопасен.
Что касается ситуации в Мирном в плане безработицы: я считаю, мы с ней хорошо справились. У нас продолжает развиваться рудник «Интернациональный», в работе Верхне-Мунский проект, мы добываем алмазы на россыпях, работают все наши дочерние структуры в городе. Мы трудоустроили уже свыше 700 человек на действующие вакансии компании, большинство из которых — непосредственно в Мирном. В другие города уехали работать около 140 человек — на аналогичные вакансии в Айхале и Удачном, где также действуют подземные рудники. Примерно 300 человек уволились по соглашению сторон с большими компенсациями. Кто-то ушел в связи с достижением пенсионного возраста, кто-то изначально планировал уехать из региона и использовал эту возможность, кто-то рассматривает возможности альтернативного трудоустройства. Пока под вопросом сегодня остается менее 50 человек, для них у нас на сегодня есть актуальный банк из 370 вакансий.
Я считаю, что по трудоустройству проведена колоссальная профессиональная работа. Нас поддержали некоторые крупные недропользователи, например «Колмар», предлагали свои вакансии. Совместно с Агентством по развитию человеческого капитала на Дальнем Востоке мы в декабре провели в Мирном ярмарку вакансий, где также было представлено несколько промышленных предприятий. Будем продолжать содействовать людям в трудоустройстве, и я думаю, что скоро окончательно решим этот вопрос.
— Планируете ли вы восполнять объемы «Мира» за счет покупки активов, например, трубки имени Гриба (куплена в 2017 году «Открытие Холдингом» за $1,45 млрд.— “Ъ”)?
— У нас нет самоцели что-то купить для замещения выпадающих объемов по «Миру». Алроса как была, так и остается мировым лидером по добыче алмазов. В прошлом году мы вышли на рекордный уровень добычи даже несмотря на аварию — почти 39,6 млн карат, что позволило в том числе создать необходимый задел на 2018 год. В этом году объем добычи составит 36,6 млн карат — это уровень 2014 года.
Что касается месторождения Гриба, то это хороший актив, абсолютно понятный с точки зрения перспективы. Но его стоимость элементарно считается по его будущим денежным потокам. Если ориентироваться на названную в прессе сумму сделки, то цена актива существенно выше мультипликатора рынка для оценки акций Алроса. При этом жизненный цикл наших месторождений существенно длиннее. Перекупать актив с такой большой премией нет смысла: это нанесет ущерб акционерам. Так что темы для обсуждения на данном этапе просто нет.
— В 2015–2016 годах De Beers пошла на снижение продаж, чтобы поддержать цены, в то время как у вас добыча и продажи достаточно стабильно наращиваются (без учета аварии на «Мире»). Готовы в случае роста издержек и падения цен сдерживать объемы?
— В ближайшие годы добыча Алроса будет колебаться в диапазоне 37–38 млн карат, нарастить ее выше невозможно технически. Если мы снизим добычу, во-первых, у нас сразу вырастут постоянные издержки. Во-вторых, исходя из сегодняшнего состояния мировых добывающих мощностей и роста спроса на продукцию, мы уверены, что в ближайшие как минимум пять лет вопрос о снижении объемов производства перед нами стоять не будет.
Алроса снизила производство в 2016 году, в том числе реагируя на падение цен, но были накоплены хорошие запасы, которые мы реализовывали в 2017 году. Наши продажи были больше, чем добыча,— все, что было накоплено, реализовано. В этом году продажи также превысят уровень добычи.
— Эффективны ли методы привлечения иностранных огранщиков в Россию? Евразийский алмазный центр (ЕАЦ, открыт ТБСС для Алроса во Владивостоке), предлагаемые Юрием Трутневым преимущества по доступу для огранщиков к сырью — это правильный путь или нет?
— Мне бы хотелось, чтобы мощности по огранке в России развивались, а не стагнировали, потому что это и налоги, и рабочие места, и поддержание экспертизы по огранке. Мы приветствуем появление ЕАЦ, приветствуем приход инвесторов во Владивосток и гарантируем, что будем предоставлять определенный процент наших алмазов на российский рынок. Это не приводит к каким-либо искажениям нашей сбытовой политики и никак не ущемляет интересы наших действующих клиентов. Никаких преференций в показах алмазов, как недавно писали в прессе, для российских клиентов нет, это строго отслеживается.
И цена на алмазы, например, для компаний-резидентов во Владивостоке абсолютно такая же, как и для любого другого нашего клиента. Мы не даем никаких скидок, но понимаем, что компании, которые приходят под огранку на Дальний Восток, должны иметь стабильный контракт для того, чтобы планировать свою деятельность. Недавно была встреча с одной крупной индийской компанией, которая изъявила желание инвестировать в гранильную фабрику в России, и они рассматривали, в том числе Владивосток. Постараемся предложить им нужный ассортимент.
В то же время есть ряд ограничений, с которыми нужно бороться для того, чтобы стараться привлечь больше предприятий. Это вопросы рабочей силы, подготовки персонала. По себестоимости мы, конечно, Индии проигрываем. Но последнее можно преодолеть, сфокусировавшись на определенном ассортименте. Стоимость огранки особо крупных, премиальных камней не так сильно влияет на конечную цену, как в мелких алмазах, поэтому мелкие алмазы в России гранить практически нецелесообразно, а начиная от 0,5 карата и выше — вполне может быть эффективно.
В этом году мы серьезно поддержали российский завод «Кристалл», который раньше большие объемы покупал у нас не напрямую, а через посредников. Теперь у них солидный прямой договор, который позволит им стабилизировать финансовое положение и будет способствовать развитию уникального предприятия.
— Дальнейшая интеграция в огранку вам интересна — СП или покупка того же «Кристалла»?
— Мы недавно посетили «Кристалл». В принципе, осталось хорошее впечатление: современное оборудование, достаточно компактное производство, они неплохо поработали с издержками за последние годы. Мне кажется, что, загрузив завод определенным ассортиментом алмазов и еще поработав с издержками, там можно выйти, по крайней мере, на приемлемый финансовый результат. Они действительно пострадали после отмены экспортной пошлины (на алмазы.— “Ъ”), но мы ожидаем, что цены на бриллианты вряд ли будут сильно падать дальше, так что, даже если они и расти не будут, у «Кристалла» есть хорошее будущее. Помогать заводу надо однозначно, там 1,6 тыс. рабочих мест, очень качественная продукция. А дальше уже вопрос, насколько мы и «Кристалл» должны быть вместе: это нужно как следует изучать и прорабатывать.
— Для Алроса смена президента Анголы и руководства в ангольской компании Endiama — это скорее плюс или минус? Какую систему продаж Catoca — вашего СП с Endiama -— вы предложили партнерам?
— Ангола — это зона стратегических интересов компании, я уже побывал там четыре раза с начала работы в Алроса. Новый глава Endiama Жозе Мануэл Ганга Жуниор долго возглавлял Catoca, хорошо знает актив, а в Алроса хорошо знают его, и мы видим, что сразу начали приниматься решения. Мы приветствуем изменения, которые происходят на алмазно-бриллиантовом рынке Анголы, как вы знаете, договорились и фактически в ближайшие дни закрываем сделку по увеличению нашей доли в Catoca до 41%, причем по хорошей цене. Рядом с Catoca находится одно из крупнейших в мире и очень хорошее по содержанию алмазов месторождение Luaxe, освоением которого уже год занимается Catoca.
Мы ожидаем, что система продаж алмазов в Анголе станет более прозрачной, эти вопросы обсуждались на встрече с новым президентом Жоау Лоуренсу и были им поддержаны. Дальше были встречи с Endiama и Sodiam, по итогам которых задекларировано, что Ангола собирается сделать инвестклимат более привлекательным для алмазодобывающих компаний. Мы как мировой лидер и по добыче, и по продаже алмазов взяли на себя ответственность предложить руководству Анголы и компаний разные модели, при которых можно обеспечить максимизацию цены алмазов не только Catoca, но и любого аллювиального или коренного месторождения в Анголе. В течение нескольких месяцев ожидаем решений по организации продаж, прежде всего по Catoca.
— Почему китайский акционер Catoca, China Sonangol (18%), вообще не участвует в выкупе пакета выходящей из актива Odebrecht?
— Мы изначально договаривались с руководством Анголы, что в случае выхода Odebrecht пакет будет поделен пополам между российской и ангольской стороной. С ангольской стороны было принято решение, что это будет Endiama.
— А китайцы не против? Эти договоренности не нарушают акционерное соглашение по Catoca, если оно вообще есть?
— Нет, все решения одобрены набсоветом Catoca, подписан президентский указ, который четко регламентирует сделку. Китайские акционеры и не претендовали на какую-то часть этого пакета, насколько я помню.
— Понятно ли, сколько может стоить освоение Luaxe и как будет финансироваться проект? Говорилось, что общая сумму может составить около $1 млрд, деньги на первый этап может дать ВТБ.
— Мы считаем, что нам существенно удастся оптимизировать инвестиции в силу того, что месторождение находится вблизи действующего месторождения Catoca с двумя обогатительными модулями, и часть руды можно будет обогащать там. Жизненный цикл Catoca заканчивается в 2034 году, соответственно, остается вся инфраструктура — логично возить туда руду на обогащение при расстоянии 20 км, а не строить то же самое на удалении.
Определенные инвестиции в создание инфраструктуры вокруг Luaxe и небольшое расширение мощностей понадобятся. Есть разные варианты в зависимости от объемов добычи, но мы считаем, что никаких миллиардов долларов там не будет, наверное, ограничимся несколькими сотнями миллионов долларов. По финансированию никаких переговоров ни с кем не было. В принципе, сегодня в случае необходимости Алроса может сама сделать любые инвестиции в Luaxe за счет текущего денежного потока. В то же время, можем пойти по пути проектного финансирования. Поскольку пока эти же вопросы со стороны Endiama еще не решены и глубоко не проработаны, никакой серьезной нагрузки на Алроса проект не предполагает. Пока ожидаем обогатить пробную партию кимберлитовой руды с месторождения в конце 2018 — начале 2019 года и после приступить к финальному ТЭО, уже понимая качество алмазов.
— Каковы перспективы работы в других странах — Намибии, Индии, Венесуэле?
— Никаких переговоров не ведем ни по Намибии, ни по Индии. У нас было предложение с индийской стороны рассмотреть участие в месторождении Бундер, но мы знаем, что оно крайне сложное — в связи и с экологией, и с рядом территориальных ограничений. У нас есть четкий фокус на Россию и Анголу, мы сегодня не готовы заниматься проектами в других странах, если это не какая-то совсем очевидная по экономике тема. Поэтому если будут продавать какой-то действующий актив, мы готовы быстро посмотреть, но аппетита к поисковой, к высокорисковой геологоразведке в других регионах у нас нет.
— Что сейчас кардинально влияет на рынок? Почему при сохранении баланса в Индии по импорту-экспорту алмазов и ограненных камней, который вы часто приводите в пример, цена бриллиантов последние годы падает?
— На ценообразование на рынке как алмазов, так и бриллиантов, влияет очень много разных макроэкономических факторов: рост или замедление экономик тех или иных регионов, валютные курсы, непредсказуемые вещи — например, налоговая реформа в Индии или элементы борьбы с коррупцией в Китае. Волатильность в последние годы сильно увеличилась, и мы ожидаем, что она будет сохраняться. Но волатильность не значит «только вниз», скорее в течение одного года могут быть заметные колебания и вниз, и вверх.
Бриллианты по ряду категорий действительно дешевели, по ряду категорий — сильно дорожали, особенно бриллианты фантазийных цветов. Мы видим приток инвестиций в фантазийные, особо крупные уникальные бриллианты — если посмотреть аукционы, цена на них сильно подрастала. На мелкие позиции цена действительно последние несколько лет падала, менялся объем стока, находящегося у производителей бриллиантов. Сейчас мы видим, что после новогодних праздников и в преддверии китайского Нового года стоки находятся на минимальном уровне. Спрос на ювелирно-бриллиантовые изделия хороший: это подтверждают и результаты январских продаж. Опять же это подкрепляется тем, что мы видим стабильный спрос на алмазы: это значит, что все, что покупается, гранится и продается, иначе бы спрос на алмазы или цены пошли бы вниз. Если брать длинный горизонт, то мы считаем, что цена будет оставаться стабильной.
— А как вы оцениваете влияние синтетики на рынок?
— Наша задача заниматься маркетингом природных алмазов и бриллиантов. Ювелирные компании, компании, которые занимаются продажами в luxury-сегменте, инвестируют огромные деньги в то, чтобы поддерживать спрос на свою продукцию — как мы видим, они в последние годы серьезно росли. В то время как продажи бриллиантов росли гораздо меньшими темпами. В отрасли была создана Ассоциация производителей алмазов (Diamond Producers Association, DPA), 7 декабря мы провели первое заседание в Москве, на котором присутствовали все коллеги: De Beers, Dominion Diamond, Rio Tinto Diamonds, Petra Diamonds и другие. Алроса летом приняла решение начать финансировать DPA в приличных объемах, мы ожидаем сохранить это финансирование и в следующем году. Общий бюджет ассоциации около $60 млн. Мы не собираемся серьезно наращивать его, сейчас вопрос в эффективности этих затрат и в маркетинговой отдаче. Мы считаем, что тратим деньги правильно, хотя мы полноценно работали только полгода в 2017 году, есть эффект, и мы ожидаем, что в этом году результаты будут заметны.
— А вторичный рынок бриллиантов оказывает влияние на спрос?
— Мы не видим сильного влияния, каких-то серьезных проектов по переогранке камней. Все-таки это ценность, которую предпочитают хранить в семье. Да, инвестиционные бриллианты появляются на рынке, но мы видим по аукционам, что зачастую наоборот цена растет, и из года в год такие камни перепродаются с премией 10–15%. Отдельный рынок, достаточно интересный.
— Будете продвигать программу биржевой торговли инвестиционными бриллиантами, о запуске которой заявлял еще Андрей Жарков? Есть данные, что при продаже на вторичном рынке (электронные торги) бриллианты теряют до 50% первоначальной стоимости, что не слишком хорошая реклама для инвестбриллиантов.
— Мы продолжаем с интересом следить за проектами, которые стартуют и уже стартовали в Сингапуре, Индии, в Израиле. Считаем, что спрос на инвестбриллианты будет развиваться. Важно, чтобы была и ликвидность, и прозрачность, поэтому определенные наработки есть, но не ожидаем, что в первом полугодии следующего года в России будут реализованы какие-либо проекты с участием Алроса. Эти инструменты несут определенные риски для клиентов, нужно сделать так, чтобы покупатель был защищен и понимал, что и по какой цене покупает.
— Как вы относитесь к проекту Diamundi Pte Ltd по запуску обеспеченной бриллиантами виртуальной валюты «бриллкойн»? Одним из поставщиков алмазов для проекта должна быть Алроса, но проект попал под критику ЦБ.
— Мы в этом проекте являемся только поставщиком по рыночной цене качественных произведенных в России бриллиантов, этим наша роль ограничивается. В целом проект, если будет запущен правильно, я думаю, будет достаточно интересным.
— На ваш взгляд, на алмазном рынке уже произошла консолидация, возможно дальнейшее движение в этом направлении или нет?
— Мне кажется, невозможно. Исторически последние годы совокупная доля Алроса и De Beers составляла от 60% до 70% добычи. Сегодня невозможно, чтобы появился какой-то игрок с новыми объемами, новой долей рынка, потому что даже если завтра будут открыты новые серьезные месторождения — к добыче на них можно будет приступить не раньше, чем через пять лет.
Ряд компаний-пионеров, которые специализируются на отработке бывших месторождений De Beers и других компаний в Африке, сейчас находятся под большим давлением в связи с макроэкономической конъюнктурой и некоторыми неоправданными надеждами. Но они очень хорошо работают с издержками, они скорее всего останутся на рынке, у них хорошая экспертиза. Мы прекрасно понимаем возможности по добыче всех рыночных игроков, и мне кажется, что никакой консолидации быть не должно, все идут своим путем. Например, недавно на продажу выставлялась Dominion Diamond, и собственно никто из алмазодобытчиков участия в переговорах не принял, она была куплена инвесторами не из отрасли. По нашей информации, никаких процессов консолидации отрасли сегодня не происходит.
Иванов Сергей Сергеевич
Личное дело
Родился в Москве 23 октября 1980 года. Отец — экс-глава администрации президента РФ, спецпредставитель президента по вопросам природоохранной деятельности, экологии и транспорта Сергей Иванов. Окончил МГИМО по специальностям «экономика» (2001), «финансы и кредит» (2002). В 2002–2005 годах занимал различные должности в Государственной инвестиционной компании и «Газпроме».
В 2005 году занял должность вице-президента Газпромбанка, позднее стал первым-вице-президентом, зампредом правления. В апреле 2011 года возглавил правление страховой компании Согаз. В апреле 2016 года назначен старшим вице-президентом — руководителем блока «Управление благосостоянием» Сбербанка.
13 марта 2017 года наблюдательный совет ПАО Алроса избрал Сергея Иванова президентом компании, в январе 2018 года должность переименована в «гендиректор-предправления».
Входит в советы директоров АО «Роснефтегаз», НПФ «Газфонд», Газпромбанка. На конец третьего квартала 2017 года Сергей Иванов владел 0,0221% акций Алроса, которые 8 февраля стоили на Московской бирже 140 млн руб.
ПАО «Акционерная компания Алроса»
Company profile
Создано 19 февраля 1992 года на базе объединения «Якуталмаз», основанного в 1957 году. Объединяет шесть горно-обогатительных комбинатов и производств, сортировочный центр, сбытовую компанию, производство бриллиантов и другие вспомогательные предприятия. Большинство активов сосредоточено в Якутии, дочерние фирмы ведут разработку месторождений в Архангельской области и Анголе. Запасы — 653 млн карат. Добывает 95% российских и 28% мировых алмазов (первое место в мире).
Основными акционерами компании являются Росимущество — 33,02% акций, минимущество Якутии — 25%, восемь якутских улусов (районы) — 8%. Гендиректор и председатель правления — Сергей Иванов, председатель наблюдательного совета — министр финансов Антон Силуанов. Штат компании превышает 38 тыс. человек.
По предварительным итогам, в 2017 году добыча компании выросла на 6% и составила 39,6 млн карат, объем продаж — на 2,7% (до 41,2 млн карат). Выручка от продажи алмазов составила $4,2 млрд, от реализации бриллиантов — $96,9 млн. Капитализация на Московской бирже 8 февраля — 636 млрд руб.